Грэм Грин - Почетный консул
В тот вечер, когда к нему пришли на прием Леон и Акуино, он отпустил остальных больных, прежде чем очередь дошла до этих двух незнакомцев. Он их не помнил, ведь его внимания постоянно требовали все новые лица. Терпение и терапия – тесно связанные друг с другом слова. Секретарша подошла к нему, потрескивая крахмалом, и положила на стол листок.
– Они хотят пройти к вам вместе, – сказала она.
Пларр ставил на полку медицинский справочник, в который часто заглядывал при больных: пациенты почему-то больше доверяли врачу, если видели картинки в красках – эту особенность человеческой психологии отлично усвоили американские издатели. Когда он повернулся, перед его столом стояли двое мужчин. Тот, что пониже, с торчащими ушами, спросил:
– Ведь ты же Эдуардо, верно?
– Леон! – воскликнул Пларр. – Ты Леон Ривас? – Они неловко обнялись. Пларр спросил: – Сколько же прошло лет?.. Я ничего о тебе не слышал с тех пор, как ты пригласил меня на свое рукоположение. И очень жалел, что не смог приехать на церемонию, для меня это было бы небезопасно.
– Да ведь с этим все равно покончено.
– Почему? Тебя прогнали?
– Во-первых, я женился. Архиепископу это не понравилось.
Доктор Пларр промолчал.
Леон Ривас сказал:
– Мне очень повезло. Она хорошая женщина.
– Поздравляю. Кто же в Парагвае отважился освятить твой брак?
– Мы дали обет друг другу. Ты же знаешь, в брачном обряде священник всего-навсего свидетель. В экстренном случае… а это был экстренный случай.
– Я и забыл, что бывает такой простой выход.
– Ну, можешь поверить, не так-то это было просто. Тут надо было все хорошенько обдумать. Наш брак более нерушим, чем церковный. А друга моего ты узнал?
– Нет… по-моему… нет…
Доктору Пларру захотелось содрать с лица другого жидкую бородку, тогда бы он, наверное, узнал кого-нибудь из школьников, с которыми много лет назад учился в Асунсьоне.
– Это Акуино.
– Акуино? Ну как же, конечно, Акуино! – Они снова обнялись, это было похоже на полковую церемонию: поцелуй в щеку и медаль, выданная за невозвратное прошлое в разоренной стране. Он спросил: – А ты что теперь делаешь? Ты же собирался стать писателем. Пишешь?
– В Парагвае больше не осталось писателей.
– Мы увидели твое имя на пакете в лавке у Грубера, – сообщил Леон.
– Он мне так и сказал, но я подумал, что вы полицейские агенты оттуда.
– Почему? За тобой следят?
– Не думаю.
– Мы ведь действительно пришли оттуда.
– У вас неприятности?
– Акуино был в тюрьме, – сказал Леон.
– Тебя выпустили?
– Ну, власти не так уж настаивали на моем уходе, – сказал Акуино.
– Нам повезло, – объяснил Леон. – Они перевозили его из одного полицейского участка в другой, и завязалась небольшая перестрелка, но убит был только тот полицейский, которому мы обещали заплатить. Его случайно подстрелили их же люди. А мы ему дали только половину суммы в задаток, так что Акуино достался нам по дешевке.
– Вы хотите здесь поселиться?
– Нет, поселиться мы не хотим, – сказал Леон. – У нас тут есть дело. А потом мы вернемся к себе.
– Значит, вы пришли ко мне не как больные?
– Нет, мы не больные.
Доктор Пларр понимал всю опасность перехода через границу. Он встал и отворил дверь. Секретарша стояла в приемной возле картотеки. Она сунула одну карточку на место, потом положила другую. Крестик раскачивался при каждом движении, как кадильница. Доктор затворил дверь. Он сказал:
– Знаешь, Леон, я не интересуюсь политикой. Только медициной. Я не пошел в отца.
– А почему ты живешь здесь, а не в Буэнос-Айресе?
– В Буэнос-Айресе дела у меня шли неважно.
– Мы думали, тебе интересно знать, что с твоим отцом?
– А вы это знаете?
– Надеюсь, скоро сможем узнать.
Доктор Пларр сказал:
– Мне, пожалуй, лучше завести на вас истории болезни. Тебе, Леон, запишу низкое кровяное давление, малокровие… А тебе, Акуино, пожалуй, мочевой пузырь… Назначу на рентген. Моя секретарша захочет знать, какой я вам поставил диагноз.
– Мы думаем, что твой отец еще, может быть, жив, – сказал Леон. – Поэтому, естественно, вспомнили о тебе…
В дверь постучали, и в кабинет вошла секретарша.
– Я привела в порядок карточки. Если вы разрешите, я теперь уйду…
– Возлюбленный дожидается?
Она ответила:
– Ведь сегодня суббота, – словно это должно было все ему объяснить.
– Знаю.
– Мне надо на исповедь.
– Ага, простите, Ана. Совсем забыл. Конечно, ступайте. – Его раздражало, что она не кажется ему привлекательной, поэтому он воспользовался случаем ее подразнить. – Помолитесь за меня, – сказал он.
Она пропустила его зубоскальство мимо ушей.
– Когда кончите осмотр, оставьте их карточки у меня на столе.
Халат ее захрустел, когда она выходила из комнаты, как крылья майского жука.
Доктор Пларр сказал:
– Сомневаюсь, чтобы ей долго пришлось исповедоваться.
– Те, кому не в чем каяться, всегда отнимают больше времени, – сказал Леон Ривас. – Хотят ублажить священника, подольше его занять. Убийца думает только об одном, поэтому забывает все остальное, может грехи и почище. С ним мало возни.
– А ты все еще разговариваешь как священник. Почему ты женился?
– Я женился, когда утратил веру. Человеку надо что-то беречь.
– Не представляю себе тебя неверующим.
– Я говорю ведь только о вере в церковь. Или скорее в то, во что они ее превратили. Я, конечно, убежден, что когда-нибудь все станет лучше. Но я был рукоположен, когда папой был Иоанн [Иоанн XXIII (1881-1963); избран папой в 1958 году]. У меня не хватает терпения ждать другого Иоанна.
– Перед тем, как идти в священники, ты собирался стать abogado. А кто ты сейчас?
– Преступник, – сказал Леон.
– Шутишь.
– Нет. Поэтому я к тебе и пришел. Нам нужна твоя помощь.
– Хотите ограбить банк? – спросил доктор.
Глядя на эти торчащие уши и после всего, что он о нем узнал, Пларр не мог принимать Леона всерьез.
– Ограбить посольство, так, пожалуй, будет вернее.
– Но я же не преступник, Леон. – И тут же поправился: – Если не считать парочки абортов. – Ему хотелось поглядеть, не дрогнет ли священник, но тот и глазом не моргнул.
– В дурно устроенном обществе, – сказал Леон Ривас, – преступниками оказываются честные люди.
Фраза прозвучала чересчур гладко. Видно, это была хорошо известная цитата. Доктор Пларр вспомнил, что Леон сперва изучал книги по юриспруденции – как-то раз он ему объяснил, что такое гражданское правонарушение. Потом на смену им пошли труды по теологии. Леон умел при помощи высшей математики придать достоверность даже троице. Наверное, и в его новой жизни тоже есть свои учебники. Может быть, он цитирует Маркса?
– Новый американский посол собирается в ноябре посетить север страны, – сказал Леон. – У тебя есть связи, Эдуардо. Все, что нам требуется, – это точный распорядок его визита.
– Я не буду соучастником убийства.
– Никакого убийства не будет. Убийство нам ни к чему. Акуино, расскажи, как они с тобой обращались.
– Очень просто, – сказал Акуино. – Совсем несовременно. Без всяких электрических штук. Как conquistadores [конкистадоры (исп.)] обходились ножом…
Доктора Пларра мутило, когда он его слушал. Он был свидетелем многих неприятных смертей, но почему-то переносил их спокойнее. Можно было что-то сделать, чем-то помочь. Его тошнило от этого рассказа, как когда-то, когда много лет назад он анатомировал мертвеца с учебной целью. Только когда имеешь дело с живой плотью, не теряешь любопытства и надежды. Он спросил:
– И ты им ничего не сказал?
– Конечно, сказал, – ответил Акуино. – У них все это занесено в картотеку. Сектор ЦРУ по борьбе с партизанами остался мною очень доволен. Там были два их агента, и они дали мне три пачки «Лаки страйк». По пачке за каждого человека, которого я выдал.
– Покажи ему руку, Акуино, – сказал Леон.
Акуино положил правую руку на стол, как пациент, пришедший к врачу за советом. На ней не хватало трех пальцев; рука без них выглядела как нечто вытащенное сетью из реки, где разбойничали угри. Акуино сказал:
– Вот почему я начал писать стихи. Когда у тебя только левая рука, от стихов не так устаешь, как от прозы. К тому же их можно запомнить наизусть. Мне разрешали свидание раз в три месяца (это еще одна награда, которую я заслужил), и я читал ей свои стихи.
– Хорошие были стихи, – сказал Леон. – Для начинающего. Что-то вроде «Чистилища» в стиле villancico [старинные испанские народные песни, нечто вроде рождественских колядок (исп.)].
– Сколько тут вас? – спросил доктор Пларр.
– Границу перешло человек двенадцать, не считая Эль Тигре. Он уже находился в Аргентине.
– А кто он такой, ваш Эль Тигре?
– Тот, кто отдает приказания. Мы его так прозвали, но это просто ласковая кличка. Он любит носить полосатые рубашки.
– Безумная затея, Леон.
– Такие вещи уже проделывали.
