Эдуард Тополь - Китайский проезд
– Sir, have you ever heard about election campaign' experts? (Сэр, вы когда-нибудь слышали о специалистах по избирательным кампаниям?) – спросил Винсент.
– No, we don't. Tell us (Нет. Расскажите)., – ответила вместо отца дочь, и Винсент вдруг ощутил, что это и есть то, из-за чего его сюда позвали, и что дочь президента присутствует здесь не только в качестве переводчицы – в ее тоне вдруг приоткрылись твердость и властность наследственного лидера.
– О'кей, – сказал Винсент. – Как я уже говорил моим русским партнерам, военное положение вводить нельзя – это дверь к перевороту. Потому что военные хуже рэкетиров: рэкетиры берут двадцать процентов, во всяком случае – в моей стране, а военные берут все. Это закон истории, с этим не нужно спорить. И вся ваша экономика рухнет, как при любом путче, и мой бизнес сгорит, и мне придется бежать отсюда, да и вам тоже. Поэтому у меня есть только один шанс спасти тут свой бизнес – помочь вам выиграть выборы. Но извините меня, мистер Президент, вы не можете выиграть их такими речами! – он кивнул на телеэкран и вытер платком вспотевшую шею: он впервые в жизни читал нравоучения президентам, и к тому же видел как по мере его лекции темнело и тяжелело лицо русского президента. Но отступать было некуда, и он продолжил: – Говорят, ваши помощники звонят менеджерам заводов и приказывают им заставить рабочих голосовать за вас. Это правда, мадам?
– Более или менее… – вынужденно подтвердила дочь президента.
– Но это нонсенс! Из этого ничего не выйдет! По приказу нельзя ввести демократию даже в Китае! Демократия – это как ваша беременность, мадам, она не может быть частичной! Если вы начали играть в демократию, вы должны и выиграть по правилам демократии! Вы должны вести избирательную кампанию, как Рональд Рейган или хотя бы как Клинтон – ездить по всей стране и иметь за спиной команду экспертов этого дела! Вы когда-нибудь слышали про «фокус-группы»? Вы знаете, что думают про вас избиратели в сибирской деревне? Well, я не специалист, но я выбирал уже восемь наших президентов и могу сказать: ни один из них не выиграл бы без команды профессионалов. Эти эксперты стоят тех денег, которые им платят: они знают, как строить рекламную кампанию, где и когда выступать, что говорить людям и что не говорить им никогда. Это их профессия. Попросите Клинтона, пусть он пришлет вам свою команду. Или, если хотите, я их вам сам привезу. Они научат ваших людей, как вести этот бизнес. Я не откажусь от чашки чая, мадам…
– О, конечно. Секунду. Папа, ты будешь чай?
Президент мрачно кивнул, его дочь нажала кнопку телефонного селектора:
– Три чая.
В наступившей паузе Винсент изможденно утирал лицо и шею, а президент смотрел на него в упор немигающими глазами. Его пухлые губы были обиженно надуты, как у ребенка, но взгляд был тяжелым и жестким.
– Уже пятый иностранец, папа, твердит нам про этих экспертов, – негромко сказала дочь президента. – Коль, Миттеран, Мейджор…
Открылась дверь, солдат в белом переднике внес поднос с печеньем и чаем.
– Ты храбрый мужик, – вдруг усмехнулся президент, глядя на Винсента.
– You are a brave man, – перевела дочь.
– Спасибо. Я только пытаюсь спасти свой бизнес.
Солдат поставил поднос на журнальный столик и вышел.
Президент снял трубку с красного телефона, стоявшего на тумбочке возле его кресла.
– Билла Клинтона, – сказал он.
Винсент непроизвольно посмотрел на часы. В Москве было 11 вечера, а в Вашингтоне, следовательно, три часа дня.
– Алло! – сказал президент в трубку. – Гуд афтер нун, Билл! Хау ар ю? – Он подождал, пока дежурный на «горячей линии» переводчик перевел ему ответ Клинтона, потом сказал: – О, у меня столько иностранцев вокруг, что я скоро вообще, понимаешь, заговорю по-вашему. Я тебя не отвлекаю от работы? С Доулом беседуешь? Молодец, культурно у вас. Один есть вопрос, понимаешь. Тут говорят, что на президентских выборах у тебя работала команда, которая крутила всю кампанию… Нет, Билл, я не прошу их у тебя. Ни в коем случае, понимаешь. Можешь представить, что тут будут орать, если ко мне прилетит твоя команда из Вашингтона! Коммунисты и так вопят, что я продал тебе всю Россию. Но скажи честно: эти ребята действительно знают какие-то трюки? Что? – Президент рассмеялся и сказал дочке: – Он говорит, что самый большой трюкач в этом деле – он сам. Но он слегка занят в своем Белом доме и осенью у него тоже выборы… – и опять в телефон: – Нет, это я не тебе, Билл, это я своей дочке. Да, передам. Я вообще, понимаешь, думаю сделать ее начальником моего избирательного штаба, – и упредительным жестом остановил изумленную дочь, продолжая свой разговор с Клинтоном. – А то, понимаешь, эти засранцы, мои помощники, ни хрена не умеют, кроме как приказы отдавать. Ну ладно, Билл, работай. Я тут подумаю. Хиллари привет… – Он положил трубку и взял с подноса стакан с чаем.
– Папа, ты это всерьез? – спросила дочь президента.
Он развел руками:
– А кому еще я могу доверить свою избирательную кампанию?
– Но я же должна рожать!
– Да… Это, понимаешь, тоже факт… – Президент усмехнулся И показал на Винсента: – Но вот он тоже считает, что даже из-за твоих родов мы не можем, понимаешь, отложить президентские выборы. Так что ты и решай: приглашать иностранцев тебе в помощь или сама справишься.
Винсент с напряжением вслушивался в их русский разговор, понимая лишь общий смысл его.
Дочь президента посмотрела на него и сказала:
– Thank you for your time. Мы обдумаем все это. Спасибо, что пришли.
– Это вы оказали мне честь, мадам, – сказал Винсент, вставая.
20
Света в подъезде не было, почтовые ящики были разбиты, а у провалившейся в штольню кабины лифта шестнадцатилетние подростки курили не то гашиш, не то марихуану и слушали «хэви-металл» из переносного мага. Но при виде двух качков, сопровождавших Машкова, нехотя расступились и пропустили его к лестнице. Лестница оказалась загаженной и темной, с прожженными от сигарет поручнями и с похабелью грязных рисунков на стенах, некрашенных со времен социализма.
– Ну народ! Где живут, там и срут! – сказал Машков. – Как скоты!
Сам подъем был для них не в тягость, но в лесах вокруг дачного поселка «Земстроя», где Машков каждый день гонял своих бойцов по полной программе тренировок спецназа, не было, конечно, такой вони от кошачьей мочи, наркоты и старых окурков.
На шестом этаже, посветив зажигалками, они нашли дверь с цифрой «63». В отличие от пяти соседних деревянных дверей, она была стальной, некрашеной, без глазка и даже без кнопки звонка.
Машков нагнулся, приложил ухо к замочной скважине, послушал тишину, потом зажигалкой постучал в дверь и послушал снова. Никто не ответил, но мимолетный шорох за дверью заставил Машкова постучать сильней, кулаком. Потом снова послушать и застучать еще громче.
– Кто там? – прямо за дверью вдруг прозвучал осторожный женский голос.
– Александра, это Машков, открывай!
Ответом было молчание.
– Сашка, ты слышишь, бля? – нетерпеливо сказал Машков, он был вспыльчивым человеком. – Открой дверь!
– Я не могу… – донеслось из-за двери.
– Почему?
– Я это… я болею…
– Чумой, что ли? Открывай!
– А что вам нужно?
– Проведать тебя пришел. Ты же болеешь, – Машков подмигнул своим бойцам и тут же снова вспылил: – Ну, долго я буду кошачье дерьмо тут нюхать?
– А ты иди, Витя. Спасибо, что пришел. Я уже поправляюсь. Я завтра буду на работе. Честное слово.
– Сашка, ты меня знаешь. Или ты открываешь, или я выбью дверь к ебаной матери! Считаю до трех! Раз!…
– Витя, подожди! Я не могу открыть… Я это… Ну, у меня нет ключа.
– Та-ак… А где твой… как его зовут?
– Костя. Его нет.
– И давно? Давно его нет?
– Ну какая разница? Он придет и откроет. Просто я свой ключ потеряла. Иди, пожалуйста, и не беспокойся. А я пойду лягу. Пока…
– Стой, бляха-муха! – Машков стукнул ногой по двери. – Я спрашиваю: давно его дома нет?
Удаляющиеся шаги были ему ответом.
Машков кивнул своим бойцам на дверь. Жесткими ладонями они тут же бегло прощупали пазы между дверью и дверной рамой, тихо доложили:
– Нет, не выбить. Но можно с крыши в окно спрыгнуть.
– Сейчас! – саркастически сказал Машков. – Козел я, что ли?
Он достал из кармана моток бикфордова шнура и пакетик, похожий на жевательную резинку. Извлек из этого пакетика тонкий брусочек мягкой пластиковой взрывчатки, размял его в руках в шнурок, вставил этот «шнурок» в замочную скважину, а оставшуюся часть навернул на конец бикфордова шнура и прилепил к двери. Показал своим бойцам, чтобы они отошли в сторону и на всякий случай крикнул за дверь:
– Сашка, ты там? Уйди в комнату!
Никто не ответил.
– Ладно, ушла, наверное, – сказал он сам себе и, разматывая бикфордов шнур, тоже отошел от двери. Поочередно окинул взглядом все пять соседних дверей, но там не было никаких признаков жизни. Хотя в двери шестьдесят первой квартиры глазок был ниже и светлее, чем в остальных, и из-под двери через узкую щель сочился свет, Машков усмехнулся, прижался спиной к этому глазку и зажигалкой поджег бикфордов шнур.
