Николай Плахотный - Вид с больничной койки
По агентурной информации, во второй терапии ГКБ-31 в тот день ждали важную комиссию. К нам в палату влетела как угорелая, с вытаращенными глазами сестра-хозяйка. На ходу провела мизинцем по ребру зеркала над раковиной умывальника. Поморщилась. Повернувшись вокруг оси, обвела наметанным взором пространство палаты. На каком-то румбе голова ее дернулась, брови взметнулись выше лба.
— А это еще что такое? — завизжала кастелянша первого ранга, узрев на подоконнике прикрытое драными шторами барахло.
— Чье? Убрать немедленно!
Из-под одеяла высунулась взлохмаченная голова:
— Дует же немилосердно.
По палате вольно гуляли сквозняки. Даже меня доставали. Хотя мое логово было в закутке и загорожено высоким холодильником. Угол же, где расположился Стас, называли северным полюсом. Когда в Москву врывался норд-ост, бедняга вообще не снимал верхней одежды — спал, укрывшись с головой.
— Вернусь через двадцать минут, — предупредила разгильдяя хозяйка отделения. В ответ раздался сухой, надрывный кашель.
Ситуацию прокомментировал старожил Заборин:
— На подоконнике лёду намерзло толщиной в ладонь, — но то был глас вопиющего в пустыне.
Немного погодя в палату занесло лечащего врача. С порога глянула в угол. Покачала головой:
— Безобразно! Меня же и накажут.
Точно через двадцать минут явилась «хозяйка» в сопровождении старшей медсестры.
— Полюбуйтесь, Наталья Петровна!
Снова откликнулся Заборин:
— Я уже дважды простужался. Дома буду долечиваться.
— А Волынского досрочно выпишем, с волчьим билетом, — не унималась главная виновница. — Ведь хуже бомжа. Спит в куртке, джинсы не сымает. На таких белья не напасешься.
Обитатели цепочкой потянулись в коридор. Никому не хотелось с «хозяйкой» собачиться. Мы с Валерием остались одни. Я пробрался к северному полюсу, тронул парня за плечо. Не вдруг выпростал он из-под одеяла взлохмаченную голову.
— Вчера ты, кажется, не ужинал, сегодня на завтрак не ходил.
— Аппетита нет. Даже запах еды противен.
Я взял с тумбочки градусник: 40,3. Это утренняя температура, ночами обычно выше.
— Мне б хоть капельку погреться, — слетело с его уст.
Пошел на кухню. Дверь оказалась запертой. Вернулся в палату, собственноручно вскипятил чай. Бросил в бокал двойную порцию заварки. Достал пакет со сдобными сухариками… В дверях вдруг свет застило. На пороге стоял завотделением Виктор Соломонович.
— Значит, имеете свой кипятильник! Что категорически запрещено.
Из-за его спины раздался твердый голос Максима Заборина:
— А то, что в палате холод собачий, это по правилам, да? Лекарства только зазря переводим.
В казенном учреждении назревал бунт. Виктор Соломонович сделал шаг назад и с достоинством удалился.
Точно по графику явилась в больничную палату со своим уборочным комбайном санитарка Галина Денисовна. Выждала паузу, как бы раздумывая, с какого угла начинать. Глубоко вздохнула, взяла курс на северный полюс.
Не спеша поштучно перебрала и протерла на тумбочке Волынского каждую вещь. Наметанным глазом глянула на градусник, покачала головой. Стас почуял присутствие постороннего, приоткрыл часть лица.
— Что-то ты, голубчик, у нас зажился.
С губ болящего слетело нечто нечленораздельное.
— Поняла, поняла, похвастаться тебе нечем, — отреагировала покорная раба Гиппократа.
— У меня же сессия на носу, курсовая не закончена.
Санитарка предложила свои услуги:
— В таком случае, позволь у тебя на окошке уборочку сделать.
С другого конца палаты раздался слабый голос новенького:
— Там вообще раму надо менять, в труху превратилась.
Галина Денисовна и тут нашлась:
— Сперва порядок надо навести, опосля уж все остальное.
И куда-то умотала. Возвратилась с двумя старенькими одеялами. Все второстепенное рассовала по пакетам, убрала под койку. Какие-то вещи сунула в изголовье. Снова куда-то убежала. Принесла шикарное ватное одеяло, явно предназначенное для люксовой палаты. А к нему еще и приклад, хрустящий пододеяльник. В занюханной больничной камере свежо повеяло озоном, будто после шальной июльской грозы.
Заботливые женские руки — они способны чудеса творить. В довершение всего Галина Денисовна произвела настоящий фокус-покус: поставила на общий стол вазочку с геранькою в цвету. Каждый из восьми пациентов 537-й палаты отреагировал на это движение души технички по-своему. Кто-то многозначительно головой покачал, кто-то слегка присвистнул… Волынский, сидя на кровати по-турецки, от полноты чувств сентиментально прослезился. Возможно, с этой минуты болезнь его резко пошла на убыль.
В тот день несколько больше обычного санитарка-нянечка потратила свое время в нашей палате и, похоже, не торопилась к соседям. Навела порядок на общем столе. Перебрала все газеты и журналы — старые сложила в отдельный пакет для макулатуры, ничейные книги выстроила в стройный ряд. Фактически из ничего возник симпатичный библиотечный уголок.
Истинный мастер в завершенную уже вещь обычно вносит некий, казалось бы, неуловимый для неискушенного глаза штрих. Так возникает нечто из ряда вон выходящее. Галина Денисовна провела ладошкой по веточкам герани, по ходу движения удалив несколько уже пожелтевших листьев. Отчего весь цветок от корня до верхушки обрел природную красу, свежесть. Хотя, как известно, декабрь — не лучшая пора для комнатных растений.
— Ну все, пошла я, — не обращаясь персонально ни к кому, проговорила жрица чистоты, берясь за штурвал своего санитарного комбайна. Тут-то и слетели с ее уст поразившие всех нас слова:
— На больных-то не обижаются.
Каждый воспринял сказанное на свой счет. Хотя это адресовано было не узникам 537-й палаты, а неким авторитетам, имеющим прямое или отдаленно-косвенное отношение и к этой клинике, и ко всем другим на пространстве нашего государства. Оное усиливает гадостная обстановка, нарочитое небрежение медперсонала. В сущности — то вульгарный способ вымогательства из подопечного МСК не облагаемой налогом мзды. Причем никакой гарантии на… долгожительство. Наоборот, берущий втайне желает поскорей избавиться от… соучастника. Дабы концы в воду!
После кто-то из сопалатников слова Галины Денисовны назвал вещими. В том смысле, что им место над входам во всякое медучреждение, — заместо крикливых лозунгов и пустопорожних призывов.
IIКопаться в медицинской буче — занятие неблагодарное, чреватое всевозможными неожиданностями, в том числе и летальными. Инициированное в 52-м году самим Хозяином Кремля «дело врачей», как известно, не получило развития… Инициатору та буйная затея вскоре вышла боком. То, что к злодейству причастен Лаврентий Берия, народ не сомневался ни тогда — по свежим следам, ни теперь. Многих смущало, что палача в генеральском мундире в два счета, без суда и следствия убрали с политической арены.
Слухи о том, что Сталина отравили, возникли сразу. Собрать же документальные доказательства удалось только пятьдесят пять лет спустя.
Собственное журналистское расследование целенаправленно провела газета «Комсомольская правда». При поддержке редакции ее корреспондент получил эксклюзивный допуск к личному делу И. В. Сталина. Итогом кропотливой работы Николая Добрюхи явилась книга под названием «Как убивали Сталина».
Великие преступления в одиночку не делаются. К случившемуся на рассвете 5 марта 1953 года на загородной даче оказались причастны реальные действующие лица — охранники, телохранители, медперсонал разного ранга.
С обнаружением новых архивных материалов и живых свидетельств прежние версии, относящиеся к смерти Сталина, по сути, превращены и политическую макулатуру. Да, то было хорошо упакованное вранье, не соответствующее действительности. А реальность такова: в крови пациента № 1 в последний момент обнаружились с чего-то токсины.
Пустить такую информацию в народ, в мир было бы форменным безумством для тех, кто стоял на страже здоровья вождя. Потому-то и началась лихорадочная возня с бумагами, с протоколами. Профессору Лукомскому задним числом Политбюро поручило оформить «Историю болезни, составленную на основе журнальных записей течения болезни И. В. Сталина». Но вот выясняется следующее: сей непреложный документ в течение короткого срока переделывался по меньшей мере четыре раза! Всякий раз становился все более и более «совершенным»… Первый вариант датирован 17.03.53 г. Второй возник уже несколько дней спустя. Потом был третий (черновик, вообще без даты). Потом на свет явился четвертый вариант — чистовик! — подписанный всеми членами медицинской комиссии. Впрочем, тоже без даты, на основании июльского дубликата.
Почему, спрашивается, была необходимость раз за разом возвращаться к «больному вопросу» в течение четырех месяцев? Дело в том, что в конце того же года был арестован Хозяин Лубянки, оттого, значит, и надлежало внести коррективы в текст в связи с новыми обстоятельствами текущих событий.
