Галина Лифшиц - Девочка по имени Ривер (сборник)
Она так говорила, идя рядом с коляской, в которой лежала ты: маленький человек, который, еще не родившись, был мне дороже собственной жизни. Несопоставимо дороже.
От ее слов меня знобить начало, хотя и лето стояло на дворе. Жаркое лето. И еще – меня жуткая жалость к Ленке пронзила. Она же очень хорошая девчонка была! Вообще не способная на зло. Совершенно. Она не умела хитрить, притворяться, у нее не хватало мозгов на коварство, хитрость. И самое главное: она так беззаветно любила родителей! Мама для нее была главный человек, которого она уважала, боялась, любила. Она готова была матери жизнь отдать, служить ей беспрекословно. Знаешь, как любят собаки? Люди обычно завидуют такой любви.
И вот мать ее идет рядом со мной и говорит ужасные вещи: что дочь для нее – чужой человек и прочее. Я этого понять никак не могла. И уйти не могла. Боялась показаться невежливой. А она тем временем продолжала:
«После смерти мужа я ей сказала, что теперь все заботы обо мне ложатся на нее. Хотя как на нее можно положиться? Ну в магазин сходит, суп сварит – это да. Погладит, приберет, тут я ее приучила. Порядок она соблюдает. Но ведь понимания-то нет! Нет самого главного – понимания! Как между родными людьми бывает! Как на такую положиться?
А тут еще был интересный момент. Жених к ней свататься приезжал! Замуж она надумала выйти! Как тебе это понравится? Муж-то мой ее несколько раз в «Артек» отправлял. Счастливое детство ей устраивал. Ну ты вот, например, была в «Артеке»? Нет! А училась – другим на зависть! Но какая разница? Она – дочь любящего папы. Она ездила, отдыхала на славу. И я хоть чуть-чуть в себя приходила после очередного учебного года с ней. Так вот: каждый раз после лета к ней куча писем приходила. Я ее приучила на все письма отвечать. Закон вежливости. Ошибки ей проверяла, переписывать заставляла. Тоже польза ведь!
Ну вот. Они все уже повырастали, эти ее пионерские герои. А письма все идут. Не так много, как сначала, конечно, но есть несколько человек постоянных, которые не забывают. Она и отвечает, как приучена. И вот недавно, ты только представь, она мне говорит, что в Москву прилетел Вадик, с которым она в «Артеке» вместе была сто лет назад. Спрашивает, можно ли ему в гости к нам зайти. Ну, я думаю, пусть зайдет. Все-таки не на помойке с ним познакомилась, в главном лагере страны. Посмотрю, что там за Вадик.
Пришел. Приличный такой парень, высокий, красивый. Букет принес, торт, какую-то огромную рыбину, неподъемную просто, как только довез! Это он с Камчатки прилетел, там живет. Институт уже закончил, в командировку вот в Москву его послали. И знаешь, зачем он к нам пришел? Держись, не падай! К Ленке свататься! Замуж ей предложил! Как тебе вариант? Я лично просто чуть в обморок не упала! Он хоть в курсе, кого замуж зовет? Какая у нее наследственность, гены какие? Что за дети у него родятся от нее? И чему она их научит? Но не буду же я ему об этом говорить. Да это, в общем-то, не самое главное. Пусть рожают уродов, сколько хотят. В стране одни уроды и так. Не моя забота. А другой вопрос: это что же? Они тут, в моей квартире плодиться и размножаться собираются? Это он долго думал, как ему московскую прописку заиметь! Планы вынашивал!
Ну, он, конечно, отказывается, говорит, что на Камчатку ее увезет. Там ему как специалисту квартиру дали хорошую. И родители там. И работа у него там интересная, и природа – лучше не бывает. Конечно, все верят. Видела я этих, кто свою природу хвалит. Как только когтем уцепятся за Москву, не отодрать. Но и это не самое главное. Ленка свои глазищи вытаращила, смотрит на меня, ждет, что я скажу. Ей, конечно, уж замуж невтерпеж, ясное дело. Природа свое берет, сколько ни воспитывай. Я у него спрашиваю, а подумал ли он, что у Лены мать – вдова, что за матерью надо ухаживать, что сначала родители ухаживают за детьми, а потом дети возвращают долги родителям. Вот об этом он подумал?
И знаешь, что он мне отвечает? Что подумал! Что предлагает мне с ними поехать. Там, мол, на Камчатке, места всем хватит. И я ни в чем нуждаться не буду. Все у него продумано оказалось. Хозяин жизни, а? Ну, я ему и сказала, что лично я крайне против. Ни сама никуда из Москвы не поеду, ни дочь свою не пущу. Потому что дочь должна быть при матери, которая нуждается в помощи. Потому что неизвестно, сколько матери еще жить осталось. Вот отца уже нет. И мать совершает последние витки в космическом пространстве. Ну, посидели, поговорили, чаю попили с его тортом. Он и ушел. Сказал, что будет надеяться на то, что я решение свое изменю. Вот такая моя жизнь. Такая мне благодарность за все мои усилия. Нет покоя, понимаешь. Просто нет покоя ни минуты. Теперь они смерти моей будут ждать. Куда же мне деваться?»
Я ее спросила, а не лучше ли было бы Ленку просто отпустить к ее Вадику. Пусть бы жили на Камчатке. А она бы тут, в Москве. Тут у нее и поликлиника ведомственная, и больница, и пенсия за мужа хорошая. Она аж взвилась вся. Ей нужно было именно с Ленки долг взыскать за то, что в ту было вложено.
Тяжелый разговор. Я не рада была нашей встрече. Ленку жалко стало невыносимо. Я все думала о ее судьбе. Может, лучше ей было в детдоме расти? Или не лучше? Материальные условия у нее в семье, конечно, были превосходные. Но что с того? Легче ей от этого? А с другой стороны, не будь «Артека», не было бы этого верного жениха. Ничего я так для себя не решила. Просто сочувствовала бедной школьной подружке как могла.
Потом встретила ее, когда ты уже в садик ходила. Все та же Ленка, аккуратная, с прической, маникюром, в лакированных туфельках, с тяжеленной сумкой: продукты домой купила.
– Как ты? – спрашиваю.
– Все по-прежнему. Работаю, за мамой ухаживаю. Ей уход нужен, – отвечает.
– Замуж не собираешься? – дернуло меня что-то спросить.
Ленка тяжело вздохнула, на глазах у нее показались слезы.
– Хотела. Мама не разрешила. Мне бы пришлось далеко от нее жить. Через всю страну. А кто за ней ухаживать будет? Нельзя мне. Одни мы с ней.
Я не стала, конечно, спрашивать, ждет ли ее жених. Мне очень хотелось дать ей совет, какой обычно подружки дают друг другу: живи своей жизнью, Ленка, выходи замуж. В конце концов, будешь там работать и высылать маме всю зарплату. На сиделку. Если той действительно нужна сиделка. Но – устраивай свою жизнь. Однако я промолчала. Мы распрощались. И больше не встречались. Жизнь закрутила, в другой район переехали, так все и растворилось во времени.
Ну, что, детка? Пойду-ка я по воду. Воду из бутылок в кастрюли перелью, наберу в них воды, а то придут чумазые наши, чем им умыться? Кто знает, когда они аварию свою исправят?
– Уроды! – с готовностью откликнулась Маруся.
– Ага. Генетические, – улыбнулась мама в ответ.
* * *В какой мир мы приводим детей? И можем ли хоть что-то изменить? Вот о чем спрашивала себя Маруся, лежа без сна звездной летней ночью. Рядом сопела дочь. И так хотелось оградить ее и всех своих любимых от зла мира. Но что она могла сделать? И тут же, несмотря на свои страхи и печальные мысли, Марусе вдруг подумалось, что хорошо бы бабушкино гадание осуществилось. Хорошо бы муж Саша скорее вернулся, хорошо бы появился в их семье пятый человек. Маленький, беззащитный. И хорошо бы у Варьки началась светлая полоса жизни. Пусть бы она стала счастливой, как была все их детство. Пусть бы родился у нее ребенок. Маруся, конечно, никогда не спросит у подруги, о чем та просила падающие звезды. Зачем спрашивать? Она и так знала, о чем мечтает Варя. Уже много лет мечтает!
Ничего, утешила себя Маруся. Как-то все образуется. Все образовывалось само собой. Она заснула, когда начало светать. И ничего страшного. Спать можно было долго. Каникулы!
Руки, держащие нити судьбы
Говорят, что детство – самое счастливое время в жизни человека. Так, конечно, кажется, когда от него отъезжаешь на приличную дистанцию. Все безоблачно, и ответственности никакой. Но почему же мало кто хотел бы туда вернуться, если б такое было возможно?
Варя в детстве летала. И не начинайте сразу думать, что во сне. Во сне – само собой. Там очень удачно получалось летать, причем на любой высоте и скорости. Без крыльев. Ногами как-то удавалось двигать, чтобы ускориться или притормозить. Что интересно – летишь себе во сне среди людей, а никто не удивляется, не обращает внимания никакого. Хотя сами не летают. Но летящему равнодушно позволяют лететь, куда летел. Варя помнит, она так во сне в школу добиралась: в форме и с портфелем. Так: чуть подскакивала у подъезда и – полетела. Ногами только знай перебирай. Очень естественно выходило, как будто так и надо. Наверняка когда-то люди летали. Или вот еще говорят: дети до какого-то определенного возраста видят ангелов. И сами чуть ли не ангелы. Может, эти полеты как раз и были проявлением ее ангельской сущности?
Но почему – были? Во сне она и сейчас летает. И тоже не удивляется этому ничуть, только думает: «Вот же! Все-таки летаю! Все-таки, значит, правда – могу!» Просыпается – и поверить не может, что это не по правде. Хотя – что есть правда? Может, жизнь как раз и есть сон? Все дело в том, что как назвать.
