Василий Пропалов - Служба такая...
Бросив на колесо измазанную тряпку, мужчина первым перешагивает высокий порог сеней. За ним, прижимая к бедру папку, идет майор Харитонов. Потом в проеме двери исчезает плотная фигура Богатырева.
— ОБХСС, — представился Яков Степанович, показывая удостоверение личности остановившемуся на середине кухни хозяину.
У стола замирает на месте растерянная Федорова. Она бледнеет. Округленные глаза постепенно сужаются, блуждают по полу. На пороге комнаты застывает девушка лет шестнадцати. Не мигая, она недоуменно глядит на незнакомых мужчин. Затем переводит взгляд на мать.
Дверь, скрипнув, распахнулась: шофер привел понятых. Яков Степанович глухо объявляет постановление на обыск, разъясняет обязанности понятым. И снова в доме повисает тяжелая тишина. Работники милиции приступают к обыску. Находят и изымают черновые записи Федоровой. Больше ничего не обнаруживают.
— Собирайтесь, Наталья Владимировна, — предлагает майор Харитонов. — Поедете с нами.
— Мама! Ма… — девушка несмело делает шаг вперед, сжимая ладонями холодные щеки. На ресницы выкатываются слезы. Она забыла все обиды. Забыла, как мама приходила после работы навеселе…
Хозяин дома тяжело вздыхает, сокрушенно качает головой:
— Эх, Наталья, Наталья! Ну, чего тебе не хватало? Сама получала полторы сотни в месяц. Я — около двухсот. Хозяйство имеем. Что тебя заставило?.. Детей позором измазала… Эх, ты!
Федорова виновато роняет взгляд в ноги мужу. Молча надевает потрепанный джемпер, шею обвивает концами старой косынки…
От Колташово до Глинок километра два. Машина мчится по знакомой для Федоровой дороге. Из-за вечнозеленого бора поднимается ласковое солнце. Оно бьется о стекла, пытаясь заглянуть в машину. Но люди в машине не улыбаются ему. Они угрюмо молчат, недовольно отворачивая лица от ярких лучей. Люди не восхищаются даже цветами, бегущими навстречу по обеим сторонам дороги. Каждый, кто сидит в машине, занят тяжелыми думами, своими заботами.
В Глинках работники милиции опечатали магазин, и машина, оставляя пыльный хвост, понеслась дальше. Скоро она вырвалась на дорогу, которая узкой лентой тянется до Кургана.
Впереди показался велосипедист. Он едет навстречу, бойко покручивая педали. Машина, не сбавляя скорости, прижимается к правой обочине. Слева промелькнула щуплая фигура мальчишки. Наталья Владимировна, наблюдавшая за велосипедистом, до боли закусывает губу, прикрывает рот ладонью.
— Сын мой… Сынуля… — не своим голосом произносит она, закрыв глаза. — Мальчик мой… даже проститься не довелось. Дура я, дура… Бить меня некому…
Наталья Владимировна не стеснялась слез. Яков Степанович повернулся к ней, задумчиво выдохнул:
— Надо было раньше образумиться, Наталья Владимировна.
— Вот она! — Федорова кулаками забарабанила по вискам. — Дурная башка! Дурна-а-я!
Машина вбежала в областной центр и через несколько минут остановилась у центрального подъезда управления внутренних дел.
Когда Федорову ввели в кабинет, старший следователь Макаров отодвинул в сторону лежавшие перед ним бумаги, откинулся на спинку стула. С минуту разглядывал женщину, пытаясь угадать, как она поведет себя на первом допросе. Выйдя из-за стола выдвинул из общего ряда стул, предложил сесть.
Допрос, как всегда, Василий Захарович начал с непринужденной беседы. Скоро Наталья Владимировна давала первые показания…
После обеда майор Харитонов и капитан Кайгородцев выехали на рынок. Заведующая промтоварным павильоном Анна Пискунова встретила их улыбкой.
— Вас интересует бязь? — переспросила она певучим голосом, перебирая бумаги. — Вот фактура. Пожалуйста. Проверяйте.
Яков Степанович напряженно разглядывает документы, переводит серьезные глаза на рулон бязи, склоняется над этикетками. В каждом рулоне по пятьдесят метров.
— Разверните-ка один, — предлагает Харитонов. — Не слишком ли он растолстел?
— Пожалуйста. — Анна Игнатьевна раскатывает часть рулона.
— Еще! — настаивает майор.
Пискунова неохотно, очень медленно выполняет требование оперативника. Так и есть: в середине бязь другого качества. Лицо Анны Игнатьевны горит. В глазах — беспокойство.
— Понятых, — коротко роняет Харитонов. Кайгородцев, кивнув, исчезает за дверью.
Анна Игнатьевна вплотную приблизилась к Якову Степановичу, кончиками пальцев убрала с его пиджака белую нитку, приглушенным голосом выпалила:
— Я виновата. Даю полтысячи… Чистыми… Только… Уладьте. Вы можете. Я готова на все…
Майор улыбнулся, но тут же посуровел, лицо окаменело.
— И вы предлагаете это человеку, пережившему блокаду Ленинграда?
— Не гневайтесь. Жить всем охота. Костюм-то на вас не ахти какой. Пора заменить.
— Эх, вы! — зло выдавил Яков Степанович, качнув седой головой. И замолчал. Не обронил ни слова, пока не появился капитан Кайгородцев в сопровождении понятых.
Изъятую бязь мерили быстро.
— Итак, семьсот пятьдесят метров, — подвел итог майор Харитонов. — Так и запишем…
Погрузив бязь в машину и опечатав павильон, сотрудники милиции и Пискунова уехали с рынка.
Старший следователь Макаров заканчивал допрос Натальи Федоровой, когда в кабинете появился майор Харитонов.
— Ну, как, Наталья Владимировна все рассказывает? — поинтересовался оперативник, остановившись у стола.
— Кажется, общий язык пока находим, — отозвался Василий Захарович, подняв глаза на майора.
— Как было, так и рассказала. — Федорова вздохнула, продолжая задумчиво глядеть в окно.
— Мы еще одну задержали, — сообщил Харитонов старшему следователю. — Вы будете допрашивать или поручите нам?
— Пожалуй, сам займусь.
— Хорошо.
— Где она?
— В моем кабинете.
— Ладно. Я скоро. Пусть посидит у вас.
— Договорились.
Яков Степанович ушел, тихо прикрыв дверь…
* * *Новое утро несло новые заботы оперативным работникам ОБХСС. Майор Харитонов уехал договариваться о создании ревизионных комиссий. Капитан Кайгородцев отправился задерживать кладовщика предприятий общества слепых Кириллову.
Позднее Кайгородцев с возмущением рассказывал Якову Степановичу:
— Ну и дрянь же Кириллова. Захожу в квартиру, вижу: на столе бутылка водки. Не допита. Навстречу выходит косматая женщина. Предлагаю собираться, а она хватает бутылку и опрокидывает в рот… Потом чмокнула мокрыми губами: «Знаю. Все равно посадите». Надо же, сроду не видывал, чтобы женщина хлестала из горлышка.
Яков Степанович от души смеялся.
— Она и не так может, — заметил он, сдерживая улыбку. — И смешно и грешно. Этим ты, брат, меня не удивил. Я не пойму другое: как муж, вроде неплохой, терпит такую забулдыгу? Правда, она моложе его, но все равно…
Зазвонил телефон. Майор снял трубку.
— Харитонов.
— Говорит Макаров. Не очень занят?
— А что?
— Зашел бы ко мне.
— Иду.
Увидев в кабинете Макарова Наталью Федорову и Ивана Ивановича, майор догадался: «Очная ставка. Видимо, что-то не клеится».
— Побудь на очной ставке, — заговорил Василий Захарович, когда Харитонов опустился на стул и достал расческу. — Может, кое-где внесешь ясность. Ты же лучше знаешь эту компанию.
— Как не знать. А в чем дело?
— Иван Иванович все отрицает. Уверяет, что лишний телевизор Федоровой не отгружал.
— Да? — майор загадочно улыбнулся. — Вот это уже зря. Кому-кому, а Ивану Ивановичу известно, что чистосердечное раскаяние смягчает ответственность.
— Мне не в чем раскаиваться, — сердито бросил Петров, отвернувшись от оперативника.
— Выходит, вы не извлекли уроков из прошлого, — задумчиво произнес Яков Степанович.
Петров нервным рывком повернул голову, и сверкнувшие злостью зрачки остановились на спокойном лице Харитонова.
— Да, да. Вы думаете, мы о вас ничего не знаем? — продолжал оперативник. — В прошлом, когда вас судили первый раз, вы вели себя на допросах не лучшим образом. Однако вас осудили. И сроком не обидели. Не так ли?
— Ну и что? — ничуть не смутился Петров.
— А вот что. После очной ставки вас, видимо, отправят в КПЗ. Так, Василий Захарович?
Макаров кивнул.
— Второе. По штату вам положено иметь кладовщика. Вы от него отказались. Почему? Третье. — Майор встал. — Мы пока не задавали вам вопросов о ваших темных связях еще кое с какими торговыми организациями. Мы знаем все. И то, как вы создавали излишки товаров, как и где их реализовали — тоже знаем.
Петров вздрогнул. Такого оборота событий он не ожидал.
— Вот так, — подумав, сказал Яков Степанович. — Да и предстоящая ревизия на складе, прямо скажу, вам мало сулит приятного. Поэтому советую говорить правду.
Петров сник.
Яков Степанович ушел. Очная ставка продолжалась.
