Алексей Слаповский - Участок

Были случаи и внутренних междоусобиц. В частности, пятнадцать лет назад в посадках за Домом культуры Евгений Куропатов, младший брат Михаила, порезал ножом бухгалтера Юлюкина. За что, как и почему, об этом речь пойдет дальше, а пока мы видим: по селу рыщет на своем страшном самодельном мотоцикле Геша, нещадно газуя и что-то на ходу выкрикивая.

Геша рыскал по селу на своем страшном самодельном мотоцикле, за ним с лаем носились собаки. Камиказа, обычно преследующая транспорт лишь в пределах своей улицы, гналась за Гешей вместе с прочими. Очень уж она не любила его ревущий мотоцикл. Правда, независимо от этого она в последнее время все чаще удаляется от дома, оправдывая себя тем, что просто хочется размять лапы, прогуляться, найти при случае что-нибудь съедобное: задрать, например, курицу, чем она весьма увлекалась в юности, пока ей Стасов не объяснил с помощью черенка от лопаты беззаконность такого куролюбия. На самом деле была другая причина, в которой Камиказа не хотела себе признаваться, очень уж она была необычной, сроду с ней такого в жизни не приключалось. Грезился ей странный пес, мечталось втайне встретить его и хотя бы облаять, чтобы показать этому уроду, что не очень-то он ей и нужен!..

Геша доехал до дома Кравцова и спросил Наталью Сурикову, которая кормила птицу в соседнем дворе:

– Привет! Кравцова не видела?

– А я за ним смотрю?

– Я серьезно спрашиваю!

– А я серьезно и отвечаю!

Геша поехал дальше. Увидел в окне Синицыну, кри– кнул:

– Здрась, баб Зой! Участкового не видела?

– А зачем он тебе? – спросила Зоя Павловна, почуяв новость.

– Срочно нужен!

– Случилось, что ли, что?

– Случилось, случилось! Видела или нет?

– А что случилось-то?

– Да какая разница, я спрашиваю, видела или нет?

– Видела.

– Где?

– А не скажу. Ты не говоришь, и я не скажу!

Геша, поняв, что разговор бестолковый, помчался дальше. Передохнувшие собаки с новой силой погнались за мотоциклом.

Геша, заметив Хали-Гали, подъехал к нему:

– Привет, дед! Кравцова не видел?

– Видал, – лукаво ответил старик.

– Где?

– Дома у него.

– Да я только что там был, нет его там!

– А я и не говорю, что я сейчас его видал. Я вчера его видал!

Хали-Гали от души посмеялся над молодостью и глупостью, а Геша, сердито что-то сказав, поехал дальше.

Геша поехал дальше и нашел Кравцова на реке: тот купался с Цезарем. Геша, не дав Кравцову толком одеться, усадил его, мокрого, на заднее сиденье и повез к администрации. Встревоженный Кравцов вбежал в здание и спросил Шарова, мирно листавшего бумаги:

– Что произошло, Андрей Ильич?

– А что произошло? – удивился Шаров.

– Геша примчался, кричит – срочно.

– Да ничего срочного. Из Сарайска звонили тебе. Должны еще позвонить.

И тут же раздался звонок. Шаров взял трубку, ответил и передал ее Кравцову. Тот довольно долго слушал. Взял листок, что-то записал. Шаров с любопытством ждал результата.

– Вы передайте материалы через райотдел, – сказал Кравцов в телефон. – Вряд ли, конечно, они здесь появятся, но мало ли. Фотографии желательно. Чтобы я не воздух руками ловил, если что...

Положив трубку, Кравцов задумчиво пошел к двери. Шаров сказал с некоторой обидой:

– Может, поделишься секретом? В виде исклю– чения?

– Да никакого секрета. Даже наоборот. Двое сбежали из заключения. Один ваш земляк, Куропатов фамилия. Евгений. Это вроде брат нашего Куропатова?

– Брат. Младший. Я не знал его, я позже приехал, а он уж лет пятнадцать сидит. Как сел по молодости за какую-то дурь, так и пошел сидеть дальше. Безвылазно. Но сюда ему резона бежать нет.

– Они тоже так считают. Просто предупредили на всякий случай. Хотя в жизни всякое бывает... Вы пока, Андрей Ильич, не говорите никому. Во избежание слухов и паники.

– Ясное дело! – согласился Шаров, хорошо зная как администратор, насколько вредны слухи и паника.

Кравцов, вернувшись домой, позавтракал, накормил Цезаря и взялся строить нужник, под который уже вырыл яму. Поставил четыре столба, начал набивать доски. Суриков из своего двора смотрел, смотрел – не выдержал. Подошел.

– У тебя досок много?

Кравцов показал небольшой штабель досок, которые ему выделил Шаров.

– Вот. Разве не хватит?

– Да жалко просто! Кто для нужника хорошую доску внахлест бьет? Полдоски сверху кладешь! Она же пиленая, а не горбыль, экономней надо!

– А как?

– Встык, – объяснил Суриков.

– Так щели же будут!

– Во-первых, будут маленькие. А потом, естественная вентиляция, иначе задохнешься. Внутрь-то все равно не видно, там же темно. А тебе наружу обзор. С нахлестом только крышу надо. Дай-ка топор.

Суриков взял топор, начал отдирать доски и переделывать.

Кравцов полюбовался на его работу, а потом отлучился, потому что приехал капитан Терепаев из районного отдела милиции.

Капитан Терепаев из районного отдела милиции был мужчина конкретный и реальный. В ту пору, о которой мы говорим, в органах внутренних дел трудно было найти человека, ни в чем не замаранного. Их, бедолаг, то и дело в печати, пользуясь разрешенной свободой слова, называли оборотнями в погонах, что абсолютно несправедливо. Оборотень ведь кто? Он с внешнего вида прекрасен, а на самом деле ужасен. Ну, или не обязательно прекрасен, а просто: кажется, будто он одно, а на самом деле другое. В сказках и мифах оборотнями называют людей, принимающих зверский облик, и зверей, принимающих облик людской. Так вот, если вдуматься, к милиции это не имеет никакого отношения. Никто там ни в кого не оборачивается, а спокойно и постоянно имеет как бы две стороны. Одна сторона служит, более или менее выполняет свой долг, иначе никакого порядка вообще не будет, а другая сторона заботится о том, чтобы прокормить себя и семью, иметь какое-никакое жилье, машину и прочее достойное человека обеспечение. Получается что-то даже вроде гармонии. Один и тот же человек в погонах тебя может слегка ограбить, стоя на дороге инспектором или сидя на выдаче и оформлении документов, но может и спасти от руки уличного хулигана или столового ножа пьяного соседа, если окажется рядом или успеет приехать по вызову. Разве не так? Оказавшись в криминальной ситуации, под кулаком или ножом, заметьте, мы ведь не папу кричим и не маму, и уж тем более не садимся писать письмо в ООН, в комиссию по правам человека, мы кричим: «Милиция!»

Поэтому так называемые оборотни – это исключение, это просто преступники, а они могут зарождаться в любой среде. Милиция их сама, кстати говоря, не любит, как не любит и тех, кто слишком хвастается служебной ревностностью, делая вид, что все человеческое им чуждо. Милиция больше всего уважает меру во всем – и в грабеже, и службе, она уважает реализм, то есть понимание условий окружающей жизни. И если случается кому зарваться, хапнуть больше положенного, то, пожалуй, не меньше случаев и противоположных, когда милиционер вынужден по долгу службы или в силу внезапно вспыхнувшего героического настроения лезть под пули и рисковать своей единственной и неповторимой жизнью. Таков и был Терепаев, неунывающий капитан невысокого роста, но плотного телосложения, а вот Кравцов, по слухам, дошедшим до райотдела милиции, возомнил, что может разрушить гармонию, расширить сторону служебную за счет человеческой, поэтому и был наказан. Но обстоятельства не были известны, и Терепаев привез сам документы, чтобы заодно еще раз прощупать Кравцова.

– Вот, – сказал он. – Сам тебе все приволок. Цени. Я так понимаю, ты все-таки в городе был на счету, как говорится?

– Был, – неохотно сказал Кравцов. – Только неизвестно, на каком.

– За что же тебя сослали сюда? Мне просто интересно. За плохое или хорошее?

– За разное, – уклонился Кравцов.

Изучив документы, он понял, что обоим беглецам терять нечего. Дюканин болен туберкулезом в крайней стадии. Кличка – Декан, незаконченное высшее образование, четыре ограбления крупных магазинов, одно недоказанное убийство. В тюремной иерархии значится высоко, хоть и не вор в законе. Куропатов, осужденный на пять лет, через три года попытался бежать, поймали, добавили срок, потом еще добавили за драку, потом опять побег и опять добавка. Итого пятнадцать лет безвылазно. За этот побег посадят на всю оставшуюся жизнь. Кличка – Укроп, авторитетом пользуется умеренным, держится особняком, в особой жестокости не замечен, но и в излишней доброте тоже.

– Думаю, – сказал Терепаев, – вряд ли они тут объявятся. Но если что, разрешаю действовать самостоятельно.

– Спасибо.

Терепаев посмотрел на работающего Сурикова и сказал:

– Правильно! Трудом их надо воспитывать!

– Да он так, помогает.

– Тоже хорошо! Мне, кстати, нужно.

И Терепаев направился к строению, которое сноровистый Суриков уже все обшил досками, и оно выглядело как готовое. Даже дверь прилажена.