Анатолий Азольский - Женитьба по-Балтийски
Алныкин не подавал вида, что все слышит. Сам же думал, что не баловень судьбы по прозвищу Ромодан запустил канцелярскую машину на полные обороты, а другой старший лейтенант, тот, которого вроде бы и нет.
На третий или четвертый день сидения перед Алныкиным возникли Панов и Павел Николаевич. Постояли и ушли, так ничего и не сказав, о чем вообще говорить, когда Главком подписал приказ? Бежать к командующему флотом? Тот потребует разъяснений, но нарушить приказ не осмелится. Обратиться — через голову командующего — в Москву? Чревато осложнениями, обвинят их самих, накажут — и за промедление, и за поспешность.
У кадровиков сдали наконец нервы. И сроки поджимали, штаб Северного флота запросил: где лейтенант Алныкин? Голубой листочек с якорьком выписали и на имя Алныкиной Леммикки Ивиевны. Поблагодарив, Алныкин двинулся в финотдел за подъемными, где услышал обычную отговорку: «Получишь по новому месту службы!» Он сел у двери и застыл. Косясь на него, в отдел шли и шли офицеры по самым неотложным нуждам, то есть за деньгами. А лейтенант все сидел и сидел. Не ел, не пил и не курил до самого вечера, тревожа начфина и вольнонаемных барышень, крутивших арифмометры. Когда лейтенант возник и утром, начфин не дрогнул. Собрал подчиненных, приоткрыл дверь, чтоб наглец все слышал, и устроил некое подобие офицерского суда чести, дав Алныкину уничтожающую характеристику. «Туп этот Алныкин, — гремел голос начфина, — как сибирский валенок, хоть родом из-под Архангельска (подчиненные захихикали). Понятно теперь, — язвил начфин, — почему Михайло Ломоносов, родившийся там же, босиком рванул в Москву, уж очень ему наскучили морды земляков» (подчиненные заржали).
А лейтенант сидел и слушал, слушал и сидел. Усмехнулся, когда подчиненные начфина обозвали его эстонцем, приведя убедительные доводы: эти архангельские поморы и эсты — из одного корня, одна нация.
Начфин все-таки выдохся. И ОКОС пощипывал его напоминаниями. Окошечко кассы открылось, ласковый голосочек колокольчиком прозвенел в коридоре, пальчики с маникюром придвинули Алныкину денежную ведомость.
— А почему не выписаны подъемные на жену?.. Алныкина Леммикки Ивиевна. Через два «м» и два «к».
На удар начфин ответил хлестким ударом:
— Где справка, что она выписалась?
Документ, из которого явствовало, что Алныкина Леммикки Ивиевна уже не жительница Таллина, был тут же предъявлен, и ведомость пополнилась еще одной фамилией, а деньги — получены.
Только теперь Алныкин сказал жене, что ехать придется не в Порккала-Удд, а подальше, в Североморск. Отнюдь не обескураженная Леммикки прибавила к багажу еще один ящик, с посудой. Детские вещи она упаковала раньше.
В Ленинград выехали ночным поездом, проводы были короткими, малолюдными.
Убита горем Лилли Кыусаар взяла с дочери клятву: дети будут воспитаны по-эстонски и никогда не забудут о своем эстонстве. Алныкин похлопал по плечу Иви Йыги: «Не хнычь, батя, все образуется…» Майор Синцов мелькнул на перроне, окруженный свитой из патрулей. Человека этого так недоставало Алныкину в последние месяцы! Хотелось бы услышать от него суровое предупреждение: забудь обо всем, лейтенант, не было никаких допросов, никто твою жену не пытался арестовать, это все буржуазная пропаганда, вранье американского радио!
Настя Горошкина сдавала в Тарту экзамены, и предполагалось, что на узловой станции Тапа она подойдет к вагону. Но напрасно озиралась на перроне Леммикки, подруга так и не появилась.
Все уже в прошлом. Может быть, и к лучшему?..
