Эдуард Тополь - Любожид
– Аня, моя фамилия Раппопорт, ты знаешь. Но если бы я мог отдать им эту фамилию, всю, с тремя «п», и взамен взять тебя и уехать, я бы это сделал, клянусь моей мамой Ривой Исааковной. Но это уже невозможно. Ну поверь Раппопорту…
Она обиделась. Она обиделась и прямо из аэропорта уехала уже не с ним, а отдельно, в другом такси – как он и настаивал. И она не слышала о нем до его отъезда, хотя каждый день и час была настороже, в ожидании его звонка, его стремительного появления. Он не позвонил и не появился, и за два часа до отлета его самолета она прыгнула в свой «жигуленок» и сломя голову понеслась в Шереметьево. Но Максима там не было. Самолет, улетающий в Вену рейсом 218, был, туристы-австрийцы были, евреи-эмигранты – тоже, целых шестнадцать семей с детьми, чемоданами и баулами. Но Максима Раппопорта не было. Она хотела спросить о нем у дежурной по посадке, но в последний момент остановила себя – вспомнила его «дипломат», набитый американской валютой. Она была московским адвокатом и хорошо знала правила игры. Империя могла смотреть сквозь пальцы на хозяйственные преступления внутри страны, но становилась нетерпимой к тем, кто нарушал ее монополию на печатание денег и валютные операции. Даже «либерал» Хрущев вышел из себя, когда узнал о валютчиках Рокотове и Файбышенко. Хрущев приказал расстрелять их – до суда! А ведь у Рокотова было «всего» двести тысяч долларов…
Сколько было у Раппопорта, Анна узнала через три недели. Впоследствии, когда история Раппопорта стала легендой, эта цифра все увеличивалась и увеличивалась, но, наверно, та, которую называли сразу, по горячим следам, была близка к истине.
У Раппопорта, сказали, был миллион долларов.
И это было похоже на него – он любил эффектные цифры. Уехать из СССР с неполным миллионом – нет, его самолюбие страдало бы от этого. А больше миллиона – какой-нибудь миллион с хвостиком тысяч в сто – тоже не в его характере, он не был мелочным. Поэтому Анна сразу поверила в эту цифру – миллион долларов стодолларовыми купюрами. Он скупал эти стодолларовые банкноты у мелких и крупных фарцовщиков в Москве, Ленинграде, Риге, Одессе и платил советскими деньгами практически любую цену, а валютой – 125 и даже 150 долларов за сотенную купюру.
Конечно, он накололся на слежку, это было неизбежно. Но он продолжал открыто, вызывающе ездить по Москве и другим городам со своим неизменным черным «дипломатом», пристегнутым к запястью левой руки. Он возил в этом «дипломате» пачки советских и несоветских денег, встречался с фарцой и скупал у них стодолларовые банкноты, которые в том же «дипломате» отвозил к себе домой, в свою квартиру на Фрунзенской набережной. Там он аккуратно складывал эти деньги в потайной сейф, вмурованный в стену за камином.
На что он рассчитывал? Ведь в КГБ, в 10-м отделе Политической службы безопасности, созданном специально для борьбы с «экономическими преступниками», то есть со спекулянтами иностранной валютой, знали о каждом его шаге и даже о том, что он подал документы на эмиграцию. Почему же они не брали его, не арестовывали при его встречах с фарцой, а наоборот – дали ей, Анне, возможность выиграть процесс, а ему – разрешение на эмиграцию? Разве они не понимали, что он скупает валюту не для того, чтобы оставить ее в московской сберкассе, а для того, чтобы вывезти?
Они понимали. Начальник 10-го отдела майор госбезопасности Швырев и его бригада, которая вела Раппопорта и его черный «дипломат», – они понимали все. И тем не менее они не мешали ему собирать этот миллион. Когда Раппопорт и Аня загорали на сочинских пляжах и занимались любовью на виллах в правительственных заповедниках, не нанесенных ни на одну карту Крымского полуострова, Швырев и его сотрудники своими руками пересчитали валюту в квартире Раппопорта, в секретном сейфе, вмурованном за камином. Но в те дни там еще не было миллиона, там до миллиона не хватало каких-нибудь семидесяти тысяч. И они оставили в этом сейфе все деньги нетронутыми. Потому что у Швырева и К° были свои амбиции – они тоже хотели миллион. Зачем нам рыскать по мелким валютчикам, арестовывать, допрашивать, вскрывать полы в их квартирах и вспарывать их матрасы в поисках каких-то десяти – пятнадцати тысяч долларов, рассуждали эти дошлые гэбэшные волки. Пусть Раппопорт сделает эту работу, пусть он соберет нам миллион, а мы просто изымем эти деньги в момент передачи их за границу.
Короче говоря, они играли против него уверенно и спокойно, в солидной манере шахматного чемпиона Карпова. И именно ради этого миллиона они попросили Прокуратуру СССР «не быть слишком настойчивой» во время процесса Раппопорта. Разве могла Прокуратура отказать КГБ? Ведь в конце концов что важней – отправить жулика Раппопорта в сибирский лагерь на лесоповал или заставить его собрать для государства миллион долларов?
Правда, чем ближе становился день отъезда Раппопорта, тем тревожней чувствовали себя Швырев и его бригада – они не понимали, как он собирается переправить свой миллион за рубеж. Однако он успокоил их – 12 июля он привез на Колхозную площадь, в мастерскую «Кожгалантерея», шесть огромных новеньких кожаных чемоданов и лично директору мастерской Гуревичу Л.А. заказал снабдить все эти чемоданы двойным дном и двойными стенками. А на следующий день, 13-го, он через подставное лицо по фамилии Мендельсон передал начальнику шереметьевской таможни ровно 100 000 рублей.
Они поняли, что заветный миллион на подходе. Поэтому лучшие эксперты-техники КГБ помогли Гуревичу так искусно переделать все шесть чемоданов, что не только простые советские, но даже матерые американские таможенники не углядели бы переделки. А начальник шереметьевской таможни майор Золотарев благосклонно принял взятку от товарища Мендельсона…
Теперь им оставалось одно из двух – либо нагрянуть к Раппопорту домой и изъять миллион из сейфа за камином, либо ждать, когда этот миллион сам, своими ногами приедет в Шереметьево к отлету самолета «Москва – Вена». Ясно, что Швырев выбрал второй вариант. Ведь одно дело – доложить Андропову, что в квартире у жида по фамилии Раппопорт вы нашли миллион долларов, а другое – что изъяли этот миллион при его эмиграции, на таможне! «Миллион на таможне» – это событие, это героизм, бдительность, вокруг этого куда легче построить громкое дело и очередную антиеврейскую кампанию в прессе.
Между тем Раппопорт наглел уже буквально по часам. За четыре дня до отъезда, в воскресенье, 15 июля, он закатил у себя дома «отвальную» на сто персон. Там был цвет Москвы, Ленинграда, Риги и Одессы. Там был самый знаменитый бард со своей женой-кинозвездой, и цыгане из театра «Ромэн», и половина кордебалета Большого театра, и скандально-модные художники, и поэты, и кинозвезды, и театральные режиссеры, и капитаны самого популярного в империи телешоу «КВН», а также несколько дипломатов мелкого ранга из посольств Нигерии, Австралии, Аргентины и США.
Конечно, за домом на Фрунзенской набережной, где жил Раппопорт, была установлена тщательная слежка, а несколько групп «уличных хулиганов» ощупали американских и австралийских дипломатов, когда те на рассвете вышли от Раппопорта. Но ни пачек денег, ни вообще каких-либо пакетов не было ни у кого, кто покидал в ту ночь квартиру Раппопорта на шестнадцатом этаже этого «элитного» дома на Фрунзенской набережной. Правда, у барда была гитара, но, судя по той легкости, с какой его жена несла эту гитару за пьяным мужем к их «мерседесу», гитара была пуста. Правда, в кармане американского дипломата, который вышел почти последним, «хулиганы» нащупали две или три катушки фотопленки, но разве можно спрятать миллион долларов в эти три катушки?
Короче говоря, «отвальная» прошла без последствий – гости пили советское шампанское и импортное виски, ели черную икру из «Даров моря» и шашлыки из «Арагви», слушали знаменитого барда и при свете камина чуть не до утра танцевали с цыганами и девочками из Большого театра. А когда танцы кончились и все гости частично разъехались, а частично разбрелись по пятикомнатной квартире Раппопорта, камин продолжал гореть, и вспышки блица помогали тем, кто еще оставался на ногах, фотографироваться «на память» с хозяином.
Наблюдая снизу, с набережной, за окнами на 16-м этаже огромного «элитного» дома и слушая знаменитого барда с помощью скрытых в квартире Раппопорта микрофонов, майор Швырев и его люди не переставали изумляться, каким образом в империи всеобщей поднадзорности, многолетних очередей на жилье и строжайшего учета распределения жилого фонда комиссиями старых большевиков, райкомами партии и Моссоветом эти жулики, аферисты и махинаторы ухитряются, нигде не работая, жить в пятикомнатных квартирах, да еще в домах категории «А-прим», которые строятся исключительно для высшего эшелона партийной номенклатуры!
И, томясь в ночной сырости, плывущей с Москва-реки, майор Швырев согревал себя зыбкой надеждой, что после успешного завершения операции «Миллион на таможне» Андропов благосклонно пожалует ему не только подполковничьи погоны, но и раппопортовскую квартиру. Ведь у него двое детей, мать, отец и теща – все живут в двухкомнатной в Теплом Стане…
