Иосиф Гольман - Хранитель Реки
Вот почему Береславский решил не концентрироваться на дорогой картине, сосредоточившись на дешевых – если, конечно, так можно назвать покупку стоимостью в один миллион евро.
Картины были куплены на одном из сотен небольших французских аукционов, как правило, не утруждающих себя проверкой подлинности проходящих через них объектов искусства.
Ефим без труда нашел итоги того аукциона в Сети, благо данные были дублированы и на английском.
Вот они, пять работ. Фото лицевой стороны. Мелкие, в совсем плохом разрешении и почему-то черно-белые. Отдельно, крупно – фото подписи. И наконец, тоже крупные, фотографии тыльной части.
Об авторстве написано обтекаемо: «Предположительно – русский художник второй половины XIX века И.И. Шишкин». В провенансе, описании прошлого работ – «Картины несколько поколений хранились в семье Румянцевых, русских эмигрантов первой волны». Все пять выставлены одним лотом с эстимейтом, ожидаемой ценой продажи, от трехсот до пятисот тысяч евро.
Прямо скажем, не выдающаяся цена для настоящего Шишкина, отметил Береславский. Хорошие «шишкины» – форматные, высокого художественного качества и сохранности – вполне могут стоить миллионы долларов каждый. Но… И вот здесь появляется много разных «но».
Должен быть первоклассный аукцион, привлекающий на свои предпродажные выставки крупных коллекционеров или их агентов. Должен быть «железный» провенанс и добротные экспертизы – материаловедческие, искусствоведческие и тому подобные, ведь первоклассные аукционы, хотя тоже не все и не всегда, несут ответственность за продажу сомнительных арт-объектов. Вплоть до обратного их выкупа. Должны быть именно русские коллекционеры, так как огромные цены на русских художников – следствие отечественного патриотизма. Работы того же периода и художественного качества, но написанные западноевропейским автором, будут стоить на порядок дешевле.
Ага, оказывается, экспертизы все-таки были.
Материаловедческая – совсем недавняя. Так-так-так: «Использованы пигменты, имевшие хождение в XIX столетии… Материал холста соответствует датировке работ… Следов искусственного старения красочного материала не отмечено». И даже «следов реставрации, дописки и материалов, применяемых во второй половине XX века, не обнаружено». Вот это уже кое-что. По крайней мере, не «новодел» какой-нибудь.
Искусствоведческая экспертиза тоже имелась, и даже… на русском языке. Ефим, склонившись к монитору (качество документа было не очень), быстро пробежался по тексту, отпечатанному на старой пишущей машинке году этак в тридцатом. Прошлого, разумеется, века.
Автор – некто Вера Ивановна Чайковская, жившая на тот момент в южном французском городе Ним, – нашла убедительные причины считать эти произведения принадлежащими кисти Ивана Ивановича: по некоторым характерным признакам письма, а также по тому, что на полотнах с несомненным авторством Шишкина были изображены весьма похожие пейзажи.
Ну, что ж. Можно подвести первые итоги. Если это и фальшаки, то скроенные очень аккуратно и многодельно. Но вполне может быть и так, что хитрому рязанцу снова крупно повезло: вкусный кусок, выброшенный нуждающимся наследником на мелкий, зато быстрый аукцион, просто-напросто не был замечен серьезными людьми. Тем более что лот был поставлен в последние дни подачи материалов, да еще в середине лета, когда все нормальные человеки (хотя коллекционеров к таковым отнести сложно) проводят дни не только у компьютеров.
Теперь, вооружившись первичными знаниями, Ефим Аркадьевич жаждал встречи с Георгием Ивановичем Велесовым, удачливым арт-дилером, ловко выкупившим шишкинские шедевры за совсем небольшие для этих работ деньги. Аукционная статистика и это сообщила любопытному Ефиму: картины ушли по нижней границе эстимейта, то есть за триста тысяч евро. Неплохо заработает этот Велесов, перепродав их рязанцу за миллион, какие бы он проценты ни платил за те средства, на которые совершил аукционную покупку. Да и рязанец останется не внакладе, прикупив «товару» в пять раз дешевле рынка.
Короче, все в шоколаде.
Если, конечно, Георгий Иванович Велесов просто не сменил преступную профессию и не перешел с торговли наркотой на торговлю фальшаками.
Нет, определенно пора встречаться с этим интересным и обладающим столь многими талантами человеком.
Ефим чувствовал, что у него аж ноздри шевелятся, как у гончей, почуявшей след. Не прогадал хитрый рязанец, поручив эту деликатную работенку своему старому дружку Береславскому. Удручающую нехватку искусствоведческих знаний Ефим Аркадьевич с лихвой покроет гарантированной неподкупностью и начавшим заливать все его немалое тело недетским куражом сыска.
Глава 10
Вадик Оглоблин путешествует по Франции
Место: Перпиньян (Франция).
Время: два года после точки отсчета.
Да, мне по-прежнему не нравится лощеный мужчина по имени Георгий Иванович, но кое-что в моей новой профессии не может не привлекать.
Во-первых, не надо больше трястись перед каждой поездкой к вороватым гаишникам. Во-вторых, уголовщина с кисточкой все же дипломированному живописцу куда приятнее, чем уголовщина с микрофоном и видеокамерой. И наконец, в-третьих, наверное, с совестью у меня что-то совсем неладное. Потому что мое нынешнее занятие, как оказалось, не мешает мне заниматься собственными, вовсе не криминальными картинками, как я того вначале сильно опасался. Как говорится, реальная жизнь не укладывается ни в какие схемы, в том числе моральные.
Впрочем, все это ровным счетом не изменило моего отношения к новому работодателю. Жорж и сегодня кажется мне такой же скотиной, как и в тот момент, когда он только возник в моей биографии.
Хотя на самом деле криминалом за всю мою трехмесячную карьеру я занимался от силы часов восемь.
В небольшую, но красивую, даже с камином, и отлично оборудованную мастерскую мне принесли пять работ очень добротного старого реалиста. Я сразу оценил школу неизвестного мне парня, жившего лет на сто раньше меня. Тогда отношение к ремеслу явно отличалось от нынешнего. Хотя если меня не будут торопить, то, пожалуй, я бы смог сделать не хуже.
Но делать ничего, как оказалось, было не надо. В смысле писать картины. Требовалось всего ничего: поставить в правильном месте несколько штрихов правильного размера, которые в сумме превращались в подпись известного русского реалиста.
Для осуществления этой недолгой задачи мне были предоставлены обширные технические возможности. Шикарный набор старинных красок, лаков, разбавителей, даже кистей – вот ведь какие аккуратные люди! А что, выскочит какой-нибудь волосок из кисти, а анализ покажет, что синтетики в девятнадцатом столетии не водилось. Нет, при всей моей нелюбви к Жоржу, обеспечивает он меня отменно.
Но и я подошел к проблеме ответственно. Отчасти потому, что все привык делать добротно, отчасти потому, что, выбери я другой подход, мое будущее окажется более чем сомнительным.
Так что я не просто потренировался вначале подписывать, но и забацал по памяти небольшой пейзажик, дал ему подсохнуть (благо меня особо не торопили) и уже на нем тренировался предметно.
Чтобы краска подписи попала в «тело» живописи, пришлось использовать некоторые хитрости. Все мои заказы – на высокооборотную микродрель, локальные нагревательные устройства, кое-какую не оставляющую следов спецхимию – Жорж выполнял незамедлительно.
Зато и подписи на картинах получились такие, что, думаю, и сам Иван Иваныч признал бы их подлинными, случись ему проводить экспертизу собственных работ.
Да, самого главного-то не сказал! Все эти манипуляции я производил в городе Перпиньян, на юге Франции, у самой границы с Испанией. Из моих криминальных трех месяцев почти полный месяц я прожил именно здесь. Все расходы – за счет работодателя.
Свободного времени теоретически у меня нет – Жорж строго-настрого запретил покидать мастерскую. Но я ее все-таки покидаю, потому что мой страж – все тот же прежний здоровяк с поганой харей – охранял меня только первую неделю. Потом эти твари решили не тратиться на мою охрану, так как нашли у Вадика Оглоблина самое уязвимое место, мою Ленку, и доступно мне объяснили, что произойдет, если я начну «козлить», как они выразились.
В результате монстр уехал на родину, а я остался во Франции, почти свободный, так как Жорж наведывается нечасто.
Да и вообще, после того, как мавр сделал свое дело, они просто ждут, когда кончится путевка – теоретически я отдыхаю в пансионате «Соль мар». Поэтому половину времени я провожу в мастерской, пишу свои «экспрессии», которые в этом буйстве солнца возникают на полотне буквально сами, почти без моей помощи, а вторую половину – ухожу в прогулки по городу и к морю.
