Михал Вивег - Летописцы отцовской любви
— Уже готово! — кричит из кухни мать. — Знаю, вы умираете с голоду!
— Не с голоду вовсе, — замечаю я.
Сестрица сверлит меня глазами.
— Ну что, инженер, — говорю я быстро, стараясь исправить дело. — Завтра снова, как говорится, к станку?
Видок у инженера малость напуганный.
— Что поделаешь, как-то существовать надо, — выдавливает он из себя.
— Прошу прощения за смелость, но что именно вы сейчас возводите?
Он выдает мне то, что хоть маленько возвращает ему уверенность.
— И где же это?
Он благодарно, но чересчур пространно объясняет. Мутота страшная, но я самоотверженно изображаю интерес. Обдумываю, о чем бы, блин, еще спросить.
— А во что обходится эта мраморная хреновина?
Архитектор начинает извергать какие-то цифры, но тут эстафету разговора перехватывает, к счастью, фатер, и уж оно пошло-поехало: стоимость строительного материала, его качество, субпоставщики, стоимость строительных работ, архитектурный надзор, тупые хранители памятников, передатчик на Жижкове и прочая мура. Да, видать, папахен к сегодняшнему обеду специально подковался. Он типа как ботаник — напичкан знаниями.
— Три минутки — и готово! — кричит мать. — Потерпите!
— Прошу извинения, — неожиданно говорит инженер. — Я могу сполоснуть руки?
— Естественно, — говорит сестра. — По коридору налево.
Архитектор отваливает в ванную. Слышу, как он запирает дверь. Секунду-другую ничего не происходит. Потом он спускает воду.
Спервоначалу я и бровью не повел, но затем не выдерживаю и усмешливо гляжу на сестрицу.
Папахен несколько раз откашливается.
Сестрица кидает на нас угрожающие взгляды.
— Перестаньте! — шипит она. — Человек нормально пошел перед обедом вымыть руки — вот и все.
— А я что? Ничего, — говорит фатер.
Но видок у него нехороший.
Мать вносит дымящуюся супницу.
— Где же пан?
— В ванной! — отсекает сестрица.
Мать раскладывает на тарелки куски омлета. Вода в ванной продолжает течь. Мы ждем. Фатер постукивает вилкой о стол. Он в нервном напряге, как сани перед зимой. Чувствую, что эту светскую духоту за столом хорошо бы слегка разрядить.
— Сходи проверь его, — говорю я сестрице, — прежде чем он снесет тебе умывальник.
Как всегда, я единственный, кто смеется.
Архитектора все нет и нет. Только слышно, как течет вода. Фатер откладывает ложку.
— У меня не хватает на это нервов, — говорит он тихо. — Не сердитесь.
Голос у него дрожит.
— Я старался, видит бог, я правда старался, но…
И он залезает под стол.
Инженер наконец возвращается.
— Омлетом пахнет! — кричит он с показным восторгом. — Ням-ням!
Часть четвертая
Пойду куплю прохладительного!
1
Однажды летом девяносто четвертого года фатер приготовил на ужин йештедские драконы, то есть не что иное, как фаршированные свиные котлеты, запеченные с сыром, однако в любом случае это тебе не хухры-мухры, а работа трудоемкая. Особенно фарш. «Фу-ты ну-ты, что творится?» — говорю я про себя. Когда же фатер вытащил еще ботлу итальянского сухого вина, тут уж я смекнул, что у него для меня припасен какой-то симпатичный сюрприз. Я, в натуре, чуял какой, но и ухом не повел, делая вид, что рубать на ужин йештедские драконы и к тому же хлестать итальянское вино — в нашем доме вещь нормальная.
— Недурственно, папуля, — тем не менее похвалил я его, когда мы все начисто подмели.
Я даже сполоснул посуду, чтобы лишних разговоров не было, что, дескать, от меня никакого проку, и залез под стол. Практически я и не написал ничего, так как все время ждал, когда же наконец фатер типа расколется.
Вот он уже откашлялся, но опять ни гугу.
— Ты что-то сказал? — прорвало меня.
Он опять кашлянул.
— Я хотел завтра кой-кого представить тебе, — выскакивает из него наконец. — Одну женщину.
— А почему бы нет? — говорю. — Хоть двух.
— Мы встречаемся.
Лица его я не видел, но, судя по тому, что он делал под столом со своими руками, он здорово мандражировал.
— Но если ты против, чтобы она сюда ходила, я настаивать не буду…
— Нормально, приводи свою кралю, — говорю я великодушно. — С удовольствием погляжу на нее.
— Hi, — говорит мне на другой день Синди. — Я Синди!
Ей лет тридцать пять, малость задастая, но в целом кадра ничего себе.
Иногда и фатер умеет удивить.
— Синди? — говорю. — Это ваша кликуха или имя?
— Синди — мое имя. Если хочешь, можешь говорить мне ты. Что такое кликуха?
— Примерно то же, что имя, — объясняю.
— Имя для какой-нибудь девушки?
— Нет, но это не важно. Ты, видать, не здешняя, правда, Синди?
— Правда. Я из Цинциннати, Огайо.
— Клево, — говорю я и киваю на фатера. — И ты летела в такую даль, чтобы захомутать его?
Она не понимает меня.
— Говори медленнее, — замечает фатер. — И повежливей.
— Почему ты, блин, выбрала его? — повторяю я Синди медленнее. — Объясни мне. Объясни мне, почему ты возишься с этим старпером?
— Ну-ну, — замечает фатер обиженно.
Синди улыбается ему и обращается ко мне (у нее красивые зубы):
— Ты хочешь в шутку или сказать тебе правду?
— Правду. Ничего, кроме правды, Синди.
Синди всерьез задумывается.
— Потому что он ласковый, — говорит она чуть погодя.
— Ласковый?! Не спутала ли ты словечко? Ласковый! Это мне надо взять на заметку!
Синди снова смущается.
— На каком языке, блин, вы разговариваете? — спрашиваю.
— Наполовину по-чешски, наполовину по-английски, — говорит Синди.
— Он не знает английского! — смеюсь я.
— Он уже хорошо знает.
Я только глаза таращу. Оказывается, Синди три раза в неделю учит английскому фатера и еще нескольких таких же зеленых мозгов, чтобы якобы подготовить их к НАТО!
Это даже для меня перебор.
— К НАТО?!
Я пододвигаю к себе ноутбук и набиваю на нем печатными буквами: DONT YOU KNOW НЕ WAS A KOMMUNIST?[32] Потом поворачиваю монитор к Синди так, чтобы папахен не видел его.
— I know,[33] — смеется она. — Но думаю, холодная война уже кончилась.
Ее акцент вполне sexy.
— Ведь ему под пятьдесят! — сообщаю я Синди.
— Не перехватывай! — отбивается фатер.
— Ты вообще-то знаешь, с кем ты мудохаешься, Синди? Со старой структурой! С разведенным хмырем, у которого двое взрослых детей! Один из них к тому же бабахнутый. Конкретно я. I am a disabled person, do you know it? I am obsessed by writting. I write and write and write. I can never stop doing that. Did he tell you that?[34]
Украдкой взглядываю на фатера: заметил ли он, как я ловко шпарю на иноязе.
— Yes, he did, — кивает Синди. — I like your obsession. And i like him.[35]
Отпад, ей хоть кол теши…
— Ты еще не все знаешь, Синди!
— Что я не знаю? — смеется она.
— Я предупреждаю тебя: самое худшее впереди.
— Что самое худшее?
Я делаю типа драматическую паузу.
— Он будет тебе показывать фильмы о моей сестрице! Бесконечная хренотень детских песенок и танцев! Ничего ужаснее ты и вообразить не можешь!
— Могу. Я уже смотрела все эти фильмы, — смеется Синди. — Отняло у меня много времени.
— Не все, — отбивается фатер.
Он вытаскивает наши лучшие тарелки, и Синди кладет на них бутерброды с омаром, которые купила в «Деликатесах». Я смотрю на этих двух голубков-перестарков и, ей-богу, не знаю, смеяться мне или плакать.
А бутерброды и впрямь классные.
2
На сей раз придется начать в несколько эпическом духе: в среду 10 июля 1997 года в мое окно с самого утра светило солнце. Возможно, именно поэтому я проснулась чуть раньше обычного, где-то около половины восьмого. Какое-то время я просто нежилась в постели, любуясь золотым сверканием в просвете темных оконных штор, а потом меня потянуло пройтись по этим утренним солнечным улицам, чтобы купить газеты и что-нибудь к завтраку. Я встала и прямо на голое тело (деталь немаловажная, учитывая последующие события) натянула короткие старые джинсы и мятую (доставшуюся мне от кого-то) белую майку с логотипом фирмы «Agip» (из-за чего ношу ее в основном дома). Наскоро почистив зубы, я сунула ноги в пляжные сандалии и вышла из дому. Воздух приятно холодил. Я никуда не спешила и с удовольствием щурилась на солнце. У зеленщика купила огромный ярко-желтый грейпфрут, в булочной — три посыпанных сахаром пончика, а затем направилась к газетному киоску.
Очередь маленькая, человека три-четыре. Передо мной высокий темноволосый молодой человек лет за тридцать, покупающий «МФ днес» и «Лидове новины».
— Мне то же самое, — говорю я киоскерше. Молодой человек довольно бесцеремонно пялится на меня. Мне неприятно — тем самым он, почти на подсознательном уровне, несколько разочаровывает меня. Я поворачиваюсь и, выразительно подняв брови, в упор смотрю на него.
