Дуглас Коупленд - Пока подружка в коме
Тина обалдело уставилась на Гамильтона.
– Знаешь, я ведь даже вырезала ее фотографии из «Вог» и других журналов. Я хотела быть такой, как она, и вот – на тебе, работаем вместе. Странно. А ты как – что делаешь?
– Здесь-то?
– Да нет, вообще. Работаешь или занимаешься чем?…
Я уже убедился, что говорить «Ничем» проще, чем заводить речь о недвижимости.
– Да вот… живем помаленьку, особо не напрягаемся.
Ожидал я обычного искусственно-сочувственного оханья, маскирующего неловкость, но Тина изрядно удивила меня:
– Работа нужна?
– Конечно… э-э… ну да, может быть… а что делать-то?
– Найдем что-нибудь по твою душу. У нас народу не хватает; контора развивается – люди нужны. Я свяжу тебя с нашими кадровиками, с профсоюзниками. Ты мне позвони.
Где-то по соседству раздался звук клаксона.
– Слушай, побегу я. Пока!
Тина растворилась, оставив после себя, как и большинство киношников, легкое облачко реквизитной пыли.
И вот снова, пожалуй, впервые за последние десять лет, наш город стал для меня волшебным, вызывающим восхищение местом. Вуаля! Нас троих, Гамильтона, Лайнуса и меня, взяли на работу и поручили – что бы вы думали? – поиски объектов для натурных съемок. И вот две недели напролет мы колесим по городу и окрестностям в Гамильтоновой колымаге, сшибая мусорные бачки, устраивая «светофорные гонки» с добропорядочными гражданами, подбивая их на соревнование с риском спровоцировать цепное столкновение при резком торможении. Эти горячие головы вычислялись Гамильтоном в транспортном потоке с убийственной точностью. «Ты только посмотри на этих мерзавцев, жаждущих крови, – завсегдатаи кабаков с проспиртованными мозговыми клетками, да свежеосвежеванные туши – прямиком из спортзала. Как же легко их, оказывается, завести». Любое место, нужное режиссеру, мы подыскивали в считанные минуты, в основном благодаря моему риэлтерскому опыту и давнему знакомству с этими краями. Мы чувствовали себя полезными, нужными.
Скотт, парень из режиссерской группы, приехавший из Лос-Анджелеса, говорил нам:
– Здесь так много снимают, потому что Ванкувер – уникальное место. Его можно превратить в любой североамериканский город, подыскать любой пейзаж, затратив минимальные усилия и еще меньше денег. И в то же время у этого города есть своя душа. Видите, кстати, вон тот мотель. В прошлом сериале он был Питтсбургом.
Скотт, как и мы, никогда не учился на киношника. Как и все, занятые в этом деле у нас в городе, он появился из другого мира. Математики, юристы, зубные техники, бывшие хиппи – все бросились делать кино. Этот порыв был просто повальным.
Жизнь неслась в ритме «ча-ча-ча».
– Ох-ох-ох, – гордо завывал Гамильтон, – ну разве мы не самые клевые, крутые, классные, просекающие фишку, въезжающие в тему, сексуальные, веселые и просто отличные ребята?
– Да, – как роботы, кивали мы с Лайнусом. – Ты – конечно, такой.
Между тем прошел слух, что студия «Фокс» собирается снимать здесь пилотную часть нового сериала – тогда у нас таких снимали по дюжине в год. Мы позвонили куда надо, и вскоре Пэм, Гамильтона, Лайнуса и меня взяли в этот проект, посвященный заговорам и козням, которые устраивают пришельцы, госструктуры, экстрасенсы и сектанты, жаждущие испохабить жизнь простым людям. Эти козни, в свою очередь, должны были быть распутаны детективом-мужчиной, верящим в паранормальные явления, и детективом-женщиной, имеющей на этот счет некоторые сомнения. Формула не слишком замысловатая, но нам она пришлась по душе.
Телесериалы – это те еще съемки. Сумасшедшая гонка. Мы шатались по городу, куя железо, пока оно, значит, не остыло, выискивая места, которые предстояло выдавать за Флориду, Калифорнию, Висконсин или Пенсильванию.
– Хорошо, что ботаники, например, редко смотрят эту чушь, – любил ухмыльнуться по этому поводу Лайнус. – Или метеорологи.
Поскольку дождь в Ванкувере явление нередкое, то и в нашем кино героев частенько поливало по-настоящему. Критика с похвалой отозвалась о «мрачной, дождливой атмосфере» фильма. Когда об этом в очередной раз заходила речь, Пэм, довольная, повизгивала и хихикала.
Еще через несколько недель Тина познакомила Гамильтона и Лайнуса с миром спецэффектов, пригласив их зайти вместе с ней в одну фирму, занимавшуюся этим делом. Контора называлась «Монстр-машина». У ребят загорелись глаза, через неделю они уволились с «Фокс» и прямиком почесали в «Монстр-машину», чтобы уже с головой уйти в эту жизнь, состоящую из взрывпакетов, оторванных рук и ног, ведер крови и синего фонового экрана. Их огромный совместный опыт во взрывах и электротехнике не мог оставить работодателя равнодушным. Я? Я остался обслуживать еженедельные паранормальные явления и сопутствующие их появлению драмы. Хитом сезона этот сериал не стал, но мне понравилась его атмосфера, и вообще – это была самая приличная съемочная группа из тех, в которых мне довелось поработать.
Вскоре Пэм бросила свою гримерку и перебралась к Гамильтону и Лайнусу. Постепенно те, кто нужно, уже знали их как профессионально работающую бригаду, больших мастеров по подготовке спецэффектов. Специализировались они на изготовлении и приведении в должный вид латексных трупов и на весьма убедительных взрывах. Объединив свои познания, они стали выдавать на-гора инопланетян, зомби, вампиров, расстрелянных в мафиозных разборках гангстеров, просто человеческие трупы в любой степени разложения или мумификации. Нагнать страху впечатляющей чередой взрывов – тоже пожалуйста. Они частенько летали в Калифорнию – поучиться у искушенных голливудских мастеров, а возвратясь, привозили контрабандой целые сумки заботливо завернутых в салфетки немецких керамических глазных яблок.
– Ну разве не прелесть? – визжала Пэм в моей машине по дороге из аэропорта.
Сама Пэмми была просто счастлива. Череда статей из серии «Что случилось с…» сменилась целым ворохом публикаций на тему «Неожиданно эффектное возвращение…». Бывшая супермодель становится специалистом по спецэффектам – от такой комбинации у журналистов слюнки текли. Да еще и на сладкое: «Как я победила наркотики». В общем, Пэм опять не сходила с журнальных страниц и стала частенько мелькать на телевидении.
Из того периода работы на съемках телефильмов у меня в памяти крепко засели эти их тела: тела на носилках, тела, распиханные по ящикам, куски тел, окровавленные тела, тела роботов, тела пришельцев, тела с «вживленными» в них механизмами, тела, изрубленные в капусту, тела, вылезающие из других тел, тела, только что вернувшиеся с того света, тела, обреченные быть взорванными… Некоторые тела использовались и в нашем сериале, но истинное «изобилие человечины» (термин Лайнуса) я имел возможность созерцать в «Монстр-машине», где мои друзья начиняли живых актеров и свои резиновые куклы детонаторами, опутывали их проводами, заставляя «подопечных» взрываться, истекать кровью, колотиться в эпилептических припадках и по команде излучать мертвенно-зеленое свечение.
В очередной раз я заглянул к ним мрачным дождливым днем и застал обоих увлеченно начиняющими что-то вроде портупеи взрывчаткой и пакетиками с «кровью». Этот предмет амуниции предназначался для очередного полицейского триллера, в котором в финальной сцене все непременно перестреляют друг друга.
– Привет, Ричард, – сказал Лайнус. – Оцени. Мы разлили краску по «пельменям», а их прицепим поверх шашек для направленного – наружу – взрыва.
– Красиво помрет парень! – гордо заявил Гамильтон, прилаживая целый жгут разноцветных проводов, идущих от взрывателей, к корпусу коротковолнового приемника-детонатора и капая на картон желеобразную каплю припоя. – Перекусим?
– По паре пирожков, пожалуй, – согласился Лайнус.
Мы уже направились к выходу, как вдруг у Гамильтона запищал пейджер, а Лайнусу приспичило заглянуть в уборную. В общем, я остался один и, оглядевшись, заметил рядом какую-то приоткрытую дверь. Я заглянул внутрь, рассчитывая увидеть там мастерскую или съемочный павильон. Оказалось, что я сунулся на склад резиновых трупов. Такого помещения мне не то что видеть не приходилось, подобного я и представить себе не мог – мужчины, женщины, дети, инопланетяне; целые, разрезанные пополам, забрызганные кровью; сложенные поленницей руки и ноги; целые банки глаз и полки носов. Освещение было тусклым, воздух – затхлым и пыльным. Посреди помещения была навалена груда трупов – б/у, похоже, отработавших свое по полной программе и теперь направленных на последний отбор: еще одна съемка или окончательное уничтожение, – резиновые пришельцы – дряблые и словно покрытые слизью. Я подошел поближе, зачарованный этим неподожженным костром.
Я стал обходить комнату по кругу и зацепился свитером за какой-то провод; за моей спиной что-то глухо стукнулось об пол. Оглянувшись, я увидел то, чего видеть, наверное, был не должен: пластиковое женское тело, почти такое же, как у Карен, – иссохшее, скелетообразное, с желтоватого оттенка кожей; оно было сделано из пенополиуретана, на голове красовался безжизненный седой парик с прямым пробором. Упав, кукла откинулась спиной на стену и теперь сидела так, словно зацепилась за электрощиток.
