Юрий Поляков - Грибной царь
Говорил же замполит Агариков: «Это баба думает маткой, а ты офицер и должен думать мозгой!»
Так вот, если бороться, страдать, преследовать, ночевать под ее окнами на лавочке, писать стихи… Ну, в общем, совершать все те нелепости, которые так нравятся женщинам, то в конце концов она обессиленно отдаст Михаилу Дмитриевичу свою в общем-то совершенно не нужную ему плоть, а потом будет нежно гладить по голове и с материнской беззаветностью смотреть на него, прислушиваясь, как остывает в чреслах молния сладострастья…
— Вы о чем думаете? — строго спросила следовательница.
— Вспоминаю… — краснея, пробормотал Свирельников.
— Так мы с вами никогда не закончим! Давайте сюда листок! Вы рассказывайте, а я с ваших слов запишу.
Директор «Сантехуюта» покорно отдал бланк, сосредоточился и принялся осторожным голосом излагать обыкновенную историю невозвращенного кредита, впадая в некий подследственный стиль с выражениями вроде: «вышеупомянутый банк», «поскольку-постольку», «в результате чего», «впоследствии убитый неизвестными злоумышленниками», «согласно законодательной базе»…
Когда он замолчал, следовательница оторвалась от записей, посмотрела внимательно на Свирельникова и спросила:
— Гражданин Веселкин имел какое-то отношение к кредиту?
— Да, мы тогда вместе работали…
— А теперь?
— У него своя фирма…
— Враждебных отношений, личной неприязни между вами не было?
— Были некоторые противоречия…
— Конфликт интересов?
— Вроде того. Но теперь мы друзья…
— Даже так?
— Да, именно так, — подтвердил Михаил Дмитриевич и попытался себе представить, как она отреагирует, если ей рассказать, что вечор он братался с Вовико при помощи двух путан.
— Ответственность за дачу ложных показаний, думаю, вам разъяснять не надо?
— Обижаете, Елена Николаевна!
— Прочитайте! Если все правильно, тогда как обычно: «С моих слов записано верно». И подпись.
Михаил Дмитриевич внимательно просмотрел текст и заметил, что следовательница в явных неладах с пунктуацией: придаточные предложения она еще кое-как выделяла запятыми, а союзных не видела в упор. Удостоверившись, что все изложено точно, он поставил автограф.
— Давайте повестку, я отмечу! — строго сказала Елена Николаевна.
— Значит, «Сантех-глобал» вас больше не интересует? — протягивая бумажку, аккуратно спросил Свирельников.
— А вам есть что сообщить следствию? — даже не глядя в его сторону, отозвалась она.
— Мне показалось, что теперь вас интересует только тот кредит.
— Вам показалось. У вас есть что-то новое про «Сантех-глобал»? — Следовательница взяла из стопки и положила перед собой чистый бланк допроса.
— Я должен подумать.
— Думайте скорее! Неужели вы еще не поняли, что нас интересует? — сердито предупредила она. — До свидания!
Выйдя из кабинета, Свирельников увидел дожидавшегося у дверей человека и узнал в нем предпринимателя, с которым когда-то познакомился на пикнике у невинно убиенного Горчакова. («Ага, значит, глубоко копают!») Тот тоже узнал Михаила Дмитриевича, но виду не подал. Не то место! Так английские джентльмены, встретив в общественном туалете близкого друга, ни единым движением не выдают своих чувств. Они невозмутимо застегиваются, выходят из сортира и лишь потом бросаются друг другу на шею.
«„Думайте скорее!“ — вот ключевая фраза! — размышлял он, шагая по шуршащим газетным листам (ими за полчаса успели выстелить весь коридор). — Ну, конечно, они давят, чтобы получить компромат на Толкачика. Для этого и выкопали историю с Горчаком. Стоп! И слежку для этого же организовали! Нарочно такую, чтобы сразу заметил и испугался. Тогда все понятно! А когда понятно, тогда не страшно. Неприятно, но уже не страшно…»
Михаил Дмитриевич вышел из подъезда на улицу, достал «золотой» мобильник, включил, поймал в панельку солнце и пустил зайчика по окнам управления. Тут же раздался звонок.
— Аллеу! Ну как — узнал?
— Что именно? — радостно не понял Свирельников.
— Откуда были девочки? Хотя бы номер телефона.
— Отбой! Девочки тут ни при чем.
— Это еще неизвестно.
— Известно. Меня спрашивали про Горчакова и про кредит!
— Так его же давно…
— Не важно. Они хотят, чтобы я заложил «Сантех-глобал».
— Ну и заложи!
— Ага! А жить потом как? Вот «Жигули» за мной и катаются, чтобы я… Ну, ты понял?
— Понял. Не надо подробностей. Дай мне час — я выясню.
— Зачем? И так все ясно.
— Ясно, да не все.
— А что не так?
— Да есть кое-что. Не могу пока объяснить. Но я этих ребят знаю. Они бы все по-другому делали. Странно. Хотя, может, и оттуда всех «профи» погнали. Ладно, попробую узнать, что за козлы тебя пасут.
— А разве можно?
— Если ты не жадный, можно!
— Я не жадный, но экономный.
— Ладно, экономный, «трубу» надолго не отключай. А телефон этих девочек все-таки у своего Смешилкина спроси! Я внятен?
— Веселкина.
— Бывают же фамилии! До связи!
Подойдя к КПП, Свирельников заметил то, на что не обратил внимания, когда шел к следовательнице: из специальной витринки, прикрепленной к кирпичной стене дежурки, с размытой (наверное, сильно увеличенной) фотографии на него печально смотрел молодой милиционер. Под снимком черной тушью сообщалось, что лейтенант Колосовиков Виктор Павлович погиб, выполняя служебный долг. На алюминиевой полочке, привинченной под витринкой, лежали две красные, немного подвядшие гвоздички. Вычтя из второй даты первую, Свирельников обнаружил, что погибший был даже моложе брата Федьки.
Направляясь к машине, Михаил Дмитриевич думал сразу о двух вещах. Во-первых, о том, что, очевидно, такое у них тут случается нередко, если для этого есть специальная витринка и даже полочка под цветы. А во-вторых: почему лица на некроложных снимках всегда какие-то скорбно-встревоженные, точно будущие покойники в фотографической вспышке на мгновенье прозревают свой конец? Нет, вряд ли… Скорее, огорченные родственники подсознательно выбирают такие вот грустные снимки…
«Наверное, и дети у этого Колосовикова остались!» — подумал он, садясь в джип.
14
— Кто звонил? — спросил Свирельников и забрал у Алексея дежурный мобильник.
— Владимир Николаевич. Просил перезвонить, как освободитесь, — доложил водитель.
— Какой Владимир Николаевич?
— Вчерашний.
— Ясно. Поехали!
— Куда?
— В Департамент. Остановишься по пути где-нибудь у цветов! — Он взглянул на часы и сообразил, что к началу вручения даров уже опаздывает. — Мухой лети!
Джип тронулся, а Михаил Дмитриевич нашел в телефонной памяти веселкинский номер и нажал зеленую кнопку.
— Слушаю! — почти сразу же отозвался Вовико.
— Это я. Звонил?
— Без всяких-яких! — захихикал Веселкин. — Ты как, жив?
— А ты?
— Спать хочется, хоть спички в глаза втыкай! Озорные девчонки попались. Особенно светленькая… Жалко, кино они нам не показали!
— Ну, ты им за это отомстил!
— А что — жаловались?
— Нет, не жаловались. Хвалили. Деньги за вредность с меня взяли.
— Деньги?! — возмутился Вовико. — Да я же им, не считая, насыпал! Вот сучки! С тебя-то за что? Ты же спал…
— За того парня. Ты когда уехал?
— В час.
— А что так?
— Надо было, — замялся Вовико. — Ты где? А то заезжай — поправимся! Мне тут с Массандры мадеру пятьдесят девятого года привезли.
— Нет, спасибо. У меня сегодня тяжелый день.
— Да брось! Кто утром пьет — тот целый день свободен!
— Не могу!
— Надо увидеться. Без всяких-яких. Я тебе вчера одну вещь не сказал. А вещь важная…
— Говори по телефону!
— Ну, если ты… Понимаешь, меня к следователю вызывали. Из-за Горчакова. Я думал, все давно забыто и забито, а они снова. Не нравится мне это! Тебя еще не вызвали?
— А почему меня должны вызвать?
— Ну, кредит же ты брал…
— Мы! Мы брали!
— Мы… Но договор-то подписывал ты.
— Ты тоже кое-что делал.
— Ну что ты сразу! Я же как лучше хочу! Так тебя вызывали?
— Нет еще, — соврал Свирельников.
— Странно. Может, заедешь на мадеру?
— Не могу. Созвонимся…
— А ты хоть помнишь, что мы помирились?
— Конечно! Слушай… у тебя телефон этих девчонок под рукой?
— Соскучился?
— Нет, хочу их одному человеку подарить ко дню рожденья.
— Правильно: девчонки хорошие, без всяких-яких! Но телефон я куда-то засунул. А фирма называется «Сексофон».
— Саксофон?
— Нет, не дудка, а через «е». «Сексофон». Понял?
— Понял.
— Телефон в «Интим-инфо» найдешь, я оттуда брал.
— А как зовут их, не помнишь?
— Не-а. Помню, что у светленькой на пояснице глаз.
