Бора Чосич - Наставники
Много было выпито на нашей кухне в победоносном сорок четвертом году, больше всех пил наш товарищ Иван Александрович Дубинский. Иван Александрович выпил все жидкости из маминой домашней аптечки, невзирая на цвет этих самых жидкостей. Иван Александрович начал блевать зеленым, потом красным. И, наконец, просто кровью. Наш товарищ, русский сержант с абсолютно голубыми глазами, загубил наш паркет собственной кровью, отравленной бесчестными аптекарскими препаратами, совершенно нечеловеческими. Когда он умер, все присутствовавшие – солдаты, члены моей семьи, цыгане – начали трезветь, но продолжали ничего не говорить. Лицо Ивана Александровича обмыли последним заначенным стаканом водки, настоящей, безвредной; отец, растрогавшись, поцеловал его в лоб.
В сорок четвертом году, в разгар расцвета древнего искусства празднования, погиб от алкогольных испарений товарищ наш Иван Александрович Дубинский, русский, что подтверждает его очень длинное имя. Наша семья продолжила пьянство как-то тихо, торжественно Ремесло принятия алкогольных напитков, в наибольшей степени свойственное моему отцу, настолько необходимое в условиях победы над врагом, не угасло и после суровой гибели нашего товарища Ивана Александровича, но все-таки с этого момента что-то изменилось, хотя сами мы не могли сказать, что это было.
Благородное слесарное занятие
Был год сорок четвертый, и предметы, вещи, дела в тот год быстро выходили из строя, как домашние, так и исторические. Отец сказал: «Весь мир в жопе!» Дедушка добавил: «И в первую очередь ты по причине алкоголя!» Отец сказал: «Все нефтеперегонные заводы мира в огне!» Мама сказала: «Ну, это их дело, мне же лично жаль только, что у моего „Зингера" не крутится маховик!» Отец продолжил: «На Украинском фронте не осталось ни одного целого танка!» Тетки добавили: «А людей, то есть трупов, сколько! – и продолжили, но намного тише: – Как жизнь страшна!» Мама спросила: «Интересно, куда подевались те несчастные, которые лудили нам кастрюли и чинили краны за позавчерашний картофельный паприкаш? – и добавила: – Сейчас, в эти трудные дни, они могли бы зарабатывать бешеные деньги, потому что все ломается!» Дядя сказал: «У них сейчас дела поважнее!»
Было это в сорок четвертом году, перед кондом войны, во время великого ремонта истории, Европейского континента, вещей на этом континенте, а у нас дома между тем никто не мог починить вытяжку над плитой, помятую до невозможности. Отец сказал: «Давай я!» Но дедушка тут же крикнул: «Ага, и шею себе сломаешь!» Дядя сказал: «У меня от высоты в ушах звенеть начинает!» Мама села и опять принялась плакать, вспоминая мужчин из различных довоенных фильмов, которые влезают на деревья и вообще туда, куда им нужно, несмотря на стрелы, летящие в спины. Я спросил: «А почему у нас нет своей мастерской по ремонту сломанных вещей?» Мама сказала: «Потому что мы несчастные!» Дедушка сказал: «Потому что мы все-таки еще не пали так низко!»
Сейчас, в сорок четвертом, перед концом оккупация германским вермахтом, все вещи были сломаны, испорчены, как фабричного производства, так и наши, сделанные собственными руками. Не было людей, чтобы привести их в порядок, починить, снова пустить в дело. Мама сказала: «Только бы дожить до того дня, когда у меня будет новая швейная машина, починенная мясорубка и кран, который не капает!» Дедушка спросил: «Знаешь, когда это будет? – после чего сам ответил: – Никогда!» Именно в этот момент бойцы Двадцать первой сербской просверлили насквозь противотанковым снарядом фашистский танк точно перед нашим домом. Те же бойцы пулеметной очередью, словно заклепками, пришили к стене фашистского лейтенанта. Дедушка вслушивался в пулеметную очередь, доносившуюся с крыши, приговаривая: «Во клепают!» Бойцы Двадцать первой сербской во главе с капитаном Вацуличем, очень высокого роста, стали вместе с нами исполнять партизанскую танцевальную музыку, мама воскликнула: «А потом мы починим все, что сломалось!»
Было это в сорок четвертом году, почти в конце войны, капитан Вацулич сказал: «Не важно, что у нас поломаны радиоаппараты и другие механизмы, важно, что все мы идем на штурм лучшего будущего!» Мама сказала: «Вот этого я и боюсь!» Наш сосед, бывший университетский профессор, спросил: «Как вы можете общаться с этими слесарями?» Мама тут же ответила: «Они тоже люди, может, еще и получше некоторых!» В сорок четвертом году, в конце великой революции, как мировой так и нашей, семейной, то есть личной, когда мы наполнили свой дом представителями многих бывших ремесел, довоенных, мама заявила: «Все вы мне дороги, хоть ничего и не ремонтируете!» Товарищ капитана Вацулича Строгий сказал: «А что, мы запросто!» Мы и в то время ухитрялись согревать чай замерзшим бойцам Двадцать первой сербской и петь им песни, посвященные Гавайскому архипелагу. Дедушка спросил: «А когда вы за это поломанное железо наконец возьметесь?» Строгий ответил: «А чем мы, по-вашему, занимаемся?» Строгий вытащил фотографии с видами немецких городов с перевернутыми трамваями, разрушенными фабриками и сброшенными памятниками из клепаных листов железа. Строгий победоносно посмотрел на дедушку и сказал: «Ха, ха, ха!» Мы его доводы восприняли. Мама сказала: «Хоть бы мне кто в ванной трубу заварил!» Строгий сказал: «Мало ли я их наварил в довоенный период, сейчас меня только одна труба интересует – ствол моего русского автомата, ха, ха, ха!» Наш сосед Павел Босустов отозвал дедушку в сторону и сказал: «Вот видите, все они слесари, но никто вам не починит кран или трубу!» Дедушка вздохнул: «Да вижу я!» Я сказал: «Зато они починят шар земной, который прохудился в том месте, где находится Берлин!» Дедушка спросил: «Кто тебе это сказал?» Я ответил: «Я прочитал это в уборной на стенке!» Мама всплеснула руками: «Боже, спаси и помилуй, до чего ребенок дойдет при этой новой истории!» Дядя подвел черту: «Это неизбежно!» В сорок четвертом году, слесарном, монтерском, насыщенном ремонтами, главные мастера этой страны говорили: «Некогда нам с вашими шурупами возиться, нам еще надо расстрелять два миллиона сбежавших эсэсовцев!» Мама воскликнула: «Это же ведь кровищи сколько!» Отец сказал: «Сейчас я высплюсь, потом выкурю сигаретку и все тебе починю!» Мама воскликнула: «Я всегда знала, что лучше тебя во всем мире нет!» Дедушка произнес: «Это я уже где-то слышал! – и добавил: – Только не помню где!» В тот год все говорили: «Мы были никто, а теперь станем все!» Дядя сказал: «Стать-то станет, если будет на кого!» Дедушка съязвил: «А тебе-то что толку, если ты уже всех оприходовал?»
Однако были те, которые хотели стать; благодаря им, их слесарному мастерству, умению осуществлять генеральные ремонтные работы, погибла большая часть человечества, а другая, меньшая, в том числе и мы, осталась в целости и сохранности, что, впрочем, прямо следует из этого рассказа.
Как мы выносили мусор
Я жил в семье, семья состояла из многих членов, все они копили вещи, необходимые для жизни: пищу, фотографии, воспоминания. Все члены моей семьи все время что-нибудь приносили домой; мы эти вещи рассматривали и показывали другим. У моей семьи, которая полным своим составом жила в одном доме во время большой войны между гитлеровской Германией и нами – остальным человечеством, была куча полезных вещей и лишь несколько сломанных, никуда не годных, – это и был мусор, или, проще говоря, дерьмо. У нас был специальный желоб для сбрасывания мусора, внизу ждали люди в кожаных фуражках, очень небритые. Дедушка бросал в желоб кости, а также использованную бумагу, тряпье, снизу вопили: «Хозяин, да что ж ты все на голову норовишь!» Дедушка вздыхал: «Такая уж у вас служба!» По соседству господин и госпожа Мирковичи обращались друг к другу: «Сердечко мое! – и гораздо чаще: – Говно сраное!» Дедушка вздыхал: «Красота-то какая, а?» Дядя сказал: «В России даже из дерьма делают полезные вещи посредством прессования!» Отец сказал: «Не бреши!» У нас было много прекрасных вещей, но были и совершенно негодные к употреблению. Эти последние смердели, разлагались на мелкие детали в результате процесса гниения. Мама смотрела на мусорщиков, выносящих нашу золу и по ошибке заплесневевший хлеб, и вздыхала: «И почему люди должны этим заниматься?» Дедушка отвечал: «Не твое дело!» Мама продолжала: «Впрочем, я ведь тоже мою унитаз и тому подобное по всей квартире, и ничего, даже песни пою!» Дядя сказал: «Вот видишь!» Дядя еще сказал: «Многие великие поэты написали поэмы, посвященные экскрементам и всякой гнили, и все-таки вошли в историю!» Тетки вздохнули и сказали: «Везет некоторым!» Отец сказал: «Все нам трудом достается!» Дедушка глянул на него и спросил: «Думаешь, от тебя меньше воняет, чем от мусорщиков, которые честно делают свое дело?» Мама сказала: «Я с любой грязью справлюсь, даже когда человек в штаны наложит, но не дай Бог увидеть дохлого мышонка, меня сразу вырвет!» Дедушка резюмировал: «Твоя забота!»
