Елена Катишонок - Свет в окне
Настя пожала плечами:
– Вообще не понимаю, зачем еды столько – и рыба, и котлеты, и цыплята? «Прикажете салату, сэр?»
– А вот здесь ты, мать, не права, – строго ответила Зинка. – Нормальный ужин, и подают по всем правилам: сперва рыбу, потом мясо.
– Зачем два раза мясо? Котлеты же были, в розовых бумажках.
– Котлеты мясные – свинина там или баранина, а…
– А цыплята что – фрукты? Цыплята тоже мясо.
– Цыплята – это птица, как мясо и не считаются, потому подают отдельно. Это нам шеф-повар объяснял. Вот на нашей свадьбе я тебе полный курс обеспечу: и рыбу, и мясо, и птицу.
Зинка погрузилась в свадебные мечты, а Настена вернулась в столовую к Сомсу, где, несмотря на безукоризненную, если верить Зинке, подачу блюд, никто едой не интересовался, что можно было бы простить влюбленному нахалу архитектору, но остальные-то? Джун, конечно, переживает: Ирэн, с собственным мужем под боком, строит глазки ее жениху, милое дело.
Настя почувствовала, что хочет есть. Зря отказалась от Зинкиного лечо. Невольно сравнила сегодняшнее застолье с форсайтовским и хмыкнула про себя: что-что, а «птица» – курица с рисом – была, и крылышко было вкусное, поджаристое. И салат вкусный. «Прикажете салату, сэр?»
На тумбочке лежал том Голсуорси из университетской библиотеки – на английском. Его-то и следовало читать для подготовки курсовой работы, но какой дурак будет ползать по словарю, чтобы понять, что они там едят (вернее, отказываются есть), если книжка есть на русском? Перед встречей с руководителем надо будет, конечно, прочесть по-английски главу-другую, тем более что там кто-то еще до Насти подчеркнул трудные слова и любезно написал на полях перевод, а то иди знай, что такое asparagus, десерт или рыба?
«Сага» на русском была точь-в-точь такая же, как та, что она увидела в школьной библиотеке: толстая, в зеленом переплете с обтерханными уголками. Из трех слов названия не вызывал сомнения только предлог. Открыла наугад, пролистала несколько страниц, наткнулась на непонятный тревожный диалог, а потом целую неделю ходила, как околдованная, боясь только, что книга вот-вот кончится. Она кончилась, но ничего другого читать долго не хотелось: «Сага» не отпускала. Когда Настена пришла ее сдавать, библиотекарша обрадовалась:
– Так быстро прочитала? Вот молодец, а то на эту книжку очередь – Валентина Петровна спрашивала.
Эта? – изумилась Настена, но изумилась про себя.
Валентина Петровна вела литературу. Почему эта вечно раздраженная женщина выбрала такое занятие, вместо того чтобы принимать посылки на почте или работать на том же шарикоподшипниковом заводе, где мать, Настя не понимала. Уроки у Валентины Петровны были такие, что все писатели странным образом походили друг на друга, как сами уроки, но Валентина Петровна славилась строгостью и «высокой требовательностью к учащимся», как она сама с гордостью об этом говорила. «Ты что, сдохла бы, если бы Пушкина немножко почитала?!» – дотошно вопрошала Валентина Петровна на уроке и ждала ответа. Благодаря ей появилось выражение «болотный контингент», куда школьная администрация заносила имена слабых и не очень слабых троечников, обреченных на поразительно похожие характеристики. Большинство этих выпускников, действительно, оседали «на болоте», благо работы здесь хватало. Настя поежилась: если б не хороший аттестат в сочетании с «исключительной усидчивостью», гнить бы ей сейчас в том же контингенте.
И этой Валентине Петровне – «Форсайтов»?!
Спустя два с лишним года, увидев в списке курсовых работ тему «Семейная драма как отражение социальных конфликтов на материале романа Голсуорси «Сага о Форсайтах», Настя без колебания вписала свою фамилию. Так на тумбочке поселился Голсуорси на родном для автора языке, а рядом – на родном Настином.
«Очень перспективная тема, – одобрил руководитель, – может лечь в основу дипломной работы. Социальный аспект – это сейчас самое потенциальное направление…»
Преподаватель носил странную, не удобную в обиходе фамилию Присуха и седоватую эспаньолку, которая прежде была светло-русой, а к тому времени, как обладатель достиг ученой степени, поседела, отчего вид имела то ли выгоревший, то ли запыленный, как и негустая шевелюра, некогда бывшая буйной копной. Вообще при несуразной фамилии внешность доцент Присуха имел совершенно ординарную, если не считать эспаньолки: сероглазый, усталый, костюм носил тоже серый, а сорочку светлую, в частую полоску, и галстук тоже полосатый, но по диагонали, как шлагбаум. Кузнецова, похоже, студентка ответственная, если рискнула взять такую тему, думал руководитель, хотя откуда в ее возрасте понять трагедию Сомса?
Студентка Кузнецова, в свою очередь, слушала, как легко доцент Присуха говорит на языке книги, которую он, пожилой человек, просто не способен понять.
Договорились, что Настя займется библиографией, а встретятся они сразу после Нового года.
…Чтобы перестать думать о сегодняшнем вечере, она сосредоточилась на английском тексте: «…she behaved as if she didn’t care whether she broke her neck or not! What was it she said: “I don't care if I never get home?”».
Зинка чем-то шуршала и шелестела, потом крикнула: «Держи!», и Насте на одеяло упала половинка шоколадной плитки в разорванной фольге.
– Не знаю, чем тебя там угощали, только ты замороженная какая-то, – заметила Зинка. – Он чего себе думает?
Настя перечитала конец фразы: «…she said: “I don’t care if I never get home?”» – и только потом взглянула на подругу:
– Кто?
– Кто, кто… Дед Пихто! Сколько вы уже ходите, два года? А жениться он собирается?
«And I’m not altogether surprised…» – Кто не удивлен, этот Тимоти, или как его там?
– Мы еще ничего не решили, – сдержанно ответила Настя.
– Ну ты даешь, мать! Как дружить в одной кровати, так он решительный, а как расписаться по-людски, так «мы ничего не решили».
Настена откусила коричневый квадратик и прочла еще раз: «I don’t care if I never get home». Отложила книжку в сторону:
– Но ведь вы с Анатолием тоже не расписаны.
– Я последней дурой буду, если Толян мне не сделает предложение! – запальчиво крикнула Зинка. – Вот на Новый год и сделает, посмотришь. Он думает, – Зинка сощурилась, – я так и буду по абортариям мотаться? Так вот же и нет! Первый раз прощается, второй раз запрещается, а я уже три раза там ночевала – спасибо, хватит; четвертого раза не будет.
– А твои… знают уже?
– Родичи? Узнают, когда на свадьбу приглашу. Маманя в каждом письме пишет: «Смотри, Зинка, не гуляй». Будто сами они не гуляли, ёкэлэмэнэ… Надо знать, с кем можно гулять, а с кем нет. У нас в Днепропетровске была одна девчонка, так она начала ходить с одним. Он на шахте работал. Клевый такой парень, многим нравился, даже которым постарше. Способный; дали ему на шахте рекомендацию, чтоб в Москву ехать – поступать в институт. Стал он ходить на какие-то курсы. Он на курсы, а Галька вроде как не у дел, и встречаться почти перестали: то он угля дает – отличник производства, ёкэлэмэнэ, то в институт готовится… Хороший шоколад, скажи?
– Шоколад классный; дальше-то что?
Зинка аккуратно запеленала в фольгу остаток шоколадки и положила на тумбочку.
– Дальше было – вам, любознательные. Этот уже на работе отвальную устроил, и они там киряли; маманя его чемодан собирает. Галька к нему, а маманя на нее ноль внимания: «Сани дома нету». Галька туда, сюда… Кинулась в управление: так, мол, и так, ваш отличник производства… А там, как назло, одно бабье сидело. Видим, говорят, что отличник. Хихикают и нагло так смотрят на Гальку, а та из-за пуза даже босоножки свои не видит. И ведь знали все, сволочи, что он ходит с Галькой – и бабы эти, и маманя его. Зато уж и наслушалась она про девичью честь – на всю жизнь нахлебалась. Отличник производства покатил в Москву наукам обучаться, а Галька – в дальнюю станицу рожать, у ней там родня нашлась.
Настена снова раскрыла книгу, напрочь не помня, о чем она читала несколько минут назад.
– Так что думай, – неожиданно сказала Зинка.
«It did not occur to him to wonder what…» Кому «occur»? Или этому второму, как его?.. Пожала плечами:
– Жалко девчонку, конечно.
Зинка пружинисто спрыгнула на пол, хлопнула дверцей тумбочки и начала шарить внутри.
– Печенье где-то было, целая пачка… Ладно, фиг с ним. Ой, а вот и открывалка наша! Сама же и сунула, перед больницей. Сгущенку открыть?
Не отрываясь от книги, Настя помотала головой.
Зинка шелестела оберткой шоколадки. Повернулась к Насте:
– Вот и твой, между прочим, поматросит и бросит.
Настя вспыхнула:
– Он на курсы едет, повышения квалификации. С чего ты взяла?..
– Ну! – подхватила Зинка. – И тоже в Москву? Как тот, Галькин кадр?
«“Almost rude!” Mrs. Small said to Aunt Hester, when June was gone».
– Не вижу ничего общего, – реплика прозвучала суховато, и она добавила: – Разные люди, вот и все дела.
– Мужик до старости дите, – убежденно ответила Зинка, – просто игрушки у них разные. Малые дети машинками забавляются, а как вырастут… – она махнула рукой, не договорив.
