Су Тун - Последний император
— Понимаю, ваше величество шутить изволят. Шутки шутками, но ведь властитель Се не позволит, чтобы из-за этого у его царства не стало будущего, — проронила она, оглянувшись по сторонам.
— Если бы не забота о будущем Се, ты давно получила бы от меня кусок белого шелка.
В страшном раздражении я повернулся и вышел из Зала Чистоты и Совершенства, оставив императрицу одну. Я долго стоял в саду, и даже весенние цветы уже не казались такими яркими, как прежде. Даже щебет лиловых ласточек, порхавших вдоль стены чуть ли не у самой земли, звучал в ушах раздражающе сухо. Я раздавил ногой один молодой отросток банана, потом другой и почувствовал, что глаза застилает горячая пелена. Я потрогал глаза руками: это были всего лишь слезы, холодные, как лед.
Императрица с наложницами ополчились на Хуэйфэй словом и делом, и эта кампания становилась все более ожесточенной. При попустительстве госпожи Хуанфу и госпожи Мэн она зашла так далеко, что дальше некуда. Больше всего меня потрясло случившееся однажды в пионовом саду, когда все отправились туда любоваться цветами, и Хуэйфэй подверглась самым немыслимым унижениям и нападкам. Любование пионами было одним из главных событий в жизни дворца. Его ежегодно устраивала госпожа Хуанфу, и все женщины должны были принять в нем участие. Помню, когда приглашение на любование цветами принесли в Терем Поющей Иволги, Хуэйфэй будто что-то почувствовала и в страхе обратилась ко мне: «Ничего, если я вежливо откажусь, сказавшись больной? Меня просто ужас охватывает, когда они рядом». Но я отговорил ее от этого. «В такой обстановке они не смогут причинить тебе вреда. Думаю, тебе лучше пойти. Ты же не хочешь нажить врага в лице госпожи Хуанфу?» Лоб Хуэйфэй прочертили морщинки несказанной печали, но она в конце концов вымолвила: «Раз государь желает, я непременно пойду, буду надеяться, что они не посмеют приставать ко мне».
Женщин в пионовом саду собралось множество, (густо напудренные и разодетые, стараясь перещеголять друг друга красотой и ароматами, они неторопливо шествовали за позолоченной резной коляской госпожи Хуанфу. Любоваться цветами никто на самом деле и не думал: разбившись по двое и по трое и склонившись друг к другу, они пересказывали сплетни о том, что не имело к саду никакого отношения. Одна Хуэйфэй, которая нарочно подотстала от остальных, непроизвольно поддалась очарованию пышно распустившихся цветов. Упиваясь их красотой, она перестала смотреть, куда идет, и наступила на край платья шедшей чуть впереди Ланьфэй. Тут ее и поджидала беда.
— Сучка слепая, — обернулась к ней Ланьфэй. Она злобно уставилась на Хуэйфэй, а потом плюнула ей в лицо. Остановившись, словно по уговору, к Хуэйфэй мгновенно повернули головы и императрица, и наложницы.
— Лиса-обольстительница! — бросила Ханьфэй.
— Колдунья, — добавила Цзиньфэй.
— Шлюха бесстыжая! — прошипела урожденная Пэн. Хуэйфэй сначала инстинктивно вытерла лицо поясом с вышитыми мандаринскими уточками,[37] а потом, закусив этот пояс, обвела испуганным взглядом лица объединившихся против нее четырех царских наложниц. Она словно не верила своим ушам. Но, опустив глаза и взглянув под ноги, в конце концов, поняла, что этот поток злобных оскорблений адресован именно ей.
— Это вы меня ругаете? — Хуэйфэй, как во сне, взяла Ланьфэй за руку. — Но ведь я нечаянно наступила тебе на подол.
— Как же, нечаянно! Нарочно хотела дурой меня выставить! — С ледяной усмешкой Ланьфэй отшвырнула руку Хуэйфэй и в заключение беспощадно добавила: — И чего это ты за меня хватаешься? Иди вон, хватайся за государя.
— Привыкла за кого-то держаться. Не за кого держаться, так уж ей и невмоготу. Все шлюхи из Пиньчжоу такие! — взвизгнула императрица и вызывающе уставилась на Хуэйфэй.
Как согнувшаяся под безжалостным осенним ветром былинка, Хуэйфэй медленно осела на землю. Увидев, что все, кто был в пионовом саду, остановились и повернулись к ней, она собралась что-то сказать в ответ, но пробормотала нечто нечленораздельное, словно во сне. Кусты пионов начали вдруг источать яркий красный свет, и в потоке этого света Хуэйфэй снова упала в обморок. Потом мне рассказали, что Хуэйфэй все кричала: «Спасите меня, государь! Спасите, государь!» Но меня тогда во дворце не было. Мы с Яньланом тайком отправились на городскую площадь, чтобы, смешавшись с толпой, посмотреть цирковое представление. Сказочных мастеров-канатоходцев я в тот день так и не увидел. Настроение поэтому испортилось, а вернувшись уже в сумерках во дворец, я еще и узнал, какому унижению подверглась Хуэйфэй.
В том самом третьем месяце солнечной весны, когда в саду распускались цветы, Хуэйфэй слегла в Тереме Поющей Иволги. При виде ее хмурых бровей и грустных глаз я испытывал еще большее чувство. Вызванный к ней придворный врачеватель сразу после осмотра сообщил ошеломляющую новость. «Поздравляю, государь, — сказал он, — первая наложница уже больше трех месяцев носит наследника».
Впервые в жизни я ощутил радость отцовства, и от моего подавленного настроения не осталось и следа. Я тут же щедро наградил придворного врачевателя, спросив, когда должен появиться на свет маленький принц. Тот посчитал на пальцах. «Вероятно, к концу осени». — «А можно ли заранее узнать, мальчик или девочка?» — не унимался я. Седеющий пожилой врачеватель поразмыслил, теребя бороду, а потом заявил: «У первой наложницы, по всей вероятности, будет маленький Сын Неба. Но она женщина слабая и хрупкая, и без надлежащего ухода всегда существует угроза потерять царский плод».
Подойдя к вышитому пологу кровати Хуэйфэй, я взял ее слабые руки в свои и прижал к груди: я всегда так делаю, выражая свои чувства к женщине. Хуэйфэй хоть и нездоровилось, но волосы у нее на виске украшал алый цветок, а болезненную бледность щек она скрыла под толстым слоем пудры и румян. Но от моих глаз не ускользнула скрытая за улыбкой грусть. В голове промелькнула мысль, что лежащая передо мной Хуэйфэй очень напоминает прелестного бумажного человечка, который наполовину у меня в душе, а наполовину — в пространстве.
— Ты уже три месяца носишь ребенка. Почему ты мне не сказала?
— Ваша рабыня боялась.
— Чего ты боялась? Неужели ты не понимаешь, что это самая замечательная новость для двора Се?
— Ваша недостойная слуга боялась, что случится беда, если об этом узнают раньше времени.
— Ты боишься, что императрица и наложницы будут ревновать? Боишься, что они могут еще навредить тебе?
— Да. Ваша рабыня ужасно боится. Они и без того меня терпеть не могут, так разве они позволят мне спокойно первой родить ребенка от государя и лишить их таких необходимых для репутации наложницы почестей. Я уверена, они пойдут на все.
— Не бойся. Вот только роди наследника, и я найду способ избавиться от этой злобной девицы из Пэн и сделать императрицей тебя. Именно так поступали мои предки.
— Но вашей рабыне все равно страшно. — Хуэйфэй закрыла лицо руками и расплакалась, всем телом склонившись ко мне на плечо, как ива на ветру. — Больше всего я боюсь, что не смогу благополучно родить, что это, в конечном счете, останется лишь мечтой, и я не смогу оправдать ваших высоких ожиданий, государь, вы даже представить не можете, сколько заговоров происходило во дворце во все времена, чтобы прервать беременность или подменить новорожденного младенца, и я боюсь, что, когда придет время, мне от них не уберечься.
— Где ты слышала эти россказни?
— Что-то слышала, о чем-то сама догадалась. Нигде в мире нет столько жестокости, как в сердце женщины, и только женщина может разглядеть змею, что живет в сердце другой женщины. Я страшно боюсь, и только вы, государь, можете мне помочь.
— Как тебе помочь? Тебе стоит только сказать, и я, конечно, приду на помощь своей любимой наложнице.
— Вот если бы вы, государь, перебрались в Терем Поющей Иволги или поселили вашу рабыню в Зале Чистоты и Совершенства, где я могла бы оставаться под вашей защитой день и ночь, для меня появился бы шанс избежать еще большего несчастья. — Хуэйфэй с надеждой взглянула на меня полными слез глазами и вдруг, ни с того ни с сего, стала истово кланяться и биться головой об изголовье кровати. — Умоляю, ваше величество, дайте согласие, спасите жизнь матери и ребенка.
Я молчал, не говоря ни слова, а потом отвернулся, чтобы не смотреть ей в глаза. Как правитель Се, я прекрасно понимал, что Хуэйфэй думает только о себе и выдает желаемое за действительное. Это нарушало дворцовый этикет, и императору не приличествовало так поступать. Согласись я на эту фантазию, я встретил бы яростную оппозицию во всем дворце. И даже если бы я пошел навстречу Хуэйфэй, нельзя было гарантировать, что мне бы это удалось. Поэтому я деликатно отказал.
Всхлипывания Хуэйфэй перешли в душераздирающие вопли, и казалось, ничто не сможет остановить их. Мне нечего было сказать или предпринять, чтобы облегчить ее страдания. Я вытер ей слезы тыльной стороной ладони, но они продолжали литься безостановочным потоком. Все это стало действовать на нервы, и, отпихнув это исполненное безграничной скорби тело, я прошел за цветную ширму.
