Виржини Депант - Teen Spirit
Я слышал, как она рыдает у себя на кровати. Я уже и сам не знал, злюсь ли я на нее, презираю ли, сочувствую ли или мне вообще все это по диагонали…
В итоге принялся доставать посуду из машины.
* * *Сандра была категорична:
— Ты должен ее поддержать. Она сейчас как бы переходит реку по острию бритвы. Твое дело поддержать, больше ты ей ничем помочь не можешь. Ты правильно отреагировал. Когда такое происходит, ты должен промолчать, успокоиться и потом ее поцеловать. Ты ее поцеловал?
Зажав во рту сигарету и сощурив глаза, она разбирала бумаги: одну стопку складывала на стуле, другую на столе, третью позади себя на полу — на выброс, бумаги последней категории предварительно рвала пополам.
— Ну да, мне стало ее жалко, и я пошел ее утешать.
— А потом?
— Посмотрели «Баффи», послушали «Систем оф э Даун». Пришла Алиса, видела бы ты, как она изменилась… я и не думал, что этот хмырь так много для нее значит. Совсем другая женщина. Положительный момент: мне ее так жалко, что даже не тянет ее трахнуть.
— Я рада за тебя. А в остальном не парься, просто полоса такая. Перемелется. Что Нанси устраивает сцены — это нормально, гормоны играют. Но вообще-то ей есть с чего беситься.
— Ты видела, сегодня по кабельному опять «Киллера» крутят. Давай сварим макароны и посмотрим?
Она резкими движениями разорвала три страницы, сглотнула слюну и буркнула, не глядя на меня:
— Сегодня я ухожу.
— Опять к этому?
— Опять. С ним ничего, прикольно.
— Мне показалось, он полный кретин.
— В общем, нет. Он не похож на моих обычных хахалей. А учитывая, что я всегда лажаюсь, я подумала, может, не вредно попробовать.
Я принял это и на свой счет тоже: злится, стало быть, что мы ни разу не переспали. С бабами всегда так: если ты ее хочешь, она недовольна, дескать, ты только об одном и думаешь; если же ты об этом не думаешь, она, понятно, тоже недовольна.
Сандра встречалась с тем татуированным занудой, которого я уже видел. В первый раз, когда она не пришла ночевать, я воспринял это нормально. Типа, я либеральный, терпимый, уверенный в себе и не поддамся ревности, как дурак…
Во второй раз я не понял, зачем она к нему идет снова. Я его, конечно, не знал, но по ее же рассказам выходило, что он чувак гнилой, пусть с примочками, припанкованный, но все равно гнилой. И с ней обращался не так, как следовало. Не так, как обращался бы я, будь я на его месте, от которого, впрочем, сам же и отказался. И опять выходило, что во всем виноват я. И до чего же мне это обрыдло.
На третий вечер я вынужден был констатировать, что не люблю одиночества. Что мне оно дико не по кайфу. Что я ревную. Что меня плющит и я желаю, чтобы он сдох. И мы остались бы вдвоем.
Но жаловаться я, понятно, не мог и помалкивал в тряпочку.
* * *Случаются недели, когда наваливается все сразу… На другой день я отправился на бульвар Сен-Жермен сдавать перевод. Мэйлов они не принимали. Дискеты тоже. Это издательство немного не догоняло в смысле Интернета, принтеров и прочего. Максимум, с чем они были знакомы, — ксерокопия.
От них заглянул в книжный магазин, болтался там довольно долго, подумывая, не украсть ли биографию Э. Бункера[22]. Но не стал, ушел.
И встретил Катрин. За время, что мы не виделись, она превратилась в совсем другую женщину, хотя и очень похожую на прежнюю Катрин. Она коротко остригла волосы, символика образа «я освободилась от мужчины-угнетателя и стала эмансипированной» повергла меня в уныние, но я не подал виду. Прическа ей в общем-то шла, молодила ее, глаза казались больше. Она сильно похудела. Грудь у нее всегда была маленькая, бедра узкие — похудев, она стала плоской как доска. Тело пацана. Прежде она мне нравилась больше, но я опять же смолчал.
Чудно было ее видеть. Я давно уже перестал о ней думать и теперь испытывал странное ощущение. Мы чувствовали себя одновременно и стесненными, как чужие друг другу люди, и очень близкими.
Увидев меня, она не улыбнулась, но устремилась ко мне, как снаряд к мишени. Словно ждала этой встречи. Она не радовалась, не волновалась, она упорно шла к цели, а цель заключалась в том, чтобы выказать мне презрение.
Я предложил ей пойти выпить кофе в надежде, что она откажется, — уж больно неловко все складывалось. Она устало согласилась.
— Что новенького? — произнесла она с вызовом, выставив вперед маленький подбородок.
Сила ее ненависти меня потрясла. Я попробовал пошутить:
— Вау! Да ты меня все еще любишь!
— Поскольку ты меня не спрашиваешь, я сама тебе скажу, что у меня новенького: я стала начальницей отдела DVD в магазине «Вирджин», с Мартеном у нас все хорошо, и я жду ребенка.
А я и забыл, что ее дружка зовут Мартен, как Алисиного. Это меня развеселило. Я сказал:
— Поздравляю. Послушай, Катрин, перестань смотреть на меня так, будто собираешься плюнуть мне в лицо. Да, я оказался не на высоте, ты меня выставила, я, черт возьми, был хорошенько наказан… Неужели ты теперь всю жизнь будешь на меня злиться за то, что я страдал агорафобией, когда жил у тебя?
— Я вижу, какая у тебя агорафобия…
— У меня выбора не осталось. Ну и потом, я изменился. Знаешь, что со мной случилось?
Она покачала головой и презрительно сощурила глаза. Не припомню, чтобы меня еще кто-нибудь так ненавидел. Я подумал, что мой рассказ ее немного смягчит:
— Помнишь, ты нашла у меня в кармане визитную карточку?
— Помню ли я?
Голос звучал оскорбленно, будто все случилось вчера. Она, оказывается, запала на меня так, как я и не подозревал.
— С этой девицей я не виделся тринадцать лет. Она кровь из носу хотела со мной поговорить, поэтому я и вышел. Я тебя не спрашиваю, помнишь ли ты, что я вышел… Так вот, она мне сообщила, что у нее от меня дочь.
Минут на пять Катрин перестала меня ненавидеть и мобилизовала всю свою энергию на то, чтобы въехать:
— Дочь?
— Зовут Нанси. Ей тринадцать лет. Так что, видишь, я тоже стал папой! И еще скажу тебе: здорово, что ты ждешь ребенка, это, знаешь, клево. То есть конкретно сейчас с Нанси не очень клево… Не знаю, как это у тебя было, но сдается, девчонки часто бывают несносными в этом возрасте…
Катрин смотрела на меня широко открытыми глазами, полными недоверия.
— Это что, очередной бредовый вымысел?
— Нет. Мне нравится, что ты употребляешь слова нашего президента. Но это правда. А в остальном не беспокойся, я все так же нищ. Ну, работаю чуть-чуть… ничего потрясающего. У меня все равно уходит неделя на то, чтобы решиться войти в метро, я по-прежнему заглатываю все антидепрессанты, какие существуют, и впадаю иногда в чудное состояние…
— Почему ты мне не сказал?
Она была шокирована сильней, чем я, когда узнал про дочь. Я пожал плечами:
— Сам не знаю… В сущности, не было времени поговорить. Вечером я лег спать. А утром ты так рассвирепела, что я слова вставить не смог…
Катрин сильно побледнела. Я сообразил, что совершил чудовищную глупость. Она зарыдала:
— Почему, черт возьми, ты мне ничего не сказал? Я бы тебя не бросила… Я думала… я думала… Я бы не ушла, если бы ты сказал…
Она повторила это раз десять. Я стал ее успокаивать:
— Брось, не расстраивайся, все кончилось хорошо. Меня это подтолкнуло, как пинок под зад, ты нашла подходящего парня… Теперь ты ждешь ребенка, это здорово… Грустно, конечно, немного, но не с чего уж так горевать.
Я знал, что беременные, они все со странностями, поэтому не слишком волновался, и вдруг она завопила на все бистро:
— Да не люблю я его, твою мать! Если бы ты мне сказал, я бы осталась с тобой, я хотела ребенка от тебя!
Она кричала с такой страстью, что я не знал, куда деваться. Официант за стойкой улыбался во весь рот.
Я был совершенно обескуражен.
* * *— И тебя это не удивляет?
— Она просто идиотка. Что за фигня: она тебя бросила, ни разу не позвонила, забеременела, а когда ты ее встречаешь, она, видите ли, рыдает, что не должна была от тебя уходить? Да это черт знает что…
Сандра развила бешеную деятельность: решила постирать шторы. Ходила от окна к окну с табуреткой в руках, отважно на нее взбиралась и снимала очередную занавеску. Я таскался за ней по пятам и стоял у нее за спиной, чтобы в случае чего поддержать. Насчет Катрин она завелась как следует:
— И вообще, если говорить откровенно, у нее кисель в коробке: ты вел себя с ней как последняя скотина, она от тебя ничего хорошего не видела… Что за блядские приступы мазохизма? Не понимаю…
Лично меня такой поворот событий только радовал. Давно уже ничего в моей жизни не волновало Сандру до такой степени. Мне приятно было воображать, будто ее раздражение вызвано страхом, что я вернусь к Катрин, то есть страхом меня потерять.
С тех пор как Сандра стала встречаться с татуированным, я все обдумал: нам надо быть вместе. Правда, я ничего конкретного не предпринимал и с Сандрой своими соображениями не делился. Но для себя я это четко сформулировал, что само по себе казалось мне шагом вперед. Она запихнула шторы в стиральную машину и повернулась ко мне:
