Andrew Лебедев - Скотство и чуть чуть о плохих грузинах
– Убью эту Маринку, – спускаясь по лестнице в вестибюль и выходя к своему авто, думал Максим, – завтра последний укол, потом контрольный мазок, потом, если инфекции больше нет, найду и накажу.
Действительно, у Максима был повод разозлиться.
Ладно бы две недели жрать-глотать эти антибиотики, вильпрофен с юнидоксом от которых был постоянный понос и которые так нагрузили печень, что едва не довели ее до цирроза и эти пол-месяца Тушников ходил на работу в самом угнетенно-подавленном настроении. Да еще и от алкоголя пришлось на две недели наотрез отказаться, какие лишения, однако! А тут, поехал на Кирочную сдавать контрольный анализ, а там, бац! В графе "генитальная микроуреаплазма" стоит минус, но зато в графе "трихомониаз" откуда ни возьмись появился громадный плюсище…
– Как же так? – растерянно спросил Максим.
– А на то она и скрытая инфекция, что до поры скрывается, а там прыг, и проявляется, – ответил ласковый доктор.
Теперь, ввиду того, что таблетками эту гадость убить не удалось, ласковый доктор назначил укольчики.
– А женщину, супругу, девушку свою полечиться к нам не желаете привести? – спросил ласковый доктор.
– Не желаю, – ответил Максим, – пусть как-нибудь сама.
***Маринку решил наказать. С начальником службы безопасности клуба, с Петей Огурцовым у Тушникова отношения не сложились. Огурцов – этот бывший гэбист с нескрываемым высокомерием относился к артистам, огульно и вслух зачисляя всех их, как он смачно выражался, – "в пидарасы". С Петей они только здоровались, и не более того. А вот с обоими бойцами фэйсконтроля, с чемпионом 1995 года по боям без правил Валидом Бароевым и ветераном спецназа внешней разведки Северной Кореи – Ким Дон Кимом, или как его тут в клубе кликали, – "Кимом два раза", за то, что на кухне всегда ел две порции, с этими у Максима дружба получилась на славу. Не раз выпивали вместе, не раз Максим проявлял дальновидность и одалживал им обоим денег.
– Слыш, Кимка, тут у меня проблемка одна маленькая возникла, не поможешь по дружбе? – спросил Максим дежурившего в эту смену охранника.
Максим специально выбрал момент, когда кореец покончив с двумя порциями котлет и жареной картошки, пребывал в самом прекрасном расположении духа.
– Какая проблемка? – приветливо откликнулся Ким, – поможем, если сможем.
– Сможем, – уверенно ответил Максим, – всего и делов-то, бабе одной по голове настучать за дела нехорошие.
– Настучим, если тебе надо, – ответил Ким.
– Надо, – заверил друга Максим, – да я тебе и бабок дам, три сотни баксов.
***У Максима полной уверенности не было, что микроплазму и трихомониаз он поймал именно на этой Маринке, но по всем подсчетам и вычислением все больше сходилось именно на ней.
Маринка, которая вообще то была Кирой Мориц, работала в туристическом агентстве, и жила в Купчино на Бэла-Куна.
– У нее собачка есть болонка пекинская, она с ней выходит утром и вечером.
– Лучше утром, потому как вечером мы работаем, – сказал Ким.
– Утром ей к десяти в ее турфирму, так что она с собакой выходит погулять в пол-девятого плюс или минус пять минут, мне еще, когда она у меня оставалась ночевать, из-за этой пекинской дряни приходилось ни свет ни заря эту Маринку к ней на Бэла-Куна отвозить, чтобы собаку выгулять.
– Ну и хорошо, – сказал Ким, – утром в восемь двадцать займем позицию…
Во вторник оба остались ночевать в клубе, и с утреца на машине Максима поехали в Купчино. В семь тридцать город пустой, за пол-часа с Черной Речки до Бэлы – Куна доехали.
Встали припарковались неподалеку, так чтобы через лобовое наблюдать за парадным.
Ждали минут двадцать. Курили, болтали о всякой чепухе.
– Вот она, – Тушников толкнул приятеля в бок.
Стройная худенькая девушка в спортивной куртке вышла из подъезда, держа под мышкой коричневого волосатого песика, и подойдя к газону, опустила животное на жухлую осеннюю траву.
– Народу здесь утром много ходит, – сказал Ким, – да и светло уже в пол-девятого.
– Ты что? Отказываешься? – нервно спросил Максим.
– Да нет, не отказываюсь, – ответил Ким, – просто денег триста это маловато, накинуть бы.
Потом Ким вышел из машины и зашел в Маринкино парадное.
Потом вернулся обратно, сел рядом.
– Можно в лифте, – сказал Ким, – когда наверх назад поедет, можно там.
– Ты мастер, тебе виднее, – сказал Максим.
– Ты еще вот что, – сказал Ким, – как ее бить, очень сильно, чтобы травму нанести, или просто так, напугать?
– Чтобы травму, – сказал Максим.
***Через неделю Тушников решил ей позвонить, проверить, не думает ли она чего лишнего?
– Кира? Это я Максим, помнишь меня? Чего давно не звонила? Куда пропала? Может пересечемся?
На том конце трубки послышались только невнятные тихие бормотания.
– Я не могу, – лепетала Маринка, у меня такое несчастье, на меня в лифте напали, мне челюсть сломали, я даже говорить не могу…
– Ну, а ты в милицию-то заявляла? – поинтересовался Максим.
– А что милиция? – ответила Маринка…
***А Зураб Ахметович снова принимал гостей.
На этот раз к нему на дачу Лагутин привез с собою двоих питерских. Бизнесмена Гришу Золотникова и шоумэна Максима Тушникова.
Максим так готовился к поездке, так готовился!
Тушников вообще всегда, с самого детства буквально понимал старинную народную поговорку про то, что встречают по одежке, а провожают по уму. Поэтому для того, чтобы произвести на новых московских патронов самое-самое благоприятное впечатление, он выклянчил на прокат у борца Валида Бароева его часы – "tissot" и перед поездкой целый день провел в обувных бутиках на Владимирском, где за восемнадцать тысяч рублей купил себе более-менее сносные туфли, которые выглядели не как у освободившихся с зоны модников, что едва попадя на волю, тут же хотели бы одеться-обуться так, чтобы девочки им сразу начали давать, ну и в соответствии со своими тюремными представлениями о высокой моде, и покупали – черные остроносые на каблуке под черную замшу или вообще – лаковые. А вот Максимка, тот не промах – высмотрел для себя темно-зеленые с рельефной фактурой, чуть ли не змеиной или крокодильей кожи. Про такие не скажешь, что фуфло! Вобщем, самое главное – часы и обувь, а остальное можно было не так замысловато выдумывать. Джинсики фирменный ливайс пакистанского производства (потому как в самой Америке уже не шьют, и в Техасе и в Алабаме носят пошитое в Мексике), рубашку непременно белую, поверх черной футболки, и черный свободный пиджачок.
– Вы бы сняли пиджачок, гражданин начальничОк…
***В общем, Максим потом все же понял, как глупо он бы выглядел в глазах Зураба Ахметовича, узнай тот про взятые напрокат – на пронос часы.
Это как если оказавшись в обществе миллионеров, хвастливо заявить, что у тебя иномарка, подразумевая под оной свой десятилетний "фольксваген", тогда как твои виз-а-ви приехали на вечеринку в "пульманах" Мерседес, в майбахах и на Феррари…
Ладно…
Увидав, какие часы у Зураба Ахметовича, Максим поспешил поглубже спрятать кисть правой руки в рукаве своего черного сиротского пиджачка и даже для верности подтянул манжету рубашки, чтобы не позориться.
Отношение всей группы лиц к Максиму было подчеркнуто равнодушное. Он здесь вроде бы был как бы выше ранга слуги, но был явно ниже всех остальных участников встречи. И даже Гриша Золотников с которым то уж в Питере они были "на ты" и водку сколько раз пили вместе, а вот тут, при Зурабе Ахметовиче и при Лагутине Гришу как подменили, с теми он был подчеркнуто расслаблен, как свой среди своих, а с Максимом держался как бы от городясь от него заборчиком высокомерного отчуждения.
И Максима хоть и не послали на кухню, чтоб его там накормили и чтобы ждал, когда позовут, ему хоть и позволили перемещаться по дому вместе с Лагутиным и Гришей, но в разговор его не вовлекали, вопросов ему не задавали и вообще всем своим видом каждый давал Тушникову понять, что его мнение тут мало кого волнует.
Максим сперва переживал такое свое статус-кво, а потом вдруг расслабился и стал просто с любопытством разглядывать убранство дома.
А тут было на что поглядеть.
Холл, в который их сперва провели имел высоту во все три этажа дворца-коттеджа и венчался прозрачной крышей, сложенной шалашиком. По светлым стенам холла, имитировавшим розовый армянский туф, на высоте примерно второго этажа, расположился ряд оригинальных светильников, представленных в виде высовывающихся из стен голых мускулистых, отлитых из бронзы рук, держащих бронзовые факелы, над которыми трепетали натуральные языки пламени. Максим долго глядел на эти светильники, все гадая, настоящий в них огонь, или это плазменная голограмма?
Однако в огромном камине, сложенном мрамором и габбро, пламя горело совершенно натуральное. От него даже в огромном пространстве холла чувствовалось, как веет и тянет теплым инфра-красным…
