Александр Фурман - Книга Фурмана. История одного присутствия. Часть III. Вниз по кроличьей норе
С наступлением последней школьной весны девчонки словно спохватились, и классные вечеринки заметно «потеплели». На одной из них быстро захмелевший Фурман, опасно раскачиваясь вместе с высокой стройной Надей под грохочуще-интимную музыку, тоскливо решил наконец «быть как все», и его правая рука начала незаметно переползать по телу партнерши, подбираясь к ее левой груди. Выдвинутый вперед большой палец уже вступил в осторожный контакт с упругим круглым холмиком, но тут Надя дернулась: «Сашка! Ты что это делаешь?! А ну, прекрати сейчас же!» «Да-а, всем другим почему-то можно, а мне нельзя?..» – с пьяной обидой тихонько пробормотал Фурман. «Что ты сказал? Ты с ума сошел? Считай, что я этого не слышала. Ты ведь не хочешь, чтобы я на тебя обиделась?» – «Нет». – «Тогда убери, пожалуйста, свою руку на место и веди себя хорошо. Договорились?» Фурман стыдливо кивнул.
Дождавшись конца танца, он плюхнулся на диван и погрузился в отчаяние. Конечно, Надя поступила правильно, и он должен быть благодарен ей за то, что она не позволила ему опуститься до пошлого «лапанья»… Господи, ну почему, почему ему нельзя быть «как все»?! Вон ведь что выделывают сейчас руки того, с кем она пошла танцевать. Что ей, жалко было немножко притвориться?.. На Валдае одна из девчонок обозвала его «тюфяком». И точно – мерзкий, никчемный тюфяк!..
Да чего ты так разнылся-то, удивился он самому себе. Неужели только из-за того, что тебе не удалось кого-то полапать? Ну, а если бы удалось – что это изменило бы в твоей вонючей жизни? Ничего? Тогда сиди и не рыпайся.
5Поскольку вопрос о поступлении в институт для Фурмана больше не стоял, он решил, что и школьные выпускные экзамены сдавать не будет: мол, не нужны ему все эти бессмысленные унижения и лицемерие, а без аттестата о среднем образовании он как-нибудь проживет, – в крайнем случае, если очень понадобится, закончит вечернюю школу. Родителей, конечно, чуть удар не хватил, когда он им об этом сказал, но они уже просто не знали, что с ним делать. Да и сам Фурман, несмотря на свою браваду, с трудом представлял, чем он займется после того, как ему не надо будет каждый день ходить в школу. Пойти в водители троллейбуса? Почтальоны?.. К счастью, еще несколько месяцев об этом можно было не думать.
Вскоре с Фурманом произошла еще одна нелепая история. Из школы он обычно возвращался вместе с Костей Абдурахмановым – веселым кареглазым блондином, жившим в соседнем доме. В тот день Костя был чем-то заметно огорчен и в ответ на расспросы Фурмана признался, что у него неприятности: он взял у одной из девчонок книжку и где-то ее посеял. Всё бы ничего, но оказалось, что книжка принадлежала не самой девчонке, а ее родителям, и они потребовали ее вернуть. Девчонка пока не сказала им, что книга пропала, потому что из-за этого у нее дома будет грандиозный скандал. Короче, теперь он должен где-то найти точно такую же книжку. Может, стоит наконец записаться в библиотеку и спереть оттуда? Фурман поинтересовался, что за книжка, и Костя, чертыхнувшись, сказал, что это том из собрания сочинений Виктора Гюго с романом «Человек, который смеется». Слегка подивившись про себя интересам одноклассников, Фурман сочувственно покачал головой: да, если из собрания сочинений, то вариантов нет. Если только в букинистических магазинах поискать…
Через несколько дней он спросил Костю, удалось ли ему найти книжку. Костя не сразу понял, о чем идет речь, но потом сказал, что с этим все глухо. Наверное, ему придется пойти и во всем покаяться, так как родители девчонки уже рвут и мечут, а она сама плачет и обвиняет его в том, что он ее подставил. Он даже готов отдать стоимость книги деньгами, но, похоже, родителей это не устроит…
Точно такой же пятнадцатитомник Гюго темно-изумрудного цвета стоял у Фурмана дома. Он еще в седьмом классе прочел его почти целиком, и, если честно, «Человек, который смеется» ему совсем не понравился. (Правда, там было одно эротическое место, где описывалась техника «глубокого» поцелуя с использованием языка, и эта мерзость буквально насквозь прожигала мозги невинного читателя.)
Внезапно Фурмана охватил неудержимый порыв благородства, и он решил «спасти» друга Костю и эту девчонку – принеся при этом в жертву никчемного себя, а точнее, часть своего будущего наследства. Он понимал, что собрание сочинений без одного тома сильно потеряет в цене. Но ведь родители не собираются в ближайшее время продавать его и уж тем более – перечитывать этот дурацкий роман! В конце концов, можно будет докупить этот том в букинистическом…
Костя совершенно не ожидал такого подарка, но отказываться не стал. Однако сразу после этого их отношения необъяснимо испортились, и недели две Фурман возвращался домой в одиночестве.
Когда он сообщил о своем поступке родителям, они были в шоке. Мама заявила, что буквально несколько дней назад ей захотелось перечитать именно этот роман и что так ведут себя только сумасшедшие и наркоманы – тайком выносят вещи из дома; а я и есть сумасшедший, могу даже справку тебе показать, не преминул отметить Фурман; папа же лишь с недоверчивым изумлением поглядывал на сына и молча качал головой, в которую происходящее явно не укладывалось.
Между тем Боря на своей далекой Камчатке тоже не дремал. В середине апреля он – видимо, отвечая на мамины вопросы – писал:
Дорогая мама!
Должен порадовать тебя тем, что никаких планов на будущее у меня пока попросту нет. Думаю, что до приезда в Москву в этом вопросе вряд ли возможно какое-то прояснение. Могу лишь сказать, что: 1) я собираюсь усиленно заниматься шахматами и играть в турнирах; 2) я не собираюсь работать в школе; 3) если я и буду где-то работать, то при условии, что не буду очень загружен, не буду уставать, от меня не потребуется творческой активности и мои чувства не будут возмущаться этой работой. У меня нет особого желания работать с людьми и тем более – с детьми. Шахматами я хочу заниматься, потому что эта деятельность (игра, творчество) доставляет мне ни с чем не сравнимую интеллектуальную радость. Разумеется, удовольствие мне доставляет только хорошая игра, поэтому мне надо много работать над совершенствованием своей игры. Ясно, что лучше всего заниматься в качестве основной работы тем, что тебе доставляет удовольствие, т. е. для меня – шахматами. Но тренером я пока работать не могу. В идеале лучше всего не работать нигде, пока я не смогу жить только игрой, но когда это будет – и будет ли, – одному богу известно. Денег у меня хватит больше чем на год наверняка (больше 2 тысяч). Но в принципе я не отказываюсь поступить на работу, удовлетворяющую вышеприведенным требованиям. Спешить искать работу я не собираюсь – надо осмотреться, подумать, а дальше будет видно.
Ты все со смаком описываешь Сашины аномалии, констатируешь факты и т. д. Но от этого никому не легче. Если не можешь на него повлиять, то лучше оставь его в покое. Пусть сам ищет «пути к истине». Тем более что у каждого свои пути. Чтобы избежать конфликтов, относись к нему как к личности, а не как к больному ребенку. Это у тебя старческий маразм (или, точнее, «материнский» маразм). Охотно верю, что родители (глупые) по инерции все еще считают взрослых детей неразумными младенцами, хотя надо еще выяснить, кто ближе к младенчеству – дети или сами родители. Когда тебя в 17 лет учат, как держать ложку, естественно, хочется стукнуть этой ложкой по голове учителя. Постарайся найти в себе хоть какие-нибудь зачатки материнской чуткости и любви. А пока вы только всеми силами ухудшаете его положение. Впрочем, я не знаю ваших там отношений, и разбирайтесь сами как хотите…
Среди всей этой тоскливой суеты вдруг произошло чудесное событие: позвонил Юра из психбольницы. Оказалось, что он уже давно разыскивает Фурмана и почти потерял надежду найти его – ведь тот переехал и никому не оставил ни своего нового адреса, ни номера телефона. А все очень хотят его увидеть. Кстати, скоро состоится очередной сеанс, и он может считать этот звонок официальным приглашением. Взволнованный Фурман на следующий же день поехал в отделение – и действительно, там все обрадовались его появлению: и Юра с Олей, у которых продолжал развиваться нежный роман, и повзрослевшая женственная Женя, и ничуть не изменившийся ироничный Рамиль, и Таня, и еще куча старых знакомых, включая быстро признавших его собачек. Кстати, их теперь стало четверо – полтора месяца назад Эрна родила серенькую дочку, похожую на немецкую овчарку (это при черно-белом Марсе и черно-рыжем Рексе – хотя кто из них был отцом, неизвестно). У щенка до сих пор не было клички, и на прощанье Фурману предложили подумать над тем, как назвать «новенькую».
Он отнесся к этому предложению очень серьезно, посвятив несколько дней перебору вариантов. Неопределенность с отцовством и «общинный» образ жизни собак подталкивали к созданию некой аббревиатуры, учитывающей всех возможных участников события, и в конце концов он остановился на МЭРи (Марс – Эрна – Рекс). Необходимая в женском роде «и» на конце могла бы означать скромное «и другие». Имя прижилось, и Фурман был этим очень горд.
