Масахико Симада - Любовь на Итурупе
Вообще-то занятие мужчины – утешать женщину, занятие женщины – утешать мужчину. Все остальное придумано, чтобы бороться с тоской и скукой. Может, мой пенис поизносился, пресытившись ими?
21
Я пытался представить, что страна мертвых выглядит так же, как остров. Да что там представлять, страна мертвых на самом деле окружала меня. Если вспомнить, каким я был несколько месяцев назад, и сравнить со мной нынешним, окажется, что теперь я похож на Ивана, который заботился обо мне, когда я только приехал на остров. Я боялся, что сломаюсь, если постоянно не буду чем-то занят, как тунец, который погибнет, если остановится. В первое время на острове мне казалось, что Иван живет в совсем другой реальности, нежели я. Не отдавая себе в этом отчета, я стал подстраивать свою жизнь под ту реальность, в которой существовали обитатели острова, и прежде всего Нина. Остров не только изменил мои повседневные занятия, но и сделал меня самого другим человеком.
В декабре Мария Григорьевна заболела, и Нина вернулась в хижину в горах, чтобы ухаживать за матерью. Мне хотелось услышать продолжение истории о мужчинах, умиравших из-за любви к Нине, и в конце недели я решил поехать к ней под тем предлогом, что провожаю Костю домой. Я одолжил у Кирилла мотоцикл, шлем и сапоги позаимствовал у военного, который был почти одного роста со мной, и посадил Костю сзади, подставив свое тело холодному режущему ветру. Даже эти страдания следовало принимать как особые зимние радости.
Когда я впервые оказался в этой хижине, мне трудно было понять, почему семья Нины ни с кем не общается, живет затворнически, вдали от людей, в доме, где нет ни телефона, ни электричества. Раньше в том мире, где я дышал, ходил, где меня окликали по имени, просто не существовало таких людей, как Мария, Костя и Нина. Может, в стране мертвых и были те, кто мог предвидеть чужие судьбы, но я полагал, что не встречусь с ними, пока сам живу на этом свете. А то как бы не получилось, что взгляд мой еще и остекленеть не успел, а меня уже позвали в страну мертвых.
Дар ясновидения оказался слишком опасным, и Мария Григорьевна вместе с мужем сбежала на остров, подальше от бандитских преследований. Хижина в горах стала тюрьмой, куда она сама себя заточила, превратилась в сундук, где она хранила свой дар. Но ни тюрьма, ни сундук не запирались на ключ, они были открыты для всех.
Мария Григорьевна знала, что я приду. Она говорила, что я не мог не прийти, хотя и не считал себя обязанным заходить к ней. Я еще раз хотел спросить ее:
– Почему я должен был прийти сюда?
Не вставая с постели, Мария сказала, пристально посмотрев мне в глаза:
– Души мертвых добираются сюда, их приносит морское течение.
– Значит, души тех, кто умер в Японии, тоже попадают на этот остров?
– Их приносит ветер. В лесу и в заливе Касатка полно мертвецов. Здесь шумнее и оживленнее, чем в Токио, Хакодате или Сан-Франциско. Ты ведь приехал сюда, чтобы встретиться с умершими родителями?
– А это возможно?
Мария Григорьевна сильно закашлялась, и я не стал ее дальше расспрашивать. Нина помогла матери дойти до спальни. Костя, который сидел в углу и слушал радио, сказал:
– Пойду дров наберу, – и вышел на улицу.
Так, сам того не ведая, я оказался в лесу, где толпились мертвые. И эту возможность подарила мне Нина. Я пытался вспомнить, что почувствовал, когда впервые увидел ее. Она посмотрела на меня так, будто уже встречала меня раньше, и застенчиво улыбнулась. Взяла мой паспорт и назвала меня по имени: «Каору-сан». Мне показалось, что я уже слышал ее голос. Разумеется, у меня не было ни русских возлюбленных, ни друзей. Говорят, отца воспитала приемная мать по имени Наоми, эмигрантка из России, еврейских кровей. Но она умерла задолго до моего рождения.
Я спросил у Нины:
– Когда мы встретились впервые, ты увидела что-то в моем лице?
– Два глаза, один нос и несколько морщин, – рассмеялась Нина. Так же, как тогда. Мне казалось, ее улыбка соблазняет меня с незапамятных времен. Мало кому из женщин пошла бы такая. Эта улыбка должна предназначаться только мне. Точно так же улыбалась моя жена в Америке. Я и женился именно на ее улыбке. Когда-то я видел эту улыбку у моей возлюбленной, а теперь она появилась на лице Нины, которая жила на острове, в стране мертвых. Все началось с моей матери. Даже после смерти на мамином лице оставалась улыбка… Она покинула ее и вскоре перешла к моей возлюбленной, имя которой Фудзико. Когда Фудзико отдалилась от меня, ее улыбка превратилась в улыбку королевской особы, предназначенную для миллионов. Улыбка моей мамы, покинув Фудзико, добралась через Тихий океан к моей жене, которая жила в Америке, а с рождением дочери опять отправилась в странствие, найдя пристанище на лице у Нины. Мама, Фудзико, моя жена – и теперь Нина… Они не особенно похожи друг на друга и ничем не связаны, но у них есть общая, объединяющая их черта: улыбка.
Я решил подобраться с другой стороны.
– Может, я напомнил тебе кого-то? – спросил я у Нины.
Нина посмотрела на меня точно также, как в день нашей первой встречи – на мой нос, рот, два глаза и все мои морщины, и ответила:
– Мне показалось, что я наконец-то встретилась.
– С кем?
– С папой, – нерешительно прошептала Нина.
– У нас есть что-то общее?
– Это трудно объяснить. Такое чувство, что не могу тебя оставить одного. То же самое было и с первым, и со вторым Борисом. И с Мишей. Все мои умершие возлюбленные напоминали мне отца. Привычка шмыгать носом или смущенная улыбка, голос, осанка. Мне кажется, что папа прячется за спинами всех, с кем я встречаюсь. Все они выглядят одиноко. Поэтому мне хочется быть вместе с ними.
Мужчины, напоминающие ей отца, умирают один за другим. Может быть, Нина влюбляется только в тех, кого ждет та же судьба, что и ее покончившего с собой отца? Отмеченные смертью, они появляются перед Ниной и, как велит им судьба, отправляются в страну мертвых, а Нина провожает их. Таким образом она вынуждена вновь и вновь хоронить своего отца.
Костя вернулся в дом с ведром, полным припорошенных снегом дров. Кидая дрова в печку, Нина сказала:
– Давай натопим хорошенько. Для Миши.
Миша тоже сейчас был в стране мертвых.
22
«Миша вобрал в себя все черты типичного русского негодяя. Своенравный, не утруждающий себя лишними раздумьями, закомплексованный алкоголик Да и встретились мы в ситуации хуже некуда. Миша был вором, пробравшимся ко мне в квартиру. Он думал, что квартира пустая, а я была дома; заметив меня, он пустился наутек, но случайно поскользнулся. Инстинктивно я кинула в него вазой для цветов, которая оказалась под рукой, и попала незадачливому вору, растянувшемуся на полу, в голову. Пока Миша лежал без сознания, я кое-как связала его и хотела вызвать милицию, но передумала. После случая с Борисом мне не хотелось связываться с милицией. С виду он был совсем ребенок, и решила: если отпущу его, вряд ли он снова полезет ко мне.
Миша очнулся и, еще связанный, стал ругаться: «Ничего себе шуточки! Что я тебе сделал? Развяжи-ка меня, да поскорее, мать твою».
Я подождала, пока он успокоится, и, обрабатывая рану на голове, спросила: «Ты зачем пришел?»
Он честно ответил: «Мне нужны деньги. Если я не верну то, что недавно проиграл, меня убьют».
Опять мафия. Ну сколько можно?! Я выгребла все содержимое своего кошелька и сунула в карман его брюк. Потом развязала ему ноги и крикнула: «Вали отсюда поскорее!» Изумленный Миша убежал.
Он пришел ко мне четыре дня спустя, вечером, с букетом цветов. Сказал, что забыл поблагодарить меня и решил исправить свою ошибку. Цветы я взяла, но его не пустила. Он явился и на следующий день, оставив у двери коробку шоколадных конфет. Прошла неделя, я уже думала, что больше его не увижу, но он появился ночью с бутылкой водки. Попросил его выслушать, хотя бы пятнадцать минут. Мишин голос показался мне таким родным и знакомым. Точно как у моего отца. А привычка шмыгать носом, когда заканчивал говорить, напоминала мне второго Бориса. Я смягчилась и пустила его в дом. Миша посмотрел на книжные полки и попросил дать ему почитать книжку, какую он сможет осилить. За всю свою жизнь он прочел только сказки про Иванушку-дурачка, да и то в детстве, и среди его друзей ни у кого на полках книги не стояли.
Миша начал рассказывать историю своей жизни. Его мать умерла, когда он был еще ребенком, а отец ушел из дома, дождавшись, когда Мише исполнится пятнадцать; в квартиру въехали чужие люди, а его выгнали на улицу, и с тех пор, чтобы выжить, он научился воровать. Каждый год, на время суровой зимы, он садился в тюрьму, а летом выходил на свободу и продолжал воровать. Вот такая жизнь была у Миши. Никто не относился к нему по-доброму: ни родители, ни тем более чужие люди. Правда, однажды его приютила начальница тюрьмы Евгения, вдова, огромная, как слон, баба, и он жил за ее счет. Когда Евгения, давшая ему пищу и кров, умерла, ему ничего не оставалось, как снова вернуться к воровской жизни. Он рассуждал так раз в мире есть родители, бросившие Мишу, то найдутся и чужие люди, которые его подберут. Он сказал, что впервые встречает такую женщину, как я, которая отплатила вору добром, и предложил выпить за мое здоровье.