Руслан Белов - Встретимся через 500 лет!
Комиссар с трудом встал, постоял у окна, слушая стук дождя. Шаркая шлепанцами, направился к шкафу, по пути включив свет, растворил дверцы. Присел на корточки, заскользил взглядом по корешкам книг. Увидел меж двумя томами Жорж Санд том Диккенса. «Тяжелые времена»… Вот оно! Вынул книгу, распахнул наугад, нашел глазами строки, жирно подчеркнутые карандашом. Поднялся на ноги, пошел под люстру читать выделенные предложения:
…Ему снилось, что он и еще кто-то, кому он давно отдал свое сердце – но это была не Рейчел, что очень удивляло его, несмотря на владевшую им радость, – венчаются в церкви. Внезапно наступил полный мрак, прервавший совершение обряда, затем вспыхнул ослепительный свет. Он стоял на высоком помосте. Услышал, как читают отходную, и понял, что осужден на казнь. Спустя мгновение то, на чем он стоял, ушло из-под его ног, и все было кончено. Какими таинственными путями он возвратился к своей привычной жизни и знакомым местам, он не в силах был рассудить.
Снова завывал ветер, дождь барабанил по крыше, и бескрайнее пространство, в котором он только что блуждал, сузилось, и снова было ограничено четырьмя стенами его комнаты…
Мегре прочитал абзацы с подчеркнутыми предложениями целиком. Какая-то непонятная писанина. Какой-то станок, вероятно ткацкий, обращающийся в виселицу, какой-то предмет, форму которого принимало все вокруг. И еще приговор никогда, ни в этой жизни, ни в грядущей, во все неисчислимые столетия вечности не видеть лица Рейчел…
Улегшись в кровать, он попытался уразуметь смысл прочитанных страниц и подчеркнутых слов. У него получилось. Он понял, что есть жизнь вообще, запутанная, часто неприемлемая, и есть в ней то, что жизненно необходимо подчеркнуть жирным карандашом. Выделить, чтобы жить дальше. Порадовавшись умственному успеху, он принялся думать о Рейчел и Чарльзе Диккенсе, несомненно, давнишнем жителе Вселенского Кристалла. Он думал о том, что все на свете определенно взаимосвязано. И потому отдельные вещи являются в определенном месте в определенный час, как явились к нему в эту ночь дождь и ветер. Дождь, ветер и кем-то подчеркнутые строки. Они являются в определенный момент и в определенный час, если у человека есть глаза и уши, ум и сердце. Сердце, которое видит, слышит и чувствует. И дает пищу уму.
23. Жила-была маленькая девочка[29]
Мегре, руки в карманах брюк, вошел в гостиную Генриетты Жалле-Беллем, встал у дверей. Потянул носом воздух: откуда-то смачно попахивало жареными котлетами. Оглядывая затем собравшуюся публику, злорадно подумал: – Судя по вашему виду, вы хотите театра? Так вы получите его!
Приглашенные были в наличии. Мартен Делу сиял на комоде в виде черно-белой фотографии. На боку холщовой сумки старшей медсестры Катрин Вюрмсер багровел крест. Все сидели на стульях или креслах, председательствующее кресло занимал скептического вида профессор. Стул, предназначенный для комиссара, стоял к остальным в оппозиции.
Открыл собрание профессор Перен.
– Мы собрались здесь, чтобы послушать нашего комиссара Мегре, – сказал он, встав. – Есть ли по этому поводу у присутствующих какие-либо вопросы или предложения?
– Вопросов нет, одни ответы, – осклабился Катэр.
– В таком случае, начинайте, комиссар, – опустился профессор в кресло.
Мегре тоже сел. Тут же почувствовал себя торпедой, способной пронзить все, «пронзить смерть».
Напитавшись этим чувством, обвел взглядом оппонентов, неожиданно для себя подмигнул старшей медсестре Вюрмсер (та изумленно вздернула бровь).
Подумал, что Перен весьма похож на гестаповца, к своему неудовольствию очутившегося в расположении НКВД.
Посмотрев на Люку, вспомнил из Евангелия: «Во время распятия Иисуса Христа апостол Люка среди немногих верных стоял и смотрел на это».
Задержал взгляд на хозяйке квартиры. Та поощрительно улыбнулась, и комиссар, ответив тем же, приступил к делу.
– Итак, дамы и господа, прежде чем перейти к существу вопроса, позвольте мне вкратце описать события, по моему мнению, случившиеся на этом самом месте пять дней назад. Эти события…
– Извините меня, комиссар, что прерываю вас, но присутствующим, вероятно, интересно будет узнать, что вы подразумеваете под существом вопроса? – прервал его профессор.
– Я подразумеваю под существом вопроса раскрытие серии преступных действий, совершенных в Эльсиноре начиная с 1967-го года, в который скончалась Карин Жарис, – торпеда Мегре медленно, но верно набирала скорость.
– А почему не с 1903-го? Розетту фон Кобург ведь тоже скушали в Эльсиноре? – сухо спросила мадам Пелльтан. Профессор полез в карман за серебряной коробочкой с пилюлями.
– К сожалению, на период с 1903-го года по 1967-ой год у меня нет данных, ни исторических, ни оперативных, – комиссару показалось, что говорит не он, а другой Мегре, тот, с кем он обменивался мыслями.
– Жаль, – сказал профессор, вертя в руке коробочку со своими пилюлями.
– Так вот, дамы и господа, – стал говорить комиссар, решив, что один Мегре хорошо, а два лучше – прежде чем перейти к существу дела, позвольте мне вкратце обрисовать события, случившиеся, по моему мнению, на этом самом месте пять дней назад. Эти события в точности совпадают с событиями, описанными в этой книжице.
Мегре, минутой раньше никак не предполагавший делать это, вынул из внутреннего кармана пиджака книжицу, показал оппонентам, не выказывавшим никаких чувств.
– Мы уж старались, – сказал Катэр.
– Помолчите, – ткнула его локтем в бок старшая медсестра Вюрмсер.
«Комиссар и в самом деле решил повалять дурака», – подумал Люка.
– Она называется «La petit Rouge Shapiro». Я позволю себе напомнить вам ее содержание, – посмотрев на публику долгим взглядом, Мегре водрузил на нос очки, стал читать, удивляясь своему поступку:
– Жила-была маленькая девочка, и такая она была славная, что кто на нее не посмотрит, все ею любовались; но более всего ее любила бабушка, и не было на свете ничего, что она пожалела бы для своей внучки. Однажды она подарила ей свою красную бархатную шапочку…
– Есть пьесы настолько слабые, что никак не могут сойти со сцены[30], – выцедил Перен. – Не надо, Мегре, никаких средневековых бабушек и внучек. В настоящее время все мы находимся в 1987 году, и потому прошу вас называть ваших персонажей их собственными именами.
– Как прикажете, – пожал плечами комиссар, поднес книжицу к глазам, сделал вид, что читает:
– Итак, Действие первое. Весь день семнадцатого числа мадам Николь была весела, – с утра напекла пирогов, убрала в доме, нарядившись, сходила в магазин за сладостями и в парикмахерскую – к месье Клоду – за новой прической. Люсьен, ее дочь, не могла на маму нарадоваться – такая она была счастливая. После обеда мадам Николь позвонила бабушке (мадмуазель Жалле-Беллем сжала губы) с намерением пригласить ее на вечерний чай с домашними пирожками. И узнала, что та серьезно приболела и второй уж как день лежит в постели.
– Бабуля наша заболела. Может, сходишь, посмотришь за ней денек? – положив телефонную трубку, сказала мадам Пелльтан дочери. – Пирогов заодно отнесешь и бутылочку глинтвейна, он живо ее на ноги поставит?
Люсьен с радостью согласилась; мама собрала корзинку с гостинцами, вручила дочери, принялась напутствовать:
– Ты только прямо к ней иди, не загуливайся и ни к кому не подходи, особенно к мужчинам, знаю я тебя. И по дорожке иди, не по лесной тропинке – люди говорят, опять в нашем лесу волк завелся, не ровен час, задерет, как бедную Розетту.
Люсьен обещалась быть паинькой, взяла корзинку и, поцеловав маму на прощанье, направилась к бабушке. Направилась к бабушке, зная, что мать, как обычно в среду, отправила ее вон из дому, чтобы остаться наедине со своим красавчиком (глаза мадам Пелльтан сделались черными как уголья, с которых сдуло пепел). Отправила, боясь, что та столкнется с ним, плотоядным, по дороге, или, не дай бог, в лесу…
– Ведь так все было, мадам Пелльтан? – жестом остановив Мегре, вонзил Перен буравчики глаз в глаза женщины.
– Вам лучше знать… – ответила та беспечно.
– Продолжайте, комиссар, – проглотил профессор очередную пилюлю из серебряной коробочки. – У нас немного времени.
24. Такого у него еще не было
– Действие второе, – продолжил Мегре спектакль, подумав, что из него мог бы получился неплохой артист. – Не зря мадам Пелльтан боялась: то, что должно было случиться, случилось. Наша Красная Шапочка столкнулась с нашим красавчиком, как некогда бедная Розетта Кобург столкнулась с волком.
…Мартен Делу, наш покойный ныне Волк, дожидаясь назначенного часа, лежал на краю леса в сухой еще тогда траве – дожди полились на следующий день, – лежал с запоздалым цветком во рту, так как считал себя натурой романтической. Люсьен он увидел издали. Она шла по дорожке в красной шляпке, изумительно шедшей к ее золотистым волосам, шла в коротенькой юбочке, обнажавшей стройные девичьи бедра. Шла, меланхолично думая, что это такое делают эти неведомые романтичные мужчины с женщинами, оставшись с ними наедине, если женщины так преображаются, ожидая их. Не найдя ответа на свой вопрос, девочка попыталась представить маминого красавчика. И тут он, именно он, в этом не могло быть сомнения, предстал перед нею во всей своей красе. Молодой, интересный, сильный, с взором, обращающим в собственность все, к чему он прикасается.
