Дмитрий Бавильский - Сделано в ССССР Роман с китайцем

"со своими", она не заикается. Только с посторонними людьми во внешнем мире. Или если когда сильно волнуется. Вот как сейчас – из-за незапланированной встречи со старым знакомым.

Не то чтобы она боялась, что мужу-олигарху донесут, вовсе нет. Тем более что муж-олигарх после каких-то, особенно судьбоносных переговоров в больницу попал, не до сплетен ему сейчас. Просто она,

Дана, не любит, когда посторонние, вот так, не за понюшку табака, вмешиваются в её интимное пространство.

Так, будто бы между делом, Гагарин узнал, что включен в интимное пространство и в узкий круг "своих", особенно приближённых. С которыми можно и не заикаться.

Время от времени, как бы нехотя, Гагарин подтверждал свой богатейский статус походами в дорогие места, где раньше бывать не доводилось. Раньше он мимо этих освещённых витрин пробегал как можно быстрее, чтобы, не дай бог, не заглядеться на чужую красивую жизнь.

В такие моменты в Олеге просыпалась гордость. Он никогда не понимал коллег и товарищей, восхищённо провожавших глазами чужую навороченную тачку. Беглого взгляда оказывалось вполне достаточным, чтобы оценить красоты и прелести дизайна. Смотреть на дорогостоящие иномарки чуть более мгновения Гагарин считал ниже достоинства, ибо сам считал себя навороченной иномаркой, странным образом заброшенной непонятно каким хозяином на узкие и выщербленные дорожки этого города.

А Дана и не требует от него никаких подтверждений. Однажды усвоенная программа не даёт сбоев. Расспросы не приняты, только если сам.

Только если сама. Ведь и без этого понятно, все же взрослые, ответственные. Не первый день живут. Как ниточка за иголочкой – куда он, туда и она, куда она, туда и он, сколько бы это ни стоило.

Так продолжается уже некоторое время, которое самому Олегу кажется весьма протяжённым. Как стратег, он начинает понимать, что долго так не протянет. Что подкожные, с таким трудом накопленные на отдых в

Индонезии (или Малайзии), который он запланировал на следующее лето, тают быстрее, чем пломбир в знойный полдень. Что скоро придётся предпринимать серьёзные усилия для того чтобы. Чтобы что? Олег не знает. Олег откладывает вопрос о статусе отношений с Даной до состояния полной ясности. То есть на неопределённое "потом". А пока собирается занять кругленькую сумму у сердобольных коллег. Потому что лучше один раз живой крови напиться, чем триста лет падалью питаться.

Но занимать ему не приходится, так как едва ли не второй раз подряд за короткое время судьба одаривает Гагарина с немыслимой щедростью.

Олег уже забыл, что отправлял на конкурс вкладыши из сигаретных пачек, копившихся у него на туалетном столике. Рачительный хозяин, он всегда принимает участие в бесплатных лотереях и ненавязчивых викторинах. И вот теперь, когда это особенно важно, оно взяло да и выстрелило. Правильно говорят, что раз в год и вилы стреляют. Олег выигрывает романтическую поездку в Париж. На полном обеспечении! Да ещё и на две персоны!! В дорогостоящем отеле с видом на Эйфелеву башню. Ну надо же!

Ему удаётся преподнести эту поездку как нечто само собой разумеющееся – "ну подумаешь, укол, укололся и пошёл", "мало ли в

Бразилии донов Педро"… Хотя его распирает от неожиданно открывшейся возможности обновить только полученный, девственно чистый загранпаспорт. Гагарин столько лет мечтал о путешествиях, о солёных брызгах моря, особенно красивых под белым парусом яхты, а тут оно всё само в руки идёт. Правда, пока не в экзотических восточных широтах, но Париж, Париж ведь тоже стоит мессы!

– Я так люблю П-Париж, – разволновалась впечатлительная Дана, – раньше я бывала там чаще, чем в Рязани… Хотя в Рязани я вообще никогда не б-бывала… Ну, не смейся… Я заикаюсь, потому что взволнована… Очень взволнована…

– Дышите глубже, вы взволнованы…

– Да, Олежка, сейчас это п-пройдёт. А ты сам-то б-был в Париже?

Гагарин многозначительно пожимает плечами. Напускает философический вид (он умеет).

– Где угодно, но только не там.

Дана молча кивает, понимая его по-своему.

Часть третья

Собор парижской богоматери

Глава восьмая

Левый берег

Париж стоит мессы. Тем более если у тебя здесь "всё включено". Всё включено и всё оплачено и приятно растяжимый счёт на личные расходы.

Самый удобный обменный пункт, принимающий рубли по льготному (на фоне других) курсу расположен в переулочках по левому борту собора

Парижской богоматери. Однако Олег так никогда и не узнает об этом.

Впрочем, как и Дана. Зато они оба будут точно знать, что значит танцевать танго в огромном номере роскошного отеля, где для них зарезервирован лучший номер с огромным балконом, на котором можно играть в футбол, если не бояться, что мяч улетит сквозь ажурную решетку стиля "ар нуво"… Ну, и как можно жрать икру ложками, запивая самым дорогим шампанским, они теперь тоже хорошо знают.

Точнее, Олег знает, потому что Дану богатствами не удивить.

Профессия реаниматолога опасна тем, что снижает порог чувствительности. Притупляет нервные окончания. Постоянная близость смерти и страданий, перепачканные испражнениями и искореженные немощью тела делают врача не чувствительным – сначала к чужой боли

(потому что невозможно всё это страдание всерьёз и надолго принимать близко к сердцу), а потом и к своей собственной.

Но – ладно бы боль, на которой Гагарин собаку съел, но и все остальные чувства притупляются тоже. В том числе и удивление. Вот и сейчас, попав в сказку, Гагарин ничему не удивлялся.

Олег воспринимал все с ним происходящее как вполне естественное и логичное. Он свято верил в справедливость и в воздаяние по делам нашим, поэтому и считал слепое везение (дважды за короткий срок) закономерной наградой за скромный образ жизни. Ну, и за спасённые тела и души, разумеется, тоже.

– А ты думал, в сказку попал? – любил приговаривать Гена Денисенко.

Обычно Олег отнекивался и отшучивался, но сегодня, сейчас он понимал, что находится внутри сказки. Ненатуральность происходящего его совершенно не беспокоила. Ведь обещали романтики – вот вам, пожалуйста.

Поездка в Париж оказалась точной копией грёз и мечтаний, рекламным роликом к несуществующему фильму. Всё здесь соответствовало картинке из глянцевого журнала. Никаких срывов и досадных недоразумений. Даже неловкий прыщ не вскочит. Даже погода не подведёт – если влюблённым нужно гулять – включается прогулочная погода, если молодым важно уединиться в будуаре – включается романтичная гроза, усиливающая приток страсти к главным пульсовым жилам.

Гранд-отель, стоящий недалеко от Лувра, в самом начале Rue Rivoli, смотрящий на кованные решетки садов Тюильри, освещен именами испанских грандов и итальянских королей. Когда даже ванная комната прочитывается как истинный французский будуар с отдельным столиком-бюро для затейливых косметических процедур и ванна на бронзовых ножках-лапках, стоящая посредине комнаты, сама по себе произведение искусства. В фойе и лобби обильные золотые барельефы и мозаичные панно, хрустальные люстры с миллионами подвесок.

Многоярусный пальмовый сад… Ходишь, незаметно для других крутишь головой, впитываешь. Печать истории, респектабельная пыль…

Первый раз реклама не подвела и впустила внутрь идеального мира.

Соответствие заявленному жанру целиком лежало на Дане, которая и стала для Олега проводником во вселенную глянцевых ценностей. Сам-то он – дурачина-деревенщина, из шахтёрской шахты к звёздам поднявшийся, какой с него спрос? Любой хрен с пуговицами, оказавшийся под присмотром такой штучки, как Дана, легко превратился бы в потомственного аристократа с изысканными и немного ленивыми

(замедленными) манерами.

Ибо была она непередаваемо восхитительна. Олегу так до конца и не верилось, что он обладает такой красотой. И что имеет на неё некоторое право.

– Знаешь, – говорила ему Дана, – я росла очень тихой и замкнутой.

Сам понимаешь – заикание… субтильность моя… то, что сейчас кажется моим достоинством – эти глаза, фигура, острый аккуратный носик… эти брови, видишь? Всё это казалось мне в детстве таким ужасным, таким неприятным… я казалась себе гадким утёнком… а ещё это заикание… ты даже не представляешь себе, что это такое.

Знаешь, заики существуют в совершенно другом мире, это какие-то особенные люди, которые чувствуют и действуют иначе… если бы ты знал, сколько сил и энергии я и моя мама приложили для того, чтобы меня отучили от этого, как мне тогда казалось, порока…

И она кивала, мол, соглашайся, Олег, хотя Гагарин убеждал её, что лёгкие подёргивания некоторых слов, случающиеся и сегодня, но с каждым днём всё более и более редкие (из чего он тихо выводил, что становится Дане всё ближе и ближе) только украшают её, делают ещё своеобразнее и страннее. Олег и вправду кайфует от особенностей её речи, от плавной её походки, от острых локтей и этого, почти всегда насмешливого, выражения глаз…