Эдуард Лимонов - У нас была великая эпоха
«Ну какая же это солдатская песня?.. — говорит мальчишка. — Ты же обещал солдатскую…»
«Как же не солдатская. Представь себе… Едет отряд по степи. Пыль. Бурьян. Глубокая осень. И вдруг…
Выстрел грянет, ворон кружит,Мой дружок в бурьяне неживой лежит…А дорога дальше мчится,Клубится, дымится.А кругом земля чужая,Чужая земля…
А ты говоришь, не солдатская. Подстрелил солдата враг».
В «Судьбе барабанщика» мальчишка подружился с «врагами народа», фальшивым «дядей» и другим типом. Они же оказались и шпионами. Не очень часто, но в сентиментальные минуты, два раза в год, посещают автора мысли о том, что судьба его похожа на судьбу персонажа «Судьбы барабанщика», мальчишки, сбившегося с пути. С той значительной разницей, что никакой военной тайной он никогда не обладал. А может, это не он сбился с пути, а они, государство Союз Советских? Не нашлось у них кубометра бумаги для русских стихов внука и племянника погибших солдат. Как защищать отечество с устаревшей трехлинейкой в снежных полях — мы годились, и Зыбины, и Савенко… Не всякому дано жить в чужой земле, считая ее своей. Автор скребет седой чуб и улыбается. Ну уж, если попал ты, дядя Эдя, в окружение к другим племенам (одни сплошные немцы, по-нашему если кто и говорит, то некрасиво) — веди себя смело. Робость солдату никогда не помогала.
Степной же бурьян был на Украине самого наилучшего качества. Толстостволый, могучий, достигал он в рост не только мальчишке, но порой и взрослому человеку. И ко времени, когда выкапывали картошку, высыхал бурьян до такой степени, что жгли его солдаты в кострах, разведенных на поле подсобного хозяйства, и пахло очень хорошо. Если заглянуть в учебник ботаники, то травы такой — «бурьян» — нет. Это множество степных старых трав, буйных и рьяных, это Его Величество Сорная Трава, свергнутая с трона оседлыми поселенцами, изгнанная, но никогда не сдававшаяся. Ведь еще в семнадцатом веке было на территории Украины дикое поле, по которому вольно гуляли казак с крымским татарином, отряд ясновельможных поляков в поисках приключений или осторожный москаль пробирался с отрядом, строя коварные планы. И под всеми разноплеменными копытами жил Бурьян.
Выстрел грянет, ворон кружит…
«Болтун — находка для шпиона», — часто повторял отец по всяческим несерьезным поводам, например, когда сын надоедал ему своим лепетом. Присутствуя таким банальным образом в ежедневной жизни, слово «шпион» рано потеряло для мальчика остроту. Говорили, что до войны было много шпионов, но после войны их не стало. Хотя о них продолжали упоминать, но куда меньше, в основном как «о нарушителях государственной границы». Их в этом случае всегда спаривали с «диверсантами». «Шпионы и диверсанты». А уж видеть их и вовсе никто не видел. Вновь слово «шпион» вынырнуло только в 1953 году, когда сам Лаврентий Берия оказался английским шпионом. И хотя его арест и расстрел находятся уже за пределами Великой Эпохи, автор не может отказать себе в удовольствии привести здесь частушку по поводу печального конца отцовского начальника, большого босса.
Лаврентий Палыч БерияНе оправдал доверия.Осталися от БерияЛишь только пух да перия…В горах цветет алычаНе для Лаврентий Палыча.Не для Лаврентий Палыча,А для Петра Иваныча…
Петр Иваныч сменил Лаврентия Палыча на посту большого босса НКВД. Дабы даже самые буквы эти стереть из истории, организм НКВД разделили на две части и обе переименовали: Министерство внутренних дел и Комитет государственной безопасности. Новый Хозяин Хрущев не жаловал Великую Эпоху, в которую он не был главным действующим лицом…
Лет в пять Эдик совершил свой первый патриотический поступок. Случилось это в театре на представлении балета Глиэра «Красный мак». Они сидели с матерью в третьем ряду. От сцены, пригоняемый, может быть, вентилятором, на них приносило крепкий запах новеньких декораций, ибо балет Глиэра был новинкой. Русский корабль прибыл в китайский порт и стоял вдали, на фоне ярко-синих и кое-где зеленых волн. Русский матрос, ничего себе не подозревая, сидел себе спиной к зрителям, к маме и сыну с удочкой в руках. Но под зловещую китайскую музыку от рампы, с ножом в зубах, вдруг увидел ребенок, ползет к нашему матросу китаец. Извивается телом, как ящерица, а ничего не подозревающий матрос не видит опасности, но глядит на воду, на поплавок удочки. Трудно сказать, что подумал офицерский сын, но ужас охватил его. Не делая уже тогда разницы между искусством и жизнью, ребенок вдруг заорал, желая предупредить нашего моряка об опасности. Так как актер, следуя роли, не обернулся, ребенок сорвался с места и побежал к рампе, вереща еще сильнее. Зрители, оправившись от неожиданности, стали смеяться, мать поймала слишком страстного Эдика и бегом вынесла его из зала. «Это все неправда, дурачок маленький, это же представление! Неужели ты не понимаешь, это не матрос и китаец, это актеры».
«Но нож, мама! — ребенок, вытирая слезы, глядел снизу вверх, не понимая. — Он же с ножом!» — «И нож, наверное, картонный или какой там, папье-маше…»
В антракте старый дядька в гражданском костюме, но с медалями нагнулся и, потрепав карлика по плечу трофейного пиджачка, улыбнулся и сказал: «Молодец, малыш, своих надо выручать». А матери он сказал, что из мальчика получится «человек что надо». (Мнение того дяди резко расходится с мнением об этом же мальчике, но выросшем, высказанным в декабре 1973 г. Юрием Андроповым: «Убежденный антисоветчик». Впрочем, дядя Юрий Андропов, лично не зная объект, лишь резюмировал досье КГБ. Дочь Андропова уступила просьбе друга студенческих лет Александра Морозова — узнать мнение организации, каковой ее отец только что сделался главой, о поэте Савенко (Лимонове)…)
По окончании спектакля актеры вышли на авансцену поклониться публике, и матрос и таки убивший его китаец с косичкой, взявшись за руки, поклонились зрителю. Поклонившись всем, они глазами нашли в зале возмутителя спокойствия и, подбежав к рампе как можно ближе, поклонились ему в отдельности. «Видишь, — сказала мать и помахала актерам рукой, — наш матрос жив. В этом и заключается театр. Это когда актеры представляют матросов или китайцев».
Мать хотела потащить его за кулисы, дабы он убедился, что китаец на самом деле русский. Что коса его — это парик и глаза нарисованы в щелочки тушью. Он не пошел и, стесняясь, закрыв лицо локтем, попросился домой. Они вышли из театра и на двух трамваях поехали домой на Красноармейскую. Харьков был уже темный, и, сидя против матери в трамвае, он смотрел, как по деревянным настилам вдоль заборов гулко топали редкие уже прохожие. Заборов было в городе множество километров, ибо Харьков особенно пострадал в войну, его несколько раз отбивали друг у друга «наши» и немцы, бомбили и били по нему артиллерией. Военный отец сказал как-то, отложив гитару, что в эту войну «гражданским досталось не меньше, чем фронту. — Отец вздохнул. — Если в первую мировую войну потери среди гражданского населения составляли только пять процентов от общего количества потерь, то в эту… никто еще не посчитал, но процентов тридцать будет… Американцы особенно хороши воевать с мирным населением… — Отец поморщился. — Бомба — самый трусливый вид оружия. Ты понимаешь, Рая, когда немец по ним в Арденнах долбанул, они ведь нас упросили помочь, начать зимнее наступление, чтоб немца отвлечь… Они тогда, союзнички… их мать, — отец смущенно посмотрел на ребенка. Тот, лежа с книжкой с картинками, сделал, однако, вид, что не слышит, слушая во все уши. — Они с шоколадом привыкли воевать, с теплым сортиром, с борделем и под джаз. А немец — он противник суровый. У него удар, помнишь, как Некрасов писал: «Удар искросыпительный, удар зубодробительный, удар скуловорот!», у немца. Только наше зимнее наступление и спасло союзничков… Теперь вот у них атомная бомба есть, воевать не надо… Без атомной бомбы японец бы их переполовинил. Японец очень хороший солдат, хотя и не такой выносливый, как немец, питание не то… Американец — солдат говно, потому они так любят воевать чужими руками…» Так первый ветерок холодной войны прошелся по комнате на Красноармейской и оторвал его от картинок в книжке.
Малышня во дворе, следуя изменившимся нравам взрослых, пела, кривляясь:
Один американецЗасунул в попу палецИ думает, что онЗаводит граммофон!
Лихая частушка эта, возникшая черт знает когда, но всплывшая на поверхность именно в 1948–1949‑м, как нельзя лучше выражала карикатурный имидж американца, созданный русским народом: личность, верящая в прогресс до глупости, до абсурда. Народ дружно хохотал над фильмом «Волга-Волга», где популярный актер Леонид Утесов, облокотившись на трубу американского парохода, сшибает ее. Да и весь пароход — американский подарок — разваливается на части. «Америка России подарила пароход», — пел Утесов, и зал хохотал с особенным удовольствием, несмотря на то, что, фильм был сделан давно, еще в тридцатые годы, тема американских подарков была актуальна. Соединенные Штаты, вдруг сообразив, что сделали в Ялте, Тегеране и Потсдаме плохой бизнес, были недовольны «дил»[3] и хотели бы его перенегосиировать. Холодная война возникла от досады по этому поводу. Невозможно всерьез верить в пропагандируемую тогда «русскую опасность» теперь, когда опубликованы материалы, бывшие в тот период недоступными.
