Гвен Купер - История одной кошки
Когда в конце концов они, задыхаясь, упали на мягкий диван, синие глаза Джоша сияли.
— Ты просто удивительная девушка. Где ты научилась так танцевать?
— Я выросла в Нижнем Ист-Сайде, где полно пуэрториканцев, — ответила она. — Они устраивали эти огромные карнавалы с танцами и угощением. Мама рассказывает, что первый раз взяла меня на подобный праздник, когда мне было всего три года, и я затерялась в толпе. Нашла она меня только через час, в центре группки детей постарше, которые учили меня движениям. Танцевали все, от малышей до стариков. — Она улыбнулась. — Так приятно видеть, как один и тот же танец танцуют несколько поколений, наслаждаясь одной и той же музыкой.
Джош был ошеломлен.
— В детстве я был готов отдать все, чтобы расти в городе, — признался он. — Единственным моим желанием было жить здесь. Я все заранее спланировал. Собирался делать музыкальные обзоры в одном из еженедельных журналов и жить в каком-нибудь ветхом многоквартирном доме в центре, где из мебели только матрас на полу и ящики из-под молока.
Его признание вызвало у Лауры смех.
— Однако непохоже, чтобы все сложилось так, как ты планировал.
— Не так, — согласился Джош, и Лаура уловила в его голосе трогательную печаль. — Я даже не знаю, существовали ли еще те полные крыс квартиры, в которых я так мечтал жить, когда я сюда переехал.
— Я выросла в одном из таких кишащих крысами домов. Можешь мне поверить: в нищете нет никакой романтики. Например, когда засоряется водопровод…
Джош оценивающе оглядел костюм Лауры — несмотря на его строгую сдержанность, он явно был дорогим.
— Вы жили очень бедно?
— Достаточно бедно. Хотя я об этом не подозревала, пока мне не исполнилось четырнадцать лет.
— А что произошло в твои четырнадцать лет?
— Ну… понимаешь… — Лаура сделала неопределенный жест и почувствовала, как запылали ее щеки. Что с ней не так? Почему она не может просто болтать и флиртовать, как любая другая женщина, которая общается в ночном клубе с привлекательным мужчиной? — Однажды ты взрослеешь и понимаешь, как устроен мир на самом деле.
Оркестр, заиграв композицию Селии Круз, зазвучал намного громче, заполнив возникшую в беседе паузу.
Взгляд Джоша поймал улыбку Лауры.
— Значит, все было не настолько ужасно.
— Нет, конечно. — Она вздохнула с облегчением, когда разговор приобрел чуть более легкомысленный оттенок. — Я хочу сказать, что ни отопление, ни водопровод как следует никогда не работали. Наш дом был построен в начале века, поэтому в нем все и всегда ломалось, и еще мы постоянно чувствовали, сколько людей жило до нас в этой квартире. Мы с мамой время от времени кое-что обнаруживали, например след ожога от старого утюга на полу. Или однажды, когда сдирали обои, обнаружили, что одна комната оклеена нотами девятнадцатого века. Моя мама очень любила музыку, и она такой же романтик, как ты, поэтому мирилась со многими неудобствами тамошней жизни.
— А ты думала иначе? — спросил он.
— Мне нравились тамошние люди, — ответила Лаура. — Мне кажется, люди там именно такие, как ты себе представлял. Среди наших соседей было несколько интересных художников. А у тех, что жили сверху, было пятеро детей, и их дочь, моя сверстница, была моей лучшей подругой. А прямо в квартире над нами жили Мандельбаумы. Они, бывало, присматривали за мной, когда мама работала. — В улыбке Лауры проскользнула печаль. — Они были женаты более пятидесяти лет. И до самой смерти безумно любили друг друга.
— Настоящая любовь! — воскликнул Джош. — Это было чувство с первого взгляда?
— Ой, нет, — засмеялась Лаура. — Однажды летом их познакомила на пляже Рокуэя общая подруга. Мистер Мандельбаум был ростом невысок, и голова его уже начала лысеть, зато тело было густо покрыто волосами. Хотя, по общему мнению, женщины были к нему неравнодушны. — Лаура поймала себя на том, что понизила голос и говорит фразами самой миссис Мандельбаум, какими та рассказывала эту историю. «До знакомства со мной Макс проводил время с девушками из “Рокеттс”, — говорила та, пятьдесят лет спустя все еще испытывая гордость за то, что ей удалось победить фигуристых соперниц и завоевать любовь мистера Мандельбаума. — Будущей миссис Мандельбаум тогда только исполнилось восемнадцать, она на восемь лет моложе супруга. Поэтому, когда их общая знакомая попыталась их свести, мистер Мандельбаум ответил: «Я не стану встречаться с ребенком!» А миссис Мандельбаум заявила: «Не собираюсь знакомиться с этим волосатым бабуином!» Но каким-то образом ей удалось уговорить их встретиться. Они отвратительно провели время. Он повел ее в придорожную закусочную, оставил одну за столиком в углу, а сам танцевал со всеми девушками подряд. Но позже, когда он провожал ее домой, ему стало стыдно за свое поведение и он завел с ней беседу. Так они и проговорили до самого ее дома. Миссис Мандельбаум говаривала: «И тогда нас обоих укусила любовная муха!»
Лаура замолчала. Сейчас она испытывала необъяснимую радость оттого, что можно поговорить с Джошем об этих людях, но с воспоминаниями о них всегда приходила и боль. Она настолько углубилась в прошлое, что вздрогнула, когда Джош спросил:
— А дети у них были?
— Сын, Иосиф. Погиб во Вьетнаме. У них в гостиной, рядом с орденом «Пурпурное сердце» стояла его фотография в армейской форме. В детстве он казался мне таким красивым, прямо кинозвездой. — Лаура опустила взгляд на руки Джоша. — Если честно, он был чем-то похож на тебя.
Уголки губ Джоша поползли вверх — было видно, что комплимент ему пришелся по душе, хотя он сделал вид, что не обратил на него внимание.
— А кто-нибудь из твоих знакомых еще живет там?
— Нет. — Лаура старалась, чтобы ее голос не звучал так резко, но, кажется, безуспешно. — Здание было признано непригодным для проживания, и нам всем пришлось переехать.
Повисла очередная пауза. Джош поднес к губам бокал, и Лаура вся зарделась, когда поняла, что размышляет о том, какие на вкус его губы. Каково это, когда он прижмет тебя спиной к мягкому дивану и прикоснется к твоей шее. Он небрежно перекинул руку поверх спинки дивана, и Лаура уловила запах его шампуня и рома, запах тепла от танцев в битком набитой людьми комнате и аромат свежевыстиранной одежды, снимающий напряжение. Нос Лауры уловил даже что-то напоминающее цветы валерианы, которые Сара как-то безуспешно пыталась разводить в маленьких горшках, свисающих с подоконника их квартиры. Она поймала себя на том, что незаметно прильнула к нему ближе — краем рукава Джош задевал ей шею.
Он взглянул на Лауру, их взгляды встретились.
— А почему бы нам не взять немного еды? — предложил Джош. — Где-то здесь неподалеку «Рауль». — И когда Лаура возразила, полагая, что этикет требует их присутствия до конца вечеринки, он добавил: — Я и так уже здесь засиделся. Закончить смогут и без меня.
После того первого вечера они практически все свободное от работы время проводили вместе. Джош трудился так же много, как и Лаура, хотя его рабочий день длился не так долго. После окончания юридического факультета и устройства на работу в контору «Ньюман Дайнс» первым и единственным обязательством Лауры было обязательство перед конторой. Но теперь она ловила себя на том, что вечерами пытается сбежать с работы пораньше, часов в семь, потому что буквально не может дождаться встречи с Джошем. Жизнь в конторе с обязательным присутствием и неподъемным объемом работы давно стала для нее настоящей жизнью, а все остальное было лишь размытым пятном. Однако рядом с Джошем жизнь после работы неожиданно засверкала, стала отдушиной. Она вспомнила, какой была до того, как поступила в университет, пока существование не сузилось до следующего экзамена, следующего курса, следующего достижения. Джош обладал некой беспечностью, а порой и дурашливостью, которая так не вязалась с его внешностью. Его способность рассмешить Лауру была тонизирующим средством для ее скрытых сторон, о которых она даже не подозревала.
Лаура всегда пыталась подавить внутреннее убеждение, что она нелегалка в жизни, которую сама для себя построила. Давным-давно, когда она жила с Сарой, с ними происходили вещи, которые казались бы немыслимыми тем, с кем она общалась теперь. Например, нестерпимое унижение и огромное горе оттого, что тебе всего четырнадцать и ты видишь, как твоя мать пробирается через затопленные водой горы личных вещей, разбросанных по улице (где на них таращатся зеваки), в надежде найти хоть что-то — пару трусиков, потрепанный детский дневник — из того, что еще вчера было лично твоим. Разве можно представить, что нечто подобное могло случиться с Пэрри? Или любым другим ее коллегой? Или с миссис Риверс, женщиной, которая сидит в приемной за конторкой красного дерева, где отвечает на телефонные звонки и приветствует клиентов с авторитетом, непререкаемым последние тридцать четыре года?
