Екатерина Вильмонт - Цыц!
— Тебе было обидно?
— Да нет! Я никогда его не принимала всерьез, я никогда не увлекалась мальчиками. Даже сейчас. Мужчина, который старше тебя… с ним чувствуешь себя моложе.
— Мамуль, но сейчас-то где ты найдешь такого, кто был бы старше тебя и еще на что-то годился?
— Кто ищет, тот всегда найдет! — засмеялась Полина Сергеевна.
— А Мироныч?
— Что Мироныч? Мироныч уезжает надолго, я не поручусь, что он хранит мне верность… Короче, у меня все в порядке.
— Да, мамочка, бабушка была права… — улыбнулась Лиля.
— В чем это?
— В том, что ничему хорошему ты меня не научишь.
Утром за Лилей заехал Юрий Эльдарович, повез ее в гостиницу за тетками. Обе были уже готовы. И радостно улыбались.
— Лиля, мы сейчас куда? — спросила Бекасова.
— В газету.
— А там что будет? Интервью?
— Насколько я поняла, это будет просто беседа, из которой потом слепят интервью.
— Но нам его покажут предварительно? — поинтересовалась Василькова.
— Должны.
— Ох, иной раз такого напишут…
— Да уж! — согласилась Бекасова.
Беседа с главным редактором газеты, милой молодой женщиной, вылилась в обычный бабий треп о мужиках-козлах. О том, что они выродились, никуда не годятся и все в таком духе. Лиля слушала их со смехом. Старые, а туда же… И думала: «Эх, знали бы вы Ахметшина… Но они не знали, бедняжки!»
Когда они вышли на улицу, Бекасова спросила:
— Лиль, мы не очень много глупостей наболтали?
— Очень! — ответила за нее Василькова.
И все трое расхохотались.
— Так, что у нас дальше? — осведомилась Василькова.
— Сегодня две встречи в магазинах, а завтра одна. И еще завтра телевидение.
— Как телевидение? — всполошилась Бекасова.
— Надеюсь, не ток-шоу? — уточнила Василькова. — Ненавижу ток-шоу. Чувствую себя там полной дурой. Сидишь, ждешь возможности что-то сказать, иначе зачем пришла, правда? Приготовила какую-то мысль, и вдруг, бац, и кто-то другой эту мысль перехватил. И надо мгновенно сориентироваться, придумать что-то еще и при этом не ударить лицом в грязь. Ужас! И еще я заметила, что я человек, в общем-то не злой, на ток-шоу начинаю жутко злиться, там, как правило, столько идиотов!
— Да-да, я согласна! Я уже давно для себя решила — на телевидение ни ногой! Только если на интервью!
— Тут как раз небольшое интервью! — успокоила разволновавшихся дам Лиля.
— Когда у нас первая встреча?
— Первая в пять, вторая в семь.
— Ничего себе! Ну ладно. Лиля, как мы поняли, у вас тут родные, можете быть свободны. Давайте только договоримся, где и когда встречаемся.
— Давайте в половине пятого у того магазина, который я вчера вам показывала.
— На Невском?
— Да.
— Отлично, девушка! Можете быть свободны. Галь, пошли в Гостиный двор?
— Пошли!
И оживленно беседуя, дамы двинулись в сторону Гостиного двора.
Да, правы были наши. Нормальные тетки, ничего из себя не строят и, похоже, нашли друг друга. Болтают, не покладая языка. Небось охота поговорить на профессиональные темы, это ж не со всяким автором получится.
Лиля вернулась к матери, но той дома не было. Она взялась за телефон, созвонилась с магазинами, с телевидением, позвонила в Москву, Марине, сказать, что все нормально.
— Лиль, тут от Ахметшина звонили, просили сказать, что он задерживается.
— Да? А кто звонил?
— Не знаю, какая-то женщина.
У Лили все внутри оборвалось. Какая же я дура! С чего я решила, что он свободен как ветер и только и ждет моей благосклонности? Вполне возможно, что у него есть жена и целый сонм любовниц по всему миру… А что, у такого роскошного мужика так и должно быть… И при чем тут я? Просто я поверила его книге, а там он одинокий волк… Но ведь там много придуманного… Хотя я точно чувствовала, где правда, а где выдумка. Казалось, эту книгу писал очень одинокий человек. Хотя чего я переполошилась? Мало ли кто мог звонить по его просьбе? Наверняка, у него есть какие-то секретари, референты или как там это еще называется. Я ж ничего о нем не знаю… Задерживается… Спасибо, предупредил. И что я себе вообразила?
Как назло пошел дождь, небо было низкое, со свинцовыми тучами… Настроение испортилось вконец.
— Лиль, иди обедать! — позвала Софья Яновна.
— Иду! А что на обед?
— Суп-пюре из кабачков и судак со шпинатом.
— Хорошо, вкусно.
— Да ты сперва попробуй, потом говори вкусно. Ты чего нос повесила? Кавалер не звонит?
— Да нет, просто погода плохая… Солнышка хочется.
— Ишь чего захотела! Клубнику будешь?
— Буду! С молоком.
— И то славно. Хоть поешь как человек. В Москве-то теперь небось и не готовишь?
— Факт, не готовлю.
— То-то я гляжу, еще ни одного рецепта у меня не взяла. Плохо, желудок испортишь!
— Да нет, Софья Яновна, я отдохну полгодика, а как захочется домашней еды, глядишь, и опять встану к плите.
— А кавалера не кормишь?
— Вот еще! Пусть он меня кормит!
— Тоже правильно. По нынешним-то временам. А кофе будешь?
— Нет, спасибо, кофе буду с нашими дамами пить. У нас Бекасова все время кофе пьет.
— Ну-ну, как угодно барышне.
— Софья Яновна, вот поела ваших прелестей и настроение выправилось.
— Конечно, с голодным брюхом какое настроение.
— Что правда, то правда. Спасибо огромное, но мне пора бежать.
— Зонтик возьми, дождь на улице.
— У меня нет, забыла.
— Так материн бери, у нее их целая коллекция, выбирай любой!
Лиля выбрала ярко-желтый длинный зонт с лиловыми ирисами.
— Красотища какая!
— А Полька никогда его не берет. Я спрашиваю, зачем купила. Понравился, говорит. Любит она деньги мотать… А они ей нелегко достаются. Погоди, возьми вон еще шарфик к зонту есть.
— Шарфик к зонту? — удивилась Лиля.
— И не только шарфик, а еще и сумочка вот для покупок.
Шарфик и сумочка были наоборот, лиловые с желтыми ирисами. Лиля с удовольствием повязала шарфик, здорово оттенявший бежевый плащ.
— Я Польке скажу, пусть тебе это все отдаст, она ж не носит.
— Нет, не нужно!
— Нужно, нужно, ты молодая, тебе сгодится.
Настроение поднялось еще больше. Лиля покрутилась перед зеркалом, поцеловала Софью Яновну и умчалась.
Дождик как назло перестал. Лиля повесила восхитительный зонтик через плечо. Какая мама умница, что взяла в дом Софью Яновну, очень дальнюю родственницу из крохотного приволжского городка. Софья Яновна осталась одна, жить стало не на что и мама предложила ей переехать в Петербург. Та долго не хотела, говорила, что не привыкла быть кому-то в тягость. Но Полина Сергеевна закричала на нее: «Какая тягость? Ты что? Да у меня минутки свободной нет, дом запущен, муж недокормлен. Если ты возьмешь на себя хозяйство, я буду самая счастливая женщина Санкт-Петербурга и Ленинградской области!»
Чувство юмора было вполне присуще Софье Яновне и она согласилась. Как выяснилось позже, было у нее и чувство стиля. Постепенно из провинциальной учительницы она превратилась в заправскую экономку или домоправительницу знаменитой актрисы, словно была персонажем старых русских пьес и водевилей. Все друзья дома ее почтительно обожали, Юрий Миронович целовал ей ручки, Полина Сергеевна платила хорошее жалованье, водила на спектакли, привозила подарки и нежно заботилась, когда Софья Яновна прихварывала. Словом, эта история обеим пошла на пользу. Софья Яновна не чувствовала больше одиночества.
— Лилечка, вы появились, и кончился дождь. Боже, какой зонтик! И шарфик к нему! Галя, смотри, какая прелесть! — воскликнула Василькова.
— Лиля, это в Питере куплено? — спросила Бекасова.
— Понятия не имею! Это мамино…
Тут зазвонил ее мобильник.
— Да, мамочка?
— Лилёнок, я забежала домой, мне Сонька сказала, что дала тебе зонтик с ирисами!
— Да. А он тебе нужен?
— С ума сошла? Я просто хочу сказать, что теперь это твой зонтик! И все, что к нему. Целую!
— Я была не точна. Это уже мой зонтик! — радостно засмеялась Лиля. — Мама позвонила, чтобы сказать об этом.
Дамы умиленно переглянулись. Обеим очень нравилась Лиля.
Первая встреча в книжном магазине полностью провалилась. И не то, чтобы никто не пришел. Нет, народ был. Но совершенно невозможно было понять, чего ради он сюда приперся. Лиля старалась, как могла. Объясняла какие это известные и популярные авторы, какие у них огромные тиражи, но все было тщетно. Ей казалось, она кричит в пустоту. Никто ничего не говорил, никто не задавал вопросов, как это принято на подобных встречах. Директор магазина, сравнительно молодая женщина, кинулась на помощь. Она говорила, говорила, говорила, Лиля смотрела на несчастных писательниц. Однако они отнюдь не выглядели несчастными. Тихонько о чем-то шептались. Наконец, Василькова решила подбодрить аудиторию.
