Екатерина Романова - Девочка из стаи
Так спадало напряжение. На подрагивающих ногах Найда повернула назад.
Щенки робко высовывали головки из норы и тут же, по одному, кидались к матери. Они натерпелись страха и еще недоверчиво вглядывались в чащу, когда оттуда вынырнули Найда, Хромая, а потом и Лапка. Все завертелось, вокруг Найды закружились и малыши, и Рыжая, которую девочка сама с удовольствием лизнула. Хромая первый раз за все время, пробежав мимо щенков, коротко лизнула их, не глядя, словно пока не понимая, что делает, или стесняясь, что заметят эти нежности. Найда понемногу успокаивалась, садясь возле норы, снова принимая на хранение пушистых детенышей и от души почесывая им бока.
На другое утро Хромая осталась с ними, пока вожак, Малыш, Лапка и Рыжая продолжили поиск добычи.
Не всегда правда опасность грозила стае. Однажды наткнулись собаки в тайге на другого гостя.
Волки, которых Найда видела только издалека и напрямую никогда с ними не сталкивалась, чаще всего тоже жили стаями. Но в отличие от собак, они никогда в прошлом не имели контакта с людьми и держались от них так далеко, как только было возможно. Иерархия и порядки волчьей стаи были куда жестче, но оказаться вне ее, стать одиночкой было равносильно смерти. Одинокое животное не выживало в тайге. Ни защититься, ни завалить крупную добычу оно не могло, да и привычка жить в общности, неискоренимый инстинкт, не дали бы волку чувствовать свою силу и не страдать от одиночества. Как бы ни была незначительна роль в стае, какой бы низкий ранг ни занимало животное, оно никогда не ушло бы по доброй воле. Однако волки-одиночки порой встречались и кочевали по тайге в поисках пищи или места, которое могли бы занять в какой-то стае.
В тот день собаки никуда не спешили. Источников воды в лесу хватало, то тут то там петляли по тайге реки, и стая любила определенные места стоянок, как, например, берег реки с удобными пологими склонами, на которых могли резвиться щенки. Тогда еще маленькие, они не отходили далеко от своих нянек, и мать доверяла их Найде, уже однажды сумевшей спасти их от рыси, и старшей Лапке. Упитанные малыши резвились и забегали порой в воду, а семья отдыхала, расположившись на берегу. Ветер не доносил посторонних запахов, да и расслабиться на своих землях можно было спокойно. До поры, когда опасность становилась видимой.
Первым волка заметил вожак. Как и любил, он занимал верхнюю точку обзора надо всей стаей и рассмотрел движение на том берегу. Река была здесь совсем узкой, и перейти взрослая собака могла буквально вброд. К моменту, когда вся стая встрепенулась, волк уже вышел из леса и остановился далеко от них, но прямо напротив Шрама, поняв сразу, кто отец этой семьи. Хромая, как скоростной мотор, заводилась с пол-оборота и сейчас подскочила первой, тут же начав глухо и тихо рычать и поджимая уши. Найда, и не думая показывать характерные боевые позы и запугивать чужака, сделала то, что было ее обязанностью — отозвала щенков и вместе с Лапкой остановилась с ними возле деревьев. Показывать волку страх они не собирались, но дать понять, что продуман ответ на любой его ход, было не лишним. Остальные собаки, поднявшись на ноги, наблюдали.
Волк не спешил. Он не тянул время, просто был спокоен и сосредоточен на вожаке. На вид он не был старым, не казался слабым, больным или раненым, но даже в таком сочетании достоинств был один минус — численное превосходство, случись ему задумать напасть, было у стаи. Поэтому собаки не нервничали и, кроме Хромой, которой было все равно, есть ли повод, оставались в позиции наблюдателей. Волк, как ни странно, тоже… Он словно случайно вышел на них и теперь изучал как что-то новое и неизвестное. Хотя шанс, что все было именно так, был нулевым — он чуял их, идя на запах, и если бы не хотел чтобы они увидели его, просто обошел бы реку и спустился с холмов к пересохшему руслу, миновав земли с метками стаи. Сейчас он не собирался ни нападать, ни уходить. Он какое-то время рассматривал собак, а потом снова перевел взгляд на Шрама.
Что-то завораживающее было в этой картине. По сути, двое сильных животных были соперниками, врагами, и волк при определенной удачливости и сноровке мог угрожать стае проблемами. Он не был порывист и глуп, сразу было видно, что животное имеет опыт. Как и Шрам, который не пытался прогнать того, кто, по сути, пока что просто показался на глаза. Собаки охраняли свои земли, но не устраивали травлю зря. Именно это сейчас видела Найда. Словно волк вышел просто на всякий случай. Вдруг здесь окажется стая, которая примет его, вдруг им нужен лидер? И самок больше, а самцы малы и неопытны, такое бывало — он мог бы захватить власть, если б нашел подходящую семью. Если вообще у диких волков были семьи. Шрам, в свою очередь, не пытался показать, что он не потерпит чужака на свой земле, пока тот на нее не претендовал. Пес знал, что стоит ему оскалиться, и Хромой понадобится один прыжок, чтобы оказаться на том берегу, а вот ей с волком справиться удастся навряд ли… Затевать ссору не было смысла. Это была попытка что-то найти, избавиться от одиночества. Попытка неглупая, достойная.
Волк, некоторое время простояв на том берегу, опустил голову к земле и принюхался. Потом он, так же спокойно, как и вышел, направился обратно в лес. Шрам, еще некоторое время посмотрев ему вслед, снова опустился на травянистый береговой склон. Остальные, некоторое время понаблюдав, вернулись к своим занятиям.
Найда не раз вспоминала одинокого волка. Чувство, похожее на смутную грусть и уважение, вызывал у нее охотник, по каким-то неведомым причинам потерявший свой дом и семью. Ведь не мог он дожить до такого возраста совершенно один. Ей было бы интересно узнать, что случилось, но вскоре другие заботы закружили и заставили забыть. Но одно она запомнила — не всегда то, что считаешь опасностью, стоит мгновенно убирать с дороги. Противник может быть достойным не только победы, но и красивого поражения. И Шрам умел чувствовать достойных противников, чему училась и его дочь.
* * *С первым снегом покинул стаю один из дружной семьи. Старый давно чувствовал, что силы уже не те. Говорить, что не боятся умирать, могли на этой земле только люди, слишком разумные и забывающие за своей мудростью, что жизнь, а не знания, богатство или оставленная после них память, есть самое ценное и важное. После нее, в каких бы мирах ни оказывалась по словам людей душа, в этом тебя самого уже не было. И Старый чувствовал, тосковал. Как и вся стая понимала, что жизнь его клонится к закату. Всегда усталый, словно потяжелевший, он сопровождал стаю, со светлой грустью глядя, как набираются сил щенки, как они молоды и полны жизни. Что бы ни готовила она стае, у них было будущее. И тоска старого пса скрашивалась, когда он вспоминал, как попал в тайгу, как стал частью семьи. Только люди могли говорить, что животные не чувствуют благодарности, не могут помнить, мечтать, нести в сердце тепло от прожитых дней и болеть душой за тех, к кому привязались. Старый спокойно уснул, когда зима делала первые шаги, и еще мокрый снег большими хлопьями ложился на землю, чтобы через несколько часов растаять.
Все в стае так или иначе видели смерть. И опыт у каждого был свой. Найда долго не отходила от пса, не трогая, просто глядя, как на холодную уже шерсть оседает снег. Она смутно помнила, что такое боль потери, как щемит в душе от скорби и жалости. Но, как и все собаки, не умела плакать. Только смотрела и потряхивала головой, когда на ресницы оседали снежинки. Решение похоронить его пришло неожиданно. Найда сама не знала, откуда оно взялось и кто среди обитателей тайги поступает так с умершими братьями. Но что-то есть в людях, что порой не дано понять собаке. А по существу своему девочка все же оставалась человеком. Она знала, что здесь ничто не пропадает и падальщики найдут Старого. В отличие от семьи, девочка могла представить эту картину. Собаки не обладали таким воображением, и грусть стаи перешла бы в иное чувство, но уже не по отношению к остывшему телу их брата. А Найда чувствовала ответственность за то, как отнесутся теперь они к Старому и как почтят его память. На это был способен лишь человек. Именно поэтому девочка принялась за дело.
Земля была еще влажной от снега, почти растаявшего даже в пасмурную погоду, без солнца. Копать руками было не слишком удобно, некоторое время Найда старалась руками разрывать яму подо мхом. Потом остановилась, нашла глазами крепкую ветку… и снова принялась рыть, уже ею. Стая наблюдала за ней, не помогая, но и не озадаченно. Только щенки, восприняв как игру, начинали возиться рядом, помогая раскапывать сестре что-то неведомое, но наверняка интересное, рядом с уснувшим навсегда Старым. Собаки всегда знали, что Найда — другой зверь, но только на уровне внешности и вида отличали ее от себя, в остальном полностью отождествляя с общностью, с единым целым, которым и выживали в тайге. Сейчас каждая чувствовала, что девочка делает что-то свое и это ей нужно. Ничего плохого в такой непохожести не было, непонимание — не всегда беда.
