Пауло Коэльо - Алхимик
— Но ты для него и создавала это. Для того, чтобы кормить сокола. А сокол кормит человека. А человек когда-нибудь накормит твои пески, и там снова возникнет жизнь и появится добыча для сокола. Так устроен мир.
— Это и есть любовь?
— Это и есть любовь. Это то, что превращает добычу в сокола, сокола — в человека, а человека — в пустыню. Это то, что превращает свинец в золото, а золото вновь прячет под землей.
— Я не понимаю смысла твоих слов, — отвечала пустыня.
— Пойми тогда одно: где-то среди твоих песков меня ждет женщина. И потому я должен обернуться ветром.
Пустыня некоторое время молчала.
— Я дам тебе пески, чтобы ветер мог взвихрить их. Но этого мало. В одиночку я ничего не могу. Попроси помощи у ветра.
* * *Поднялся слабый ветерок. Военачальники издали следили за тем, как юноша говорит с кем-то на неведомом им языке.
Алхимик улыбался.
* * *Ветер приблизился к Сантьяго, коснулся его лица. Он слышал его разговор с пустыней, потому что ветры вообще знают все. Они носятся по всему миру, и нет у них ни места, где родились они, ни места, где умрут.
— Помоги мне, — сказал ему юноша. — Однажды я расслышал в тебе голос моей любимой.
— Кто научил тебя говорить на языках пустыни и ветра?
— Сердце, — ответил Сантьяго.
Много имен было у ветра. Здесь его называли «сирокко», и арабы думали, что прилетает он из тех краев, где много воды и живут чернокожие люди. На родине Сантьяго его называли «левантинцем», потому что думали, будто он приносит песок пустынь и воинственные крики мавров. Быть может, в дальних странах, где нет пастбищ для овец, люди считают, что рождается этот ветер в Андалусии. Но ветер нигде не рождается и нигде не умирает, а потому он могущественней пустыни. Сделать так, чтобы там что-то росло, люди способны; могут они даже разводить там овец, но подчинить себе ветер им не под силу.
— Ты не можешь стать ветром, — сказал ветер. — У нас с тобой разная суть.
— Неправда, — отвечал Сантьяго. — Покуда я вместе с тобой бродил по свету, мне открылись тайны алхимии. Во мне теперь заключены и ветры, и пустыни, и океаны, и звезды, и все, что сотворила Вселенная. Нас с тобой сделала одна и та же рука, и душа у нас одна. Я хочу быть таким, как ты, хочу уметь проникать в любую щель, пролетать над морями, сдувать горы песка, закрывающие мои сокровища, доносить голос моей возлюбленной.
— Я как-то подслушал твой разговор с Алхимиком, — сказал ветер. — Он говорил, что у каждого Своя Стезя. Человеку не дано превратиться в ветер.
— Научи, как стать тобой хоть на несколько мгновений. Вот тогда и обсудим безграничные возможности человека и ветра.
Ветер был любопытен — такого он еще не знал. Ему хотелось бы потолковать об этом поподробнее, но он и в самом деле понятия не имел, как превратить человека в ветер. А ведь он мог многое! Умел создавать пустыни, пускать на дно корабли, валить вековые деревья и целые леса, пролетать над городами, где гремела музыка и раздавались непонятные звуки. Он-то считал, что все на свете превзошел, и вот находится малый, который заявляет, что он, ветер, способен еще и не на такое.
— Это называется «любовь», — сказал Сантьяго, видя, что ветер уже готов исполнить его просьбу. — Когда любишь, то способен стать кем угодно. Когда любишь, совершенно не нужно понимать, что происходит, ибо все происходит внутри нас, так что человек вполне способен обернуться ветром. Конечно, если ветер ему окажет содействие.
Ветер был горд, а потому слова Сантьяго раздосадовали его. Он стал дуть сильней, вздымая пески пустыни. Но в конце концов пришлось признать, что хоть он и прошел весь свет, однако превращать человека в ветер не умеет. Да и любви не знает.
— Мне не раз приходилось видеть, как люди говорят о любви и при этом глядят на небо, — сказал ветер, взбешенный тем, что пришлось признать свое бессилие. — Может, и тебе стоит обратиться к небесам, а?
— Это мысль, — согласился Сантьяго. — Только ты мне помоги: подними-ка пыль, чтобы я мог взглянуть на солнце и не ослепнуть.
Ветер задул еще сильней, все небо заволокло песчаной пылью, и солнце превратилось в золотистый диск.
* * *Те, кто наблюдал за этим из лагеря, почти ничего не различали. Люди пустыни уже знали повадки этого ветра и называли его «самум». Он был для них страшнее, чем шторм на море, — впрочем, они отродясь в море не бывали. Заржали лошади, заскрипел песок на оружии.
Один из военачальников повернулся к вождю:
— Не довольно ли?
Они уже не видели Сантьяго. Лица были закрыты белыми платками до самых глаз, и в глазах этих застыл испуг.
— Пора прекратить это, — сказал другой военачальник.
— Пусть Аллах явит все свое могущество, — ответил вождь. — Я хочу увидеть, как человек обернется ветром.
Однако имена тех, кто выказал страх, он запомнил. И решил, когда ветер уляжется, снять обоих с должности, ибо людям пустыни страх неведом.
* * *— Ветер сказал мне, что ты знаешь любовь, — обратился Сантьяго к солнцу. — А если так, то должно знать и Душу Мира — она ведь сотворена из любви.
— Отсюда мне видна Душа Мира, — отвечало солнце. — Она обращается к моей душе, и мы вместе заставляем травы расти, а овец переходить с места на место в поисках тени. Отсюда — а это очень далеко от вашего мира — я научилось любить. Я знаю, что если хоть немного приближусь к Земле, все живое на ней погибнет, и Душа Мира перестанет существовать. И мы издали глядим друг на друга и издали любим друг друга. Я даю Земле жизнь и тепло, а она мне — смысл моего существования.
— Ты знаешь любовь, — повторил Сантьяго.
— И знаю Душу Мира, потому что в этом нескончаемом странствии во Вселенной мы с ней много разговариваем. Она рассказала мне, в чем главная ее трудность: до сих пор лишь камни и растения понимают, что все на свете едино. И потому не требуется, чтобы железо было подобно меди, а медь ничем не отличалась от золота. У каждого свое точное предназначение в этом едином мире, и все слилось бы в единую симфонию Мира, если бы Рука, которая написала все это, остановилась в пятый день Творения. Однако был и шестой.
— Ты мудро, — ответил юноша, — ибо все видишь издали. Но ты не знаешь, что такое любовь. Не было бы шестого дня Творенья — не появился бы человек. И медь так и оставалась бы медью, а свинец — свинцом. Да, у каждого Своя Стезя, но когда-нибудь она будет пройдена. А потому надо превратиться во что-то иное, начать новую Стезю. И так до тех пор, пока Душа Мира в самом деле не станет чем-то единым.
Солнце призадумалось и стало сиять ярче. Ветер, получавший удовольствие от этого разговора, тоже задул сильней, спасая Сантьяго от ослепительных лучей.
— Для того и существует алхимия, — продолжал Сантьяго. — Для того чтобы каждый искал и находил свое сокровище и хотел после этого быть лучше, чем прежде. Свинец будет исполнять свое назначение до тех пор, пока он нужен миру, а потом он должен будет превратиться в золото. Так говорят алхимики. И они доказывают, что, когда мы стараемся стать лучше, чем были, все вокруг нас тоже становится лучше.
— А с чего ты взял, будто я не знаю, что такое любовь? — спросило солнце.
— Да ведь когда любишь, нельзя ни стоять на месте, как пустыня, ни мчаться по всему свету, как ветер, ни смотреть на все издали, как ты. Любовь — это сила, которая преображает и улучшает Душу Мира. Когда я проник в нее впервые, она мне показалась совершенной. Но потом я увидел, что она — отражение всех нас, что и в ней кипят свои страсти, идут свои войны. Это мы питаем ее, и земля, на которой мы живем, станет лучше или хуже в зависимости от того, лучше или хуже станем мы. Вот тут и вмешивается сила любви, ибо, когда любишь, стремишься стать лучше.
— Ну, а от меня чего ты хочешь?
— Помоги мне обернуться ветром.
— Природа знает, что мудрее меня ничего нет на свете, — ответило солнце, — но и я не знаю, как тебе обернуться ветром.
— К кому же тогда мне обратиться?
Солнце на миг задумалось: ветер, прислушивавшийся к разговору, тотчас разнесет по всему свету, что мудрость светила не безгранична. А кроме того, неразумно было бы бежать от этого юноши, говорившего на Всеобщем Языке.
— Спроси об этом Руку, Написавшую Все, — сказало оно.
* * *Ветер ликующе вскрикнул и задул с небывалой силой. Несколько шатров было сорвано, привязанные лошади оборвали поводья, люди на скале вцепились друг в друга, чтобы не слететь.
* * *Сантьяго повернулся к Руке, Написавшей Все, и сейчас же ощутил, как Вселенная погрузилась в безмолвие. Он не осмелился нарушить его.
Потом сила Любви хлынула из его сердца, и он начал молиться. Он ни о чем не просил в своей молитве и вообще не произносил ни слова, не благодарил за то, что овцы нашли пастбище, не просил ни посылать в лавку побольше покупателей хрусталя, ни чтобы женщина, которую он повстречал в пустыне, дождалась его. В наступившей тишине он понял, что пустыня, ветер и солнце тоже отыскивают знаки, выведенные этой Рукой, тоже стараются пройти Своей Стезей и постичь написанное на одной из граней изумруда. Он понял, что знаки эти рассеяны по всей Земле и в космосе и внешне в них нет никакого значения и причины. Ни пустыни, ни ветры, ни солнца, ни люди не знают, почему они были созданы. Только у Руки, Создавшей Все, были для этого причины, и только она способна творить чудеса: превращать океаны в пустыни, а человека — в ветер. Ибо она одна понимала, что некий замысел влечет Вселенную туда, где шесть дней Творения превращаются в Великое Творение.
