Елена Сафронова - Жители ноосферы
— Блюсти мою нравственность, естественно.
— Следить, чтобы ты не изменил с этой ларечницей своей любимой и мне?
— Ч-черт!.. Я говорил о другом. Я был в Сочи, в Кисловодске, в Клайпеде, даже в Болгарию ухитрился смотаться с делегацией литераторов, но нигде на земле не испытывал такой полноты отдыха! И сегодня, сейчас, обнимая тебя… Ты напряженная как струна, что понятно. Я тоже весь на нервах… Ситуация идиотская, верно… Требуется разрядка, иначе мы с ума сойдем! И я вдруг вспомнил Переславль-Залесский — какая нирвана снизошла на мою душу, Инночка, если бы ты знала! Если бы я мог перелить в тебя то блаженство!.. Так явственно представил пивнуху на окраине, затосковал… прямо увидел, как в кино, что мы с тобой сидим за тем колченогим столиком, пьем пиво и смотрим друг на друга… Я написал стихи, сердце. Хочешь, прочту?
Это было революционное свершение. Никогда раньше Павел Грибов не оказывал мне чести первой услышать его новые творения. Они до меня доходили только в «Перадоре», осолидненные микрофонным гулом. И я доверчиво пристроила лицо на плечо Пашки, ушную раковину — к самым губам, приготовилась внимать…
…и очень пожалела о выбранной дислокации, ибо она не давала смеяться, а меня так и распирало. Не могла я, периферийно прописанная, иначе реагировать на столичные иллюзии Павла Грибова! Они оказались столь же далеки от реалий маленьких городов, сколь представления народников девятнадцатого века от истинного быта и нравов обожаемого ими народа. Нет, конечно, стихотворение было отчасти ироническое… Мол, хорошо бы осесть в тихом провинциальном городке, обаять богемным шармом продавщицу пива, чтобы она в твою кружку цедила только чистый солод, и на закате читать ей стихи.
На пассаже:
Чтоб, как Родина, щедро поила меняПродавщица «Очаковским» пивом…Пусть бранятся подруги, слезами звеня, —Я в деревне останусь счастливым!.. —
я, грешная, пискнула и свернулась креветкой под одеялом.
— Что с тобой? — недовольно прервал чтение Пашка.
— Судорога ногу свела, — нашлась я. Для вящей убедительности подрыгала ногой, чтобы тряслись не только плечи.
Павел дочитал пивную элегию, но уже без начального задора. Кисло спросил:
— Ну что, не понравилось?
— Ты — гений! Гений допущений! — яро заявила я, выползая из-под одеяла. Профессия научила меня делать лицо. Потребное выражение, наспех надетое, сидело на должном месте прочно. — Наконец-то я поняла, какая она, ноосфера…
В конце концов, мне было не привыкать к «ноосферным явлениям» — Пашкиным взрывам, резким, как детская неожиданность. И он заслужил от меня щелчок по носу, разве нет?
Гений Грибов сорвался с койки, будто подброшенный пружинами, и, одеваясь, сбивчиво кричал, что все бабы одинаково убоги и не достойны слушать его стихи и постигать его мечты. Я скорбно наблюдала за лихорадочными сборами. Пашка убежал в ноябрьскую ночь, нахлестанный раненым самолюбием. Как только за ним захлопнулась входная дверь, я дала выход водопаду истерического смеха.
Глава 5
Мое alter ego скифский конник устремился в неизведанное. Ему, как всякому фаталисту, вскоре поступил сигнал свыше — «Там дорога!».
Судьбоносная веха выглядела банально: объявление на последней полосе еженедельника «Сей-Час-Же», втиснутое между двумя комиксами. Еженедельник «Сей-Час-Же» считался желтым, как авто «Дэу» корейской сборки, вопреки внешней густопсовой радуге по серой бумаге. Специализировался на нижнем белье звезд эстрады. Фото сиятельных трусов и бюстгальтеров занимали две трети полос. Статьи походили на подписи к снимкам. Разнообразили безразмерную экспозицию исподнего материалы мистического толка — откровения провидцев, воспоминания воскресших, веселые покойнички и прочая нечисть — и секс во всех позициях (в том числе в гражданской).
Предпоследний номер «Сей-Час-Же» лежал у меня на работе под электрочайником в роли термостойкой подставки, был покороблен, но еще читабелен. Прихватила его, чтобы веселее скоротать чаепитие. Тут-то мне и бросилось в глаза объявление, восхитительно свежее на фоне комиксов по дореволюционным анекдотам. «Требуются корреспонденты в отделы светской хроники, новостей, политики, непознанного… Обращаться по телефону…»
Я допила чай и якобы забыла газету на своем столе. Призыв меня зацепил, но я еще колебалась и пыталась сама себя обмануть: «Откуда звонить — отсюда, что ли? Миллион ушей…». Но карты мои тасовал сегодня настойчивый ангел, и через десять минут сосед по кабинету, сотрудник «Периферии», облеченный правом писать авторские материалы, стал собирать заплечную сумку: пошел в зоопарк готовить предновогодний репортаж про обезьян.
Одна в кабинете, только последняя рохля не позвонила бы по тому телефону.
Ответили мне таким тоном, словно звонки были вовсе нежелательны. Потом еще минут пять переключали. После блуждания по волнам мини-АТС я услышала энергичное сопрано:
— Слушаю вас!
Последовала процедура представления. Я вовремя вспомнила, что пару раз березанская вкладка «Сей-Час-Же» брала у меня материалы, чем и козырнула. Козырь не произвел впечатления на собеседницу — это оказалась замредактора газеты, она, в свою очередь, вылила на меня ушат московского газетного снобизма: работа в региональных изданиях, даже в нашем, ничего не значит. Можно там быть хорошим корреспондентом, а здесь элементарно не потянуть. Желательно приходить к нам уже с готовой агентурной сетью — швейцары в ночных клубах, санитары в моргах, оперативники из милиции.
— Приходите в понедельник, часам к девяти… нет, к половине десятого. Принесите свои материалы, я их посмотрю.
Отбой.
Галина Венедиктовна была невозможно крученой бабой от тридцати двух до шестидесяти пяти — эдакой динамо-машиной в безупречной юбке из твида, стильной черной водолазке и коллекционной серебряной сбруе. Я чувствовала себя перед ней нахальной школьницей. Чтобы не осрамиться перед прошедшей огни и воды московской журналисткой, я опустила очи долу — на богатые, белого металла, кольца замредактора.
— Да, это неплохо, но мелко… А вот это полная чепуха… А это в Москве даже показывать стыдно, — наманикюренные ногти хищно терзали мое потрепанное портфолио. — Какую чушь у вас в Березани пишут, страшно подумать… «Сей-Час-Же» на местах просто вредит престижу издания… А со звездами вы работали? Нам не нужны певцы областных филармоний, нам нужны стопроцентно раскрученные фигуры!
В ответах Галина Венедиктовна не нуждалась.
— Нет, мы можем взять вас на испытательный срок. Трудовой договор составляется не ранее чем через месяц работы. Но никаких гарантий дать не могу. Вы представляете хотя бы примерно, чем вам придется заниматься?
И опять вопрос прозвучал риторически.
— Вы где сейчас работаете? «Периферия»? Знаю, желтая пресса…
Тут я едва убереглась от неприличного хохота.
— Да что вы все молчите, девушка? Мне, что ли, нужно с вами разговаривать? Я, что ли, рвусь на работу, о которой понятия не имею?
В общем, мы с Галиной Венедиктовной возлюбили друг друга с первого взгляда. Так только женщины могут.
— Мне подходят ваши условия, мне нравится ваша газета, я знаю, что у меня все получится, а первую тему, пока, для пробы, я предлагаю в рубрику «Непознанное».
— Странно, обычно все молодые просят разрешения бегать по тусовкам, — дернулась замредактора, — но вольному воля…
— Спасибо за «молодую», я, видно, уже стара, — не удержалась я. — Мне всегда удавались материалы с загадкой.
— Ну-ну, — саркастически хмыкнула потенциальная начальница. — Посмотрим, как вам это здесь удастся. Что за тема?
— Человек, который накликал сам себе смерть. На реальных фактах.
— Не надо тавтологии — слово «факт» означает реальность, и ничто иное…
— Человек накликал себе трагическую гибель. Он не накладывал на себя рук, не искал опасных приключений, — он писал стихи, в которых призывал смерть, и она пришла.
— М-м-м, не знаю, что из этого получится… Попытайтесь! Мы, во всяком случае, от вашей попытки ничего не теряем. Только не вздумайте злоупотреблять его стихами — широкой публике рассуждения о культуре и тому подобном до лампочки, сами должны знать! Богемные герои массовым читателем воспринимаются отрицательно…
— Я все же хотела бы рискнуть…
— Что? Да ради бога. Сроку вам — неделя, материал принесете мне, а лучше прислать вот по этому адресу… Фотографий должно быть не меньше четырех. Не смею задерживать…
Я рыпнулась было взять в «Периферии» три дня за свой счет, а меня обязали выписать неделю отпуска. Начала шуметь, но одумалась и приняла эти дни, как дар Божий — внезапно поняла, насколько сильно устала.
