Сергей Поляков - Признание в Родительский день
Василий слушал учительницу, и в голову почему-то назойливо лез посторонний вопрос: замужем она или нет? По тому особому напряжению в лице, по подсевшему с фальцетинкой голосу и скрытной нервозности выходило, что не замужем… Да и среди нескольких колец на тонких с ухоженными ногтями пальцах учительницы не было одного — обручального.
Потом Надежда Павловна рассказала для примера, как Дениска сконструировал систему контактного пускателя ракеты. И на уроке ботаники испытал свое изобретение — правда, неудачно: ракета, стартовав с подоконника, влетела в класс.
«Надо было плоскости стабилизатора пошире сделать или на спицу направляющую насадить», — подумал про себя Василий и спохватился.
— Выпорю, — пообещал он учительнице. — Как сидорову козу.
— Да ну, зачем же? — Учительница чего-то смутилась, вспыхнула. — Бить — это непедагогично. Можете потерять контакт с сыном — у него сейчас переходный возраст.
После, пока учительница записывала на листочек педагогические пособия — это тоже просила сделать жена, — Василий пытался разгадать для себя, что за «химия» была полтора часа назад с выбором родительского комитета, куда по настоянию Надежды Павловны затащили мать Вити Андриянова, «базистку», по слухам подозреваемую в крупном мошенничестве. Василию непонятно было, зачем так настойчиво затаскивают аферистку в родительский комитет, но он стеснялся спросить об этом Надежду Павловну. Та растолковала Василию, о чем конкретно каждая книжка, названия которых она записала на листочке, и встала со стула, давая понять, что разговор окончен.
— А вы знаете, что мать Вити Андриянова под следствием? — некстати спросил Василий.
— Как? — Учительница даже снова присела на стул. — Почему же никто об этом…
— До свидания, — сказал Василий. Ему чего-то враз до смерти захотелось курить.
«А замуж она, наверное, все-таки не выйдет», — подумалось чего-то Василию, когда он выходил из школы.
На улице было тихо, холодно и безветренно. И чуть слышно поскрипывал под ногами снег. Ярко горели фонари, мимо по дороге шли редкие автомашины.
«Витаминов ему, что ли, не хватает? — думал Василий про сына. Он решил не ждать автобуса, а пройтись пешком, подумать. — Рассеян, вял… Ест досыта, по дому не перерабатывает. На улице лишку не торчит. Он, вообще-то, Дениска, с детства немного рассеянный был. В садик его вести разбудишь — до последней минутки дотянешь, лишь бы самому на работу не опоздать — он только в группе начинает слышать, понимать. Потом уж один стал ходить — то шортики потеряет запасные, то носочки. Помнится, пришли они на Новый год в Дом культуры на елку. Денис поначалу все в сторонке держался, стеснялся в хоровод пойти. Зато потом, когда освоился, так с табуретки стихотворение врезал, что плюшевого медведя с елки унес».
Василий, раздумавшись, вспомнил, как росли они с сестренкой и братом без отца, как, едва дождавшись окончания восьми классов, мать устраивала их — кого в профтехучилище, кого на завод учеником токаря, «чтоб не разбаловались». Сидит он, Василий, в одиннадцатом классе школы рабочей молодежи на уроке химии и сосредоточенно (сосредоточенно!) думает, как бы и где листвянку на баню достать? Дома у бани низ подопрел, так надо было срочно пару венцов подновить. И когда Василия осенило, учительница, не так растолковав выражение на лице ученика, спросила его о структуре молекулы сахара.
«Да, но Дениска-то… — У Василия не шли из ума слова учительницы: «Не хочет шагать в ногу со всеми». И совсем рядом — противоположное: «Отсутствует самостоятельное мышление». Как же тебе, милая моя, все сразу: и в ногу шагать и — самостоятельно?» Василий сдерживал раздражение и ловил себя на том, что он, как и всякий любящий отец, оправдывает своего оболтуса. Еще бы — один ребенок в семье, любимое чадо — так и не собрались с женой завести Дениске брата. То жена доучивалась в техникуме, то ждали, чтобы Дениска немного подрос, то жилья не было… Нынче пошла к гинекологу на консультацию — не поздно ли родить в тридцать шесть лет? Та ей, жене, так прямо и сказала: «Где же вы раньше были?»
«Отсутствие самостоятельного мышления»… Как отсутствие? Ведь сконструировал же систему пускателя? А палатка? Прошлой зимой они с Денисом намерзлись однажды на рыбалке, пришли домой и решили сделать палатку. Так Денис на другой день показал отцу такой вариант каркаса, что тот не сразу поверил, что сын его сам сделал. Палатка на двоих получилась в сложенном виде не больше чемодана, в ней предусматривались и печка, и освещение для ночной ловли. Сплошная стереометрия! Вот только выполнял свой проект сын на уроке математики. А теперь вот — «Контактный пускатель Дениса Кислицына». Что ж, звучит…
И Василий решил зайти к бывшему однокласснику Николаю Нестерову, посоветоваться. Николай в школе был парнем отчаянным, его «терпели» из-за отца, директора молокозавода, потом после армии как-то присмирел, стал учиться, пошли повышения по службе. Сейчас Николай работал заместителем начальника автоколонны, учился заочно в политехническом институте, был давно в партии, депутатом городского Совета и вообще «шел в гору».
«Зайду по старой памяти, спрошу, как у них Женька растет. Небось не выгонит», — думал Василий, поднимаясь по лестнице на третий этаж к квартире Нестеровых.
— Привет. — Хозяин был в полосатых пижамных брюках и майке и как-то сосредоточен, напряжен. — Проходи.
«Поздно, наверное, приперся», — подумал Василий, но все-таки переступил порог.
— Ты извини, я ненадолго… Разбудил, наверное?
— Какой разбудил? — Хозяин повесил пальто гостя на плечики. — Каждый вечер с контрольными до часу сижу. И Валька с тетрадями за компанию.
— Сын у меня, Коля, — так прямо с порога начал Василий. — Дениска чего-то. Сейчас с родительского собрания иду — жалуются. Вял, говорят, это… пассивен. В ногу не идет со всеми. Ракету на днях в классе запустил.
— Ты проходи, проходи, — Николай чего-то остановился посреди комнаты. Его по-прежнему не отпускала какая-то мысль. — Чаю хочешь? Пойдем на кухню.
— Да нет, — Василию было неудобно за свой не ко времени приход. — Я, говорю, сын…
— С вареньем? — Хозяин уже наливал на кухне в чашку заварки из чайника. — Давай накладывай. Так, говоришь, вял?
— И не шагает…
— Слушай, Вась! — Хозяин так и не смог вникнуть до конца в то, что говорил Василий, выражение прежней сосредоточенности не сходило с его лица. — Я тебе сейчас одно уравнение покажу — по математике у нас такой изверг попался! Вы, говорит, должны реализовывать свои скрытые возможности. А то используете свои способности на двадцать процентов. У меня жена не могла решить, и списать не у кого. Ты же у нас в математике богом был…
Через полчаса Василий решил уравнение. Николай был в восторге.
— Ну, Вася… А помнишь, как я у тебя на экзамене задачу через лупу сдул? Тоже, согласись, изобретение. Теперь я его умою… Покажу ему скрытые возможности…
— Ну, ладно, — засобирался Василий. До него словно что-то дошло. — Мне пора.
…— Жена-то как? — спрашивал у порога Николай. — Пришли бы как-нибудь, показались. А сын? Как ты говоришь? Ракету запустил? У моего вон на днях из кармана сигареты посыпались. А так — тоже способный: в преферанс как засядем… Я ему говорю: не бери пример с отца — тоже ведь вовремя кто не велел учиться? В институт чуть не силком толкали — нет, самостоятельным хотел скорей стать. Теперь вот, в сорок лет, когда окостенение мозгов наступает, доучивайся…
Когда Василий вернулся домой, Денис уже спал. А может, и притворялся, что спит — как делают почти все дети, когда родители ходят на собрание в школу. На столе рядом с аккуратно разложенными учебниками и тетрадями лежала какая-то деревянная штука — то ли пропеллер, то ли новой конструкции флюгер. Изделие, казалось, еще хранило тепло Денискиных ладоней.
Жена пришла с работы пораньше, но Василий уже крепко спал. Перекусив на кухне, жена прилегла рядом с Василием и не пожалела-таки его первый сон.
— Ну, как там? — спросила она с нетерпением.
— Нормально.
— Так уж и нормально? Что хоть говорили-то?
— Да… — Василий вспомнил модную флегматичную учительницу, классного руководителя Дениса. — Пассивен, вял. Рассеянный.
— Ну и что?
— Как что? Хорошо, значит.
— Что уж тут хорошего?
— Ну… надолго, значит, мы его заквасили…
Признание в Родительский день
В голубенькой оградке дяди Саши Сонина на краю нашего Нязепетровского кладбища, сваренной из простеньких арматурных прутьев с расплющенными в виде пик наконечниками, оказался я в тот пасмурный июньский день стараниями его сына Николая Александровича.
— Давай с нами, — Николай Александрович и без того человек властный — недаром всю жизнь в начальстве проходил — на этот раз не приглашал — повелевал. — Обидишь! — А сам уже рассаживал потеснее за столиком с домашней стряпней своих домочадцев — жену, мать, зятя с дочерью и двумя маленькими внуками. — Ничего тут неудобного нет. Или ты ему чужим был? Он с тобой, как с родным, бывало. Своих забывал.
