Сергей Григорьев - Морской узелок. Рассказы
— Да, как же! А воронье, а рысь, а волки?
— Нуте-с! Мы же спасли и Петра и коня. Так вот, после этого счастливого открытия Петр избрал место для верфи в ближайшей к Сухому месту части берега Невы. Вот тут, где теперь Адмиралтейский двор и арсенал Петра… Туда мне сидя не дотянуться. Сем-ка, я попробую встать…
Опираясь на костыль, адмирал, охнув, поднялся с кресла, прихрамывая, шагнул к Литейному — левая нога у Бутакова в шерстяном чулке, а правая в сапоге с высоким подбором.
— Дедушка, давайте разуемся совсем, — предложил Степан.
— Пожалуй, так будет лучше! — согласился адмирал, опускаясь в кресла.
— Держитесь, дедушка! Гоп!
Степан сдернул сапог с ноги адмирала, звякнул в колокольчик и приказал вестовому:
— Мягкие туфли адмиралу!
Вестовой фыркнул и ждал, что прикажет ему сам адмирал.
— Ну, что же ты стоишь? — прикрикнул Бутаков. — Давай мягкие туфли адмиралу.
— Есть давать мягкие туфли!
— Превосходно! Теперь у нас дело пойдет скорее, — говорил адмирал, переступая в туфлях по плану. — Вот здесь Петр решил построить Литейный двор и Арсенал. Если мы взглянем теперь вдоль левого берега Невы, то увидим, что он простирается, в общем, по прямой линии до поворота круто к югу у Нового Адмиралтейства. Тут будет строиться новый паровой броненосный флот. И рядом — пароходный завод Берда. Нева чуть-чуть изогнулась выпуклостью к северо-западу. Но с кораблей у Литейного оба берега все же просматриваются, сияя огнями до Нового Адмиралтейства, если бы неприятель вздумал войти в Неву для высадки флота. План Петербурга целиком и полностью отвечал задачам обороны морскими и земными силами. Об этом мы с тобой поговорим подробнее как-нибудь потом…
— Когда же, дедушка, «потом»? Ведь я скоро отсюда уеду…
— Ах, я и забыл! Очень жаль. То, что я думал рассказать тебе, мало кому интересно, кроме нас с тобой.
— Дедушка, расскажите сейчас!
— Нуте-с… Разве вкратце? Главное, чтобы ты, приехав в Питер, в нем не заблудился. Вдумайся, не забудь того, что я тебе говорил, — не заблудишься. Вспомни, что там, где мы с тобой походили, и среди дворцов, проспектов и садов двести лет тому назад рос лес густой, дремучий, захламленный. Вдоль Невы еще кое-как можно было ходить. Вот тут и показано много улиц — все вдоль Невы. Это естественно. А в лесу надо прорубать дороги, делать просеки. Вот первые две просеки, сделанные Петром, — Вознесенский и Литейный проспекты. Они проложены строго по меридиану с севера на юг. Если мы отложим по Литейному проспекту с севера на юг расстояние от Литейного двора до Старого Адмиралтейства, то увидим, что тут бывшая просека, а теперь Литейный проспект, кончалась. Что тут, в этом углу, расположил Петр? Тут он устроил кузницы для флота, поселил кузнецов, деревщиков, каменщиков, мастеров: штукатуров, горшечников, кирпичников — по цехам. И тут же их цеховое управление, а нынче, попросту говоря, ремесленная управа. Из этого цеха мастерских и мастеровых основан по мысли Петра еще проспект — Загородный до встречи с Вознесенским проспектом. В этом углу Петр основал гнездо мастеров высшего класса, ученых механиков; теперь их зовут инженерами. Как задумал Петр, так и осталось до наших дней — выросло, развернулось. Тут мы видим Технологический институт гражданских инженеров, Институт путей сообщения, высшее ремесленное училище. Отсюда Петр не успел ни проложить, ни далее продолжить проспекта к устью Мойки. Многое этому мешало, особенно реки, речки, ручейки, трясины. Однако если ты возьмешь расстояние от угла Загородного проспекта до впадения Мойки в Неву, то оно окажется точно равным расстоянию от устья Мойки до центра Петербурга, то есть Старого Адмиралтейства. Возьми костыль, прикинь-ка сам…
Степан принял из рук Бутакова костыль и отмерил семь расстояний, причем и длина Литейного проспекта оказалась такой же длины, что и длина Вознесенского проспекта до Троицкого проспекта. Прикладывая прямой костыль к плану, мальчик видел изломы проспектов, и его смутило, что Невский проспект хотя и шел от Невы, но заметно пересекал Литейный выше цехового гнезда, что, видимо, нисколько не смущало адмирала. Бутаков снова взял в руки указку.
— Погоди, я переведу масштаб расстояний в масштаб времени. При Петре в России время уже начали считать часами, а не то что прежде: от зари через полдень до заката и от Заката через полночь до рассвета. День да ночь — сутки прочь. Теперь мы учитываем минуты, а скоро начнется такая пора — начнем считать секунды. Для нас, моряков, важны условные расстояния, и мы уже давно применяем хронометры для отсчета угловых секунд. Нуте-с! Так вот, старина, полукружие петербургских проспектов в масштабе времени очень точно приближается к одному часу ходьбы солдат в строю с походной выкладкой. А посему Петр, разместив свою пехоту так, что мог в случае тревоги — например, при высадке десанта в устье Невы — выставить на линию фронта всю массу своей пехоты и артиллерии в течение одного часа, пока расквартированные по Неве небольшими группами передовые части сдерживают первый натиск неприятеля. — Бутаков указал на плане места расположения войск. — Натурально, флотские экипажи расположились близ Невы. Моряки — передовой отряд, и оборона Петербурга есть святая обязанность и долг прежде всего моряков. Мы, моряки, любим Петербург, это наш город. Балтийское море — наше море. В Неву мы никогда никого не пустим — это наша река. Поговорим о Невском проспекте. По замыслу Петра, то, что теперь есть Невский проспект, должно было явиться по глубине и ширине морским каналом с широкими великолепными набережными. Он соединил бы тугой тетивой крупную длинную луку Невы. В одну сторону плывя по каналу, мы видели бы все время золотой кораблик на шпиле Адмиралтейства, в другую сторону — золотые купола Александро-Невской лавры… Здесь, на месте, именуемом Викторией, святой и благоверный сын России Александр Невский разбил врагов, и здесь же сам Петр… Ну, чего еще тебе? — оборвав речь, обратился Бутаков к двери.
Из раскрытой половины двери, ухмыляясь, выглядывал Фадеев.
— Ваше превосходительство, пришел доктор, — едва сдерживая смех, доложил вестовой. — Прикажете принять?
— Проси, — с досадой молвил Бутаков и торопливо направился, охая, в свое кресло.
Степану показалось, что дедушка испугался.
Доктор, высокий, плотный, затянутый в элегантный сюртюк, в скрипящих сапогах и даже со шпорами, скорее напоминал строевого офицера, чем врача. Холеными усами с пышными подусниками, бобриком густых волос он похож был на почившего императора Николая и, видимо, не только знал про это сходство, но и дорожил им, его лелеял и усиливал, старался таращить глаза, чтобы они были навыкате.
— Великолепно, превосходно! — воскликнул доктор, разводя руками.
Бутаков опустился в кресло и вытянул ногу на табурете.
Степан проворно закутал ногу пледом и отступил в сторонку, придвинув доктору стул. Больной смотрел на врача недружелюбно.
— Что «великолепно»? Что «превосходно»? Нуте-с? — сердито спросил Бутаков.
— Что великолепно? Странный вопрос. Вчера больной испытывал нестерпимые боли, был прикован к креслу, а сегодня он как ни в чем не бывало ходит по комнате в туфлях и как будто не ощущает боли.
— Не жалуюсь! — подтвердил адмирал.
— Кто же, я спрашиваю, исцелил вас?
— Вот мой доктор! — Бутаков указал костылем на Степана.
— Ах, вот как! Это фельдшерский ученик?
— Нет, это м о й ученик! Мы со Степой гуляли по Петербургу. Мой ученик на днях уезжает в столицу, чтобы поступить в морской корпус. Вот, чтобы он не заблудился там, мы и рассматривали план. Однако я устал. На сей раз довольно…
Степан собрал листы и скатал их в трубку. На цыпочках, захватив свои сапоги, Степан вышел, простившись с адмиралом, в переднюю.
МОРСКОЙ УЗЕЛОК
В 1821 году Михаил Петрович Лазарев получил назначение в кругосветное плавание на корабле «Крейсер», только что построенном. Назначенный командиром «Крейсера», Лазарев, по обычаю, сам и снаряжал корабль в дальнее плавание. Андрей Могучий, молодой матрос из поморов, выпросился на «Крейсер» и пошел в далекое плавание одним из старших рулевых «Крейсера».
Среди офицеров «Крейсера» находился девятнадцатилетний мичман Нахимов, только что окончивший Морской кадетский корпус. Мичман Нахимов получил в свое командование капитанский шестивесельный вельбот, построенный из красного дерева. Командовать шлюпкой, назначенной для разъездов капитана, было большой честью. Нахимов получил ее благодаря тому, что кончил корпус с отличием, а на парусных учениях прослыл «отчаянным кадетом». Этот изящный кораблик радовал сердце молодого командира и приписанных к вельботу матросов: перед отправлением в плавание на гребных состязаниях в Маркизовой Луже[1] вельбот Нахимова вышел на первое место, «показав пятки» всем шлюпкам.
