Чарльз Буковски - Истории обыкновенного безумия
— я — Рок, ага, я — Рок, эх, как я их всех вырубал! в живот и в голову! а как толпа у меня стонала!
потом его начало тошнить, и он едва успел добраться до сортира, когда он тужился, часть блевотины каким-то образом попала ему в башмаки и носки, тогда он снял и башмаки, и носки, постирал носки и вышел в салон босиком, носки он положил куда-то на просушку, ботинки тоже куда-то задевал, а потом и вовсе забыл, куда все это засунул.
он принялся расхаживать в проходе между креслами, босиком.
— мистер Скорски, — сказала ему стюардесса, — сядьте, пожалуйста, на место.
— Грациано. Рок. кстати, кто, черт подери, украл у меня башмаки и носки? голову оторву!
он наблевал прямо в проходе, и одна старуха зашипела на него, как змея.
— мистер Скорски, — сказала стюардесса, — я убедительно прошу вас занять свое место!
Дэн схватил ее за руку.
— ты мне нравишься, сейчас я тебя прямо в проходе буду насиловать, только представь себе! изнасилование в небе! ты получишь ОГРОМНОЕ удовольствие! бывший боксер Ройи. Грапиано насилует стюардессу над Иллинойсом! иди сюда!
Дэн обхватил ее за талию, лицо у нее было до ужаса невыразительным и дурацким; молодая, самовлюбленная и уродливая, у нее было умственное развитие грудастой синички и не было сисек, однако она оказалась сильной, она вырвалась и бросилась в кабину пилота. Дэн блеванул, дошел до своего места и сел.
вышел второй пилот, человек с огромными ягодицами, крупной челюстью и трехэтажным домом с четырьмя детьми и сумасшедшей женой.
— эй, дружище, — сказал второй пилот.
— чего, мать твою?
— приди в себя, я слышал, ты поднял шум.
— шум? какой шум? ты случаем не педрила, летун?
— говорю тебе, приди в себя!
— заткни хлебало, мать твою! я заплатил за билет!
обладатель огромных ягодиц взял привязной ремень и с нескрываемым презрением пристегнул Дэна к креслу, продемонстрировав свою грозную силу не менее хвастливо, чем слон, с корнем выдирающий хоботом манговое дерево.
— так и СИДИ!
— я — Роки Грациано, — сообщил Дэн второму пилоту, второй пилот уже удалился в передний салон, когда стюардесса подошла и увидела спеленатого в кресле Скорского, она прыснула со смеху.
— я в тебя двенадцать ДЮЙМОВ всажу! — крикнул он ей.
старуха опять зашипела на него змеей…
из аэропорта, босиком, он добрался на такси до нового Виллиджа. он легко нашел комнату, а также бар за углом, в баре он пил до утра, и никто даже слова не сказал по поводу его босых ног. никто его даже не замечал, никто с ним не заговаривал, ну конечно, он же попал в Нью-Йорк.
никто не сказал ни слова даже наутро, когда он покупал носки и ботинки, войдя в магазин босиком. возраст города исчислялся веками, город был искушен во всем и потому лишен смысла и равнодушен.
через пару дней он позвонил Сигно.
— как долетели, мистер Скорски?
— отлично.
— ну что ж, я сегодня завтракаю в «Гриффо». это совсем рядом с «Уорлдвей». давайте встретимся там, допустим, через полчаса.
— а где это «Гриффо»? То есть адрес какой?
— так и скажите водителю: «Гриффо».
он повесил трубку. Сигно то есть.
Дэн сказал водителю: «Гриффо». и они доехали, он вошел, остановился в дверях, в заведении было сорок пять человек, который из них Сигно?
— Скорски, — услышал он чей-то голос, — сюда.
там был столик. Сигно. еще один, они пили коктейль, когда он сел, подошел официант и поставил коктейль перед ним.
Господи, это уже было похоже на дело.
— откуда вы узнали, кто я такой? — спросил он Сигно.
— да так, узнал, — сказал Сигно.
Сигно никогда не смотрел на человека, всегда только поверх его головы, точно ждал некоего откровения или того, что вот-вот влетит птичка, а то и отравленная стрела, выпущенная африканкой-убанги.
— это Странновато, — сказал Сигно.
— да, — сказал Дэн, — странно, и весьма.
— я говорю, это мистер Странновато, один из наших старших редакторов.
— привет, — сказал Странновато, — я всегда восхищался вашим творчеством.
со Странновато дело обстояло как раз наоборот: он постоянно смотрел вниз, на пол, как будто ждал, когда нечто выползет наружу в щель между половицами — то ли обнаружится выход нефти, то ли загнанная охотниками рысь, то ли полчища ошалевших от пива тараканов, никто не произносил ни слова. Дэн прикончил свой коктейль и ждал, когда это сделают они, а они пили очень медленно, как будто их это не касалось, как будто это было водянистое молоко, выпив еще по коктейлю, они направились в контору…
они показали ему его стол, все столы были отделены друг от друга высокими, как стены, перегородками из белого стекла, сквозь стекло ничего не было видно, а позади стола белая стеклянная дверь, закрытая, после нажатия кнопки прямо перед столом закрывалось стеклянное окошечко, и вы оставались одни, там вполне можно было завалить секретаршу, и никто бы ни черта не узнал, одна из секретарш уже улыбнулась Дэну. Господи, что за фигура! вся эта плоть, подрагивающая и стянутая одеждой, ноющая от недоеба, а еще и улыбка… что за средневековая пытка!
Дэн вертел в руках лежавшую на столе логарифмическую линейку, кажется, ею надлежало отмерять Цицероны, мицероны или нечто в этом роде, как обращаться с линейкой, он понятия не имел, он попросту сидел и вертел ее в руках, прошло сорок пять минут, его начала одолевать жажда, он открыл расположенную позади стола дверь и пошел между рядами столов, обнесенных белыми стеклянными стенами, внутри каждой стеклянной кабинки находился человек, одни говорили по телефону, другие перебирали бумаги, казалось, все они знают, что делают, он отыскал «Гриффо». сел у стойки бара и выпил две порции, потом поднялся назад, сел и вновь принялся вертеть в руках линейку, прошло тридцать минут, после чего он встал и опять спустился в «Гриффо». три порции, потом назад, к линейке, так и пошло: вниз, в «Гриффо», и обратно, он сбился со счета, а под конец дня, когда он проходил перед столами, все редакторы уже нажимали кнопки, и перед ним захлопывались стеклянные окошечки, хлоп, хлоп, хлоп, — стучали они до тех пор, пока он не добирался до своего стола, лишь один редактор не закрывал своего стеклянного окошечка. Дэн останавливался и смотрел на него — это был находящийся при смерти гигант с толстой, но дряблой шеей, ткани которой глубоко ввалились, и вздутым, обрюзгшим, круглым, как детский резиновый мяч, лицом, черты которого были смазаны и трудноразличимы, гигант на него не смотрел, он таращил глаза в потолок над Дэновой головой и был в ярости — сперва краснел, потом белел и угасал.
Дэн дошел до своего стола, ткнул пальцем в кнопку и закрылся изнутри, раздался стук в дверь, он открыл, это был Сигно. Сигно смотрел поверх его головы.
— мы решили, что ваши услуги нам не понадобятся.
— а как с расходами на обратную дорогу?
— сколько вам нужно?
— ста семидесяти пяти должно хватить.
Сигно выписал чек на 175 долларов, швырнул его на стол и вышел…
вместо Лос-Анджелеса Скорски решил лететь в Сан-Диего, давненько он не бывал на ипподроме «Кальенте». к тому же у него была разработана система выигрыша с минимальными затратами, он чувствовал, что можно отхватить крупный куш, не платя за множество вариантов, он предпочитал подсчитывать соотношение веса, дистанции и скорости, что казалось вполне логичным, в полете он оставался в меру трезвым, ночь провел в Сан-Диего, а потом доехал на такси до Тихуаны. на границе он пересел в другое такси, и водитель-мексиканец подыскал ему в центре города приличную гостиницу, бросив сумку со своим тряпьем в чулан, он отправился инспектировать город, было около шести вечера, и казалось, что нищий и гневный город убаюкан розовым солнцем, дерьмовые голодранцы, живущие так близко к Штатам, что научились лопотать по-английски, но, точно рыбы-прилипалы, присосавшиеся к брюху акулы, способны воспользоваться лишь малой толикой богатства.
Дэн нашел бар и выпил текилы, из музыкального автомата звучали мексиканские мелодии, четверо или пятеро мужчин сидели и в час по чайной ложке потягивали спиртное, не видно было ни одной женщины, правда, с этим в Тихуане было проще простого, но меньше всего в тот момент ему нужна была именно женщина, эта призывно трепещущая, пульсирующая мохнатка. женщины были неустранимой помехой, в запасе у них имелось девять тысяч различных способов убийства мужчины, сорвав свой куш, то есть выиграв тысяч пятьдесят или шестьдесят, он намеревался подыскать себе домик на побережье, где-нибудь на полпути между Лос-Анджелесом и Даго, а потом купить электрическую пишущую машинку или вновь взяться за кисть, попивать французское вино и каждый вечер совершать длительные прогулки по берегу океана, разница между плохой жизнью и хорошей была всего лишь вопросом небольшого везения, а небольшое везение Дэн предчувствовал, такой уж баланс выходил по книгам, бухгалтерским книгам…
