Иосиф Герасимов - Вне закона
— А то! Я ведь возил Николая Евгеньевича. Этот Сольцев уж очень похож… Правда, у министра усы… Уж очень похож. Выходит, он племяш моего шефа.
— Да при чем тут шеф! — вдруг обозлился Виктор. — Пусть этот гад — сын самого президента Штатов, но если он сволота… Не бойся, разберутся.
— Да не будут они разбираться! — вдруг в отчаянии крикнул Гоша. — Ты что, с луны свалился? Когда с министерскими сыновьями разбирались? Концы в воду. И точка.
— Ну, это мы поглядим.
— Вот и поглядишь.
— А ты-то что труханул?
Гоша поправил очки, сжал кулаки, но не для того, чтобы ударить, а скорее, чтоб сдержать себя.
— Я когда-нибудь трухал?.. Мне моего шефа жаль, дура. Человек столько перемучился, а сейчас… Ты вперед глянь. Ведь к нему кинутся. Он в наших местах — бог… Вот увидишь, кинутся.
— Не психуй, — устало сказал Виктор. — Поехали, потом разберем, а то ведь тебя и хватиться могут…
Гоша вздохнул и покорно пошел к машине.
Глава четвертая
1
Николай Евгеньевич не раз встречался с тем, что люди, которых он считал преданными, внезапно оборачивались на каком-нибудь крутом повороте чуть ли не лютыми врагами, наливались такой ненавистью и гневом, что он только поражался: сколько же неприязни они накопили в себе, пряча ее за хорошо отработанной доброжелательностью. Если Николаю Евгеньевичу удавалось отбиться, — а чаще всего так и происходило, — то эти же самые люди кидались к нему, чтобы снова восстановить былые отношения, прибегая к извечной, гибкой формуле «бес попутал». Постепенно Николай Евгеньевич утратил веру ко всем, кроме брата, и известный чиновный лозунг «доверяй, но проверяй» стал для него вовсе не пустым звуком, потому-то происшедшее с Крыловым — человеком, вместе с которым был разработан не один успешно воплощенный в жизнь план, вовсе не застал его врасплох.
Да, за спиной Николая Евгеньевича созрел заговор. Видимо, чем-то не вписался он ныне в общую управленческую структуру; впрочем, он и прежде был неудобен, но сумел найти свою нишу, и с ним смирились. То, что не удалось сделать павшим китам-хозяйственникам, могучим самодержцам важнейших отраслей, пошедшим на Николая Евгеньевича со свойственной им нахрапистостью в лобовую атаку, видимо, решили проделать новые руководители, которые в чем-то зависели от него. Более молодые и изворотливые решили прибрать его к рукам иным способом: втянуть в дела с дурно пахнущей валютой. Как им удалось заполучить Крылова — дело темное, в нем копаться не следует, ведь есть множество способов купить человека, на какой крючок тот клюнул — это уж за ним, да сейчас и не важно, кто кинул крючок, главное — обезопасить себя, и Наташа права: сделать это нужно опережающим ударом, тогда проявятся и реальные противники. А они могут располагаться где угодно, вплоть до помощников, окружавших белоголового верховного старца. Уж ему ли этого не знать! Да и сам этот белоголовый прежде легко действовал от имени высшего руководства, и нередко ему удавалось воплощать в реальность свои личные замыслы.
Помощники, помощники… Николай Евгеньевич взял себе молодого, лет тридцати пяти, был он паточно вежлив, старателен, делал карьеру всерьез, его голубенькие глазки прозрачны, рыженькие усики тонко подстрижены, полосатенький костюм аккуратно отутюжен. Недели не прошло, как он принес Николаю Евгеньевичу пухлое досье на Крылова. Ничего не скажешь, бородач был мастер своего дела: трижды у него шуровало ОБХСС, дважды народный контроль и, кроме мелочевки, ничего не нашли. «Ну, тем лучше», — подумал Николай Евгеньевич. Изгнание Крылова должно было произойти внешне как знак особого доверия.
В Якутии лет пять назад пустили новый завод отрасли — строить его там особой нужды не было, но Госплан по каким-то своим соображениям иного места не дал, — сменились на заводе уже три директора, обком заволновался, упрашивал Николая Евгеньевича найти крепкого человека, давили и из ЦК, и, конечно, отправка туда такой крупной фигуры, как Крылов, может быть только поддержана. Но для Крылова то был удар мощной силы: у него в Москве отличная квартира, молодая красавица жена, множество знакомств и в театральных и литературных кругах; Крылов любил устраивать приемы, гордился широтой своей жизни. Но… отказаться он от поездки в Якутию не сможет. Как он откажется? Завод там солидный, важный, для жилья директору приготовлен особняк, квартиру в Москве за ним оставят, поработает лет пять, поставит завод, вернется с почетом, а может быть, уж и на пенсию. А если откажется… Ну, все знают — это конец. Мера была крутая, но иного тут не дано, бить, так уж наверняка…
Приказ был напечатан, лежал в папочке на столе у Николая Евгеньевича, Крылов был приглашен на пять часов вечера, время выбрано не случайное — конец дня, пока Крылов будет тут бушевать, — а особенно бушевать ему Николай Евгеньевич не даст, он умел быть крутым, если надо, все же единовластный хозяин отрасли. Это не важно, что над ним еще целая лестница начальников, но директора заводов в его безраздельном подчинении, хотя многие из них думали не так, но все же власть в его руках, и он ее не выпустит, пока сидит на своем месте.
Однако же Крылов ввалился к нему в одиннадцать, едва Николай Евгеньевич провел короткое совещание, ввалился, пробившись, видимо, без труда через секретариат, и по его надутому виду, как он шел, покачиваясь, неся грузное тело, обтянутое синим модным пиджаком, выставив вперед лохматую бороду, Николай Евгеньевич понял: Крылов извещен и готов к схватке, момент неожиданности упущен. О приказе знали помощник и машинистка. Кто из них сообщил Крылову? Не важно. Сегодня же тот и другой расстанутся со своим местом: машинистка уйдет в бюро, помощнику найдут занятие в каком-нибудь отделе, в выяснениях нет нужды.
Крылов дошел до стола, плюхнулся в кресло, взял бутылку боржоми и выпил прямо из горлышка, широко разевая рот, но все же несколько капель упали ему на бороду, жемчужно сверкнули.
— Я звал тебя в семнадцать, — сухо сказал Николай Евгеньевич, — а сейчас мне надо будет уехать.
— Ясно, — глухо сказал Крылов. — Но все же ты мне ответь: за что?
Николай Евгеньевич встал, подошел к окну, растворил его; уличный шум ворвался в кабинет, так вот, стоя у окна, чтобы быть подальше от телефонов, которым не очень-то доверял, как и многие, кто с ним работал, сказал:
— А я, Иван Сергеевич, не люблю, когда мною торгуют, да еще те, кто прикидывается друзьями.
Крылов достал платок, обтер усы, бороду, глаза его стали внимательны и спокойны:
— Ошибка, Николай Евгеньевич. Ошибка… Преданней меня у тебя нет… Ты приказ подписал, согласовал?
— Я все согласовываю, — неопределенно ответил Николай Евгеньевич. — Ну, если тебе твои бобики уже сообщили, куда тебе предстоит, то остается одно, Иван Сергеевич, собираться.
— Ну что же, — с неожиданной покорностью сказал Крылов и огладил бороду, — собираться так собираться. Но все же ты мне отпуск дай отгулять. Ведь два года не был.
Вот это было дешево, от такого, как Крылов, умного и изворотливого, Николай Евгеньевич подобного не ожидал, ведь и начинашке ясно — Крылову нужно выиграть время, чтобы предпринять свои шаги, связи у него крепкие.
— Конечно, — кивнул Николай Евгеньевич, — сдашь завод и гуляй. Потом уж, с новыми силами…
— Когда сдавать? — деловито осведомился Крылов.
— Да хоть сегодня начинай.
И все же эта покорность Крылова насторожила, за ней что-то таилось, не мог этот бородач, прошедший могучую управленческую школу, не держать что-либо про запас.
— Ну, все? — спросил Николай Евгеньевич.
— Возможно, — согласно кивнул Крылов, поднимаясь из кресла, и, теперь уж стоя, сказал: — Насколько я понимаю, ты в этом чепуховом деле с итальянцами углядел подвох. Зря. На такое идут многие и криминала в этом не видят. Я не для себя старался, для тебя. Но… наверное, мы еще к этому вернемся — будь я в Якутии или в другом месте. Вернемся, — убежденно сказал он и, кивнув, неторопливо направился к выходу, видимо ожидая, что Николай Евгеньевич его окликнет, но он дал Крылову выйти из кабинета.
Осмыслить происшедшее он не успел, включился селектор, и голос помощника произнес:
— Николай Евгеньевич, снимите трубку. Вас срочно просит брат.
Он снял трубку, сказал:
— Слушаю, Игорь. Что-то случилось?
— Случилось, Коленька, — встревоженным голосом проговорил Игорь Евгеньевич, — тут мне районный прокурор позвонил, спрашивал, как найти тебя. Понимаешь, какая невероятная история… В общем, Володя арестован, он у нас сидит. Обвинение чудовищное… — Он закашлялся, и Николай Евгеньевич почувствовал, что у него холодеют ноги. Первое, что пришло ему на ум: сын задавил кого-то. Сколько раз ведь предупреждал, чтобы ездил аккуратно, не лихачил! Брат откашлялся. — Ты слушаешь?
