Лорен Оливер - Прежде чем я упаду
— Привет! Получила мою записку?
Я чуть не восклицаю: «Она просто замечательная», но что-то меня останавливает.
— «Много пить — добру не быть»? Это такая пословица?
— Я решил, что мой гражданский долг — предупредить.
Кент прижимает руку к груди.
У меня мелькает мысль: он не стал бы со мной общаться, если бы помнил, что случилось, но я отгоняю ее прочь. Это же Кент Макфуллер. Ему повезло, что я вообще с ним разговариваю. К тому же сегодня я не пойду на вечеринку. Нет вечеринки — нет Джулиет Сихи, и Кент не разозлится на меня. И, что более важно, нет аварии.
— Не предупредить, а озадачить, — возражаю я.
— Спасибо за комплимент. — Кент внезапно становится серьезным; он морщится, и светлые веснушки на носу сливаются в созвездие. — Зачем ты флиртуешь с мистером Даймлером? Он же извращенец.
Я так удивлена вопросом, что обретаю дар речи только через секунду.
— Мистер Даймлер не извращенец.
— Еще какой.
— Ревнуешь?
— Это вряд ли.
— В любом случае я не флиртую с ним.
— Ну да, конечно, — закатывает глаза Кент.
Я пожимаю плечами.
— Почему тебя вообще это волнует?
Он краснеет, опускает глаза и мямлит:
— Просто так.
У меня екает в животе, и я понимаю, что отчасти надеялась на другой, более личный ответ. Конечно, если бы прямо здесь, в коридоре, Кент признался в неувядающей любви ко мне, это стало бы катастрофой. Несмотря на все его странности, я не желаю публично его унижать — он хороший человек, мы друзья детства и все такое, — но в жизни не стала бы с ним встречаться. По крайней мере, в моей жизни, той, которую я хочу вернуть, той, в которой после вчера следовало сегодня, а затем завтра. Одна только шляпа-котелок чего стоит.
— Послушай. — Кент косится на меня. — Мои родители уезжают на выходные, и я кое-кого пригласил…
— Угу.
Тут я вижу, как Роб шагает в столовую. И вот-вот заметит меня. Сейчас я не в состоянии уделять ему время. Желудок сжимается, я выскакиваю перед Кентом, спиной к столовой, и добавляю:
— Ммм… а где твой дом?
Кент странно на меня смотрит. В сущности, я только что изобразила живую баррикаду.
— Немного в стороне от Девятого шоссе. Забыла?
Я молчу, он отворачивается и пожимает плечами.
— Ну конечно. Ты была в нем всего пару раз. Мы переехали перед самой промежуточной школой. С Террис-плейс. Помнишь мой старый дом на Террис-плейс? — Кент снова улыбается; его глаза действительно цвета травы. — Ты постоянно ошивалась на кухне и таскала самые вкусные печенья, а я гонялся за тобой вокруг кленов-великанов на переднем дворе. Помнишь?
Прошлое словно всплывает на поверхность, и от него расходятся круги. Мы сидели в укромном месте между двумя огромными корнями, которые выпирали из земли, словно спины животных. Как-то Кент разломил две крылатки клена и засунул одну в свой нос, а другую в мой, заявив, что это знак нашей влюбленности. Мне было, наверное, всего пять или шесть лет. Ну зачем он напомнил о старых добрых временах, когда я состояла из одних коленок, носа и очков и мной брезговали все мальчики, кроме Кента?
— Я… я… Может быть. Для меня все деревья на одно лицо.
Он смеется, хотя я не пыталась шутить.
— Так ты придешь сегодня? На мою вечеринку?
Этот вопрос возвращает меня к реальности. Вечеринка. Я качаю головой и делаю шаг назад.
— Нет. Вряд ли.
Его улыбка на мгновение блекнет.
— Будет весело. Круто. Вечеринка выпускников. Лучшее время нашей жизни и все такое.
— Точно, — саркастично произношу я. — Школьный рай.
Я поворачиваюсь и иду прочь. В столовой полно народу, и когда я приближаюсь к двойным дверям — одна из створок подперта старой теннисной туфлей, — меня встречает слитный гул голосов.
— Ты придешь! — кричит Кент мне вслед. — Уверен, что придешь.
— Держи карман шире, — отзываюсь я, едва не добавив: «Так будет лучше».
Правила выживания— Что значит — ты не можешь пойти?
Элли уставилась на меня, как будто я призналась, что намерена пригласить на бал Бена Перски (или Пердски, как мы называем его с четвертого класса).
— Просто у меня нет желания, понимаешь? — вздыхаю я, затем меняю тактику и пробую снова. — Мы посещаем вечеринки каждые выходные. Я просто… ну сложно объяснить. Хочу остаться у тебя дома, как раньше.
— Мы оставались дома, потому что не могли попасть на вечеринки выпускников, — возражает Элли.
— Не говори за всех, — перебивает ее Линдси.
Это сложнее, чем я думала. Я вспоминаю, как мама спросила, не поссорилась ли я с Робом, и с языка само собой слетает:
— Дело в Робе, ясно? У нас… трудности.
В сотый раз я раскрываю телефон. Ничего. Когда я вошла в столовую, Роб за кассами наливал в картошку кетчуп и соус барбекю (свой любимый). Я была не в силах подойти к нему и потому поспешила за наш столик в секторе выпускников и послала Робу эсэмэску: «Надо кое-что обсудить».
Он тут же ответил: «Что?»
«Вечер», — написала я, и с тех пор мой телефон молчит. Роб прислонился к торговому аппарату на другой стороне столовой и болтает с Адамом Маршаллом. Его кепка сдвинута набок. Он считает, что это прибавляет ему возраста.
Мне нравится открывать подобные мелочи: то, что он любит соус барбекю и не любит горчицу; то, что болеет за «Янкиз», хотя предпочитает бейсболу баскетбол; то, что сломал в детстве ногу, пытаясь перепрыгнуть через машину. Я храню их глубоко внутри, как будто, собрав их воедино и запомнив, я смогу понять Роба до конца. Я полагала, что это и есть любовь — познать другого, как самого себя.
Но мне все больше и больше кажется, что я не знаю Роба.
У Элли в прямом смысле отвисает челюсть.
— Но вы же собирались… ну, это самое.
С открытым ртом она похожа на чучело рыбы, и я отворачиваюсь, сдерживая смех.
— Собирались…
Я никогда не умела лгать, и в голове нет ни одной разумной мысли.
— И? — не отстает Линдси.
Забравшись в сумку, я достаю помятую записку Роба с прилепившейся жевательной резинкой и протягиваю через стол. Линдси морщит нос и открывает записку самыми кончиками ногтей. Элли и Элоди наклоняются и тоже читают. Секунду все молчат.
Наконец Линдси сворачивает карточку, пихает обратно и заключает:
— Не так уж и плохо.
— Но и не так уж хорошо. — Я лишь пыталась обосновать отказ от вечеринки, но по-настоящему завожусь, едва речь заходит о Робе. — «Лю тя»? Что еще за жалкий лепет? Мы встречаемся с октября.
— Возможно, для признания в любви он ищет подходящего момента. — Элоди откидывает челку с глаз. — Стив не говорит, что любит меня.
— Тут другое дело. Ты ведь и не ждешь этого.
Подруга быстро отводит глаза, и я понимаю: она ждет, несмотря ни на что.
Повисает неловкая пауза, и в беседу вступает Линдси.
— Не понимаю, в чем проблема. Ты точно нравишься Робу. Это не какая-нибудь случайная связь.
— Я нравлюсь ему, но…
Дальше должна быть фраза: «Я не уверена, что мы друг другу подходим», однако в последний момент я передумываю. Подруги решат, что я рехнулась. Я и сама не понимаю, как так вышло. Словно его образ лучше, чем он сам.
— Вот что! Не собираюсь с ним спать только ради его заверений в любви.
Слова сами слетели с языка, и я так поражена ими, что испытываю почти шок. Вовсе не поэтому я планировала секс с Робом — в смысле, не ради заверений. Я просто хотела с этим покончить. Вроде бы. Вообще-то непонятно, почему это казалось таким важным.
— Легок на помине, — бормочет Элли.
Нас окутывает запах мелиссы; Роб слюняво целует меня в щеку.
— Привет, красавицы.
Он лезет за картошкой в тарелку Элоди, и она убирает поднос подальше. Роб смеется.
— Привет, Саммантуй. Получила мою записку?
— Да.
Я сверлю взглядом стол. Кажется, если я посмотрю на Роба, то все забуду. Забуду записку, и то, как он бросил меня одну, и то, как он целуется с открытыми глазами.
Вместе с тем я не настолько жажду перемен.
— Ну? Что я пропустил?
Роб наклоняется и кладет руки на стол, даже стучит по нему. Диетическая кола Линдси подскакивает.
— Вечеринку у Кента и то, что Сэм отказывается идти, — докладывает Элли.
Элоди пихает ее локтем в бок, и Элли вскрикивает. Роб вертит головой и смотрит на меня. Его лицо абсолютно ничего не выражает.
— Ты это собиралась обсудить?
— Нет… не совсем.
Я не ожидала, что он упомянет эсэмэску, и беспокоюсь, поскольку его мысли мне неизвестны. Его глаза совсем темные, почти непрозрачные. Я пытаюсь улыбнуться, но щеки словно набиты ватой, я невольно представляю, как Роб раскачивается, поднимает руку и обещает: «Пять минут».
— Ну? — Он выпрямляется и пожимает плечами. — О чем тогда?
Глаза Линдси, Элли и Элоди, пышущие жаром, устремлены на меня.