Озарение - Гурвич Владимир Моисеевич
— Что тебе? — не слишком любезно отозвалась Марина.
— Ты мне срочно нужна, — сказала Дана.
— Это еще зачем?
— Приезжай ко мне, я хочу тебе кое-что показать.
— И что?
— Увидишь сама. Марина, ты не пожалеешь, что приедешь.
Несколько секунд в телефоне воцарилась тишина, по-видимому, Марина раздумывала над ее словами.
— Ладно, приеду, — сдалась она. — Жди через два часа.
— А быстрее можно? — спросила Дана.
— Ты идиотка? Два часа — это и есть очень быстро.
Дана сидела за столом и ждала Аничкову. Было время завтрака, но есть она не могла — одна мысль о еде вызывала отторжение. Не могла она смотреть и на картины, ею вдруг охватил страх, что на самом деле это фуфло, и Марине они не понравятся. Лучше пока их больше не видеть, так как-то спокойней.
Ее мысли снова занял Юлий. Где он сейчас? Трахается с какой-нибудь очередной девахой? Любопытно было бы узнать, а другие его партнерши тоже во время оргазмов видят такие картинки? Или это только ей повезло? Жаль, что не догадалась его об этом спросить. А узнать очень хочется ь. Надо бы его отыскать, вот только как? По большому счету ей ничего о нем неизвестно: ни фамилия, ни где живет и работает. Только то, что он вроде бы автогонщик, если, конечно, не приврал для красного словца. Хотя не похоже, эта профессия ему очень идет. Он бы очень красиво смотрелся за рулем гоночного болида. Она бы с удовольствием написала такую картину. Какая же она дура, что не попросила его попозировать хотя бы для наброска. Конечно, можно нарисовать его портрет по памяти, но это будет не то.
Звонок в дверь прервал ее размышления.
— Ну что у тебя, рассказывай или показывай? — спросила Марина, входя в мастерскую.
— Сейчас покажу, — ответила Дана.
Она подвела ее стоящим обратной стороной картинам и повернула их. Марина рассматривала полотно не больше двух минут. Затем медленно повернулась к Дане.
— Это твои?
— Чьи же еще.
— Идиотка, что же ты их Гершовичу не показала?
— Я их написала за эти два дня. Тебе понравилось?
— Да при чем тут я, они ему понравятся. Он за такими картинами охотится по всему миру. Даю на отсечение руку — он придет в восторг. Звоню ему.
— Может, не так сразу, — сама не зная, чего испугалась Дана.
— Не мешай. И вообще, меньше разговаривай. Это не твой конек. А теперь вообще помолчи. Александр Яковлевич, это Марина. Я сейчас у Даны. Помните, мы были у нее. Она только что показала мне две потрясающие картины. Приезжайте немедленно. Если они уйдут в другие руки, будет казнить себя всю жизнь.
Несколько мгновений Марина слушала, что ей говорил ее собеседник, затем отключила телефон.
— Он скоро приедет, — объявила она. Аничкова снова уставилась на картины. — Убей меня, не понимаю, как у тебя такое получилось?
Дана вполне могла дать подруге достаточно точное объяснение, как у нее такое получилось, но она чувствовала, что не готова к таким откровениям.
— Подумала над словами Гершовича — и вот видишь, что вышло, — пояснила Дана.
— Вижу, — сказала Марина и подозрительно посмотрела на Дану. — И все же как-то странно.
Дана нарочито равнодушно пожала плечами.
— Ты же видишь результат, что еще надо.
— Ладно, дождемся папочку, послушаем, что он скажет.
— Папочку? — удивилась Дана.
— Его многие так называют, я — тоже. Иногда, — уточнила Аничкова.
В отличие от Аничковой Гершович рассматривал картины долго. И все это время у Даны сердце буквально скакало в груди. Внезапно он повернулся к ней. На его лице была самая настоящая ярость.
— Вы что не могли мне сразу показать эти ваши работы, что за хрень вы мне в тот раз подсунули.
— Я их написала в эти два дня, — пробормотала, напуганная выражением лица галериста, Дана.
— Я тому свидетельница, — подала голос Марины.
— Не встревай, я сам с ней обо всем договорюсь, — рявкнул Гершович. — Беру ваши две эти картины на выставку. Отдаете?
— Да, — едва слышно ответила Дана. Говорить громко не было сил.
— Я пришлю своего сотрудника, он возьмет картины, — сказал Гершович. — Хотя нет, я сам их довезу. У вас есть бумага их завернуть? — спросил он у Даны.
— Есть.
— Что же тогда стоите, быстро пакуйте.
Дана бросилась паковать картины. Как хорошо, что недавно она купила специально для этих целей бумагу, похвалила она себя.
Гершович, держа в каждой руке по картине, направился к выходу. У дверей он остановился.
— Сегодня же приходите ко мне в галерею, оформим ваши работы, как положено. И все остальные, что вы напишите, только мне. Договорились?
— Да, — сказала Дана.
— Если и дальше будете писать в этой манере, то скоро станете богатой. Очень богатой. — Гершович оглядел мастерскую и усмехнулся. — И тогда сможете покинуть это скорбное место. Марина, идемте, — приказал он.
Аничкова, не произнеся ни слова и даже, не взглянув на Дану, вышла вслед за ним.
31
Дана не могла поверить в том, что это произошло в реальности, что это не сон, не плоды разыгравшейся фантазии, ни умственное помешательство, ни галлюцинация, а самая настоящая правда — один из самых крутых галеристов мира взял ее картины. И не просто взял, а пообещал, что скоро она будет богатой, как Крез. Последнее сравнение она придумала сама, оно ласкало ее слух, обещало в недалеком будущем множество самых разнообразных удовольствий. Она так давно мечтает приобрести в Москве свое пристанище, нормальную мастерскую, а не слоняться по съемным конурам. И если верить Гершовичу, ее мечта близка к исполнению. Достаточно только создавать картины подобные тем, что она только что написала. И успех ей обеспечен. Неужели все так просто? Даже не верится. А ведь сколько сил она затратила на то, что пробить себе хоть какую-то тропинку в художественный мир. И все напрасно. А тут само все получилось.
Дана вспомнила, как совсем недавно не покладая рук трудилась в детском саду над панно, пытаясь во всем угодить этой мерзкой заведующей. И как переживала от того, что не все получалось, что несколько мазков кистью Нефедовым повергло ее в прострацию от переживания своей неталантливости. Какой же дурой она была, дело совсем не в отсутствии таланта, а в том, что она не понимала простейшей вещи — надо найти свою нишу, свое направление. И тогда все покатит едва ли не само собой. Вместо этого мучилась от невостребованности, от того что была уверенна, что Нефедов гораздо одаренней ее. А это совсем не так, она еще всем докажет, и в первую очередь самой себе, что во всем его превосходит. Для этого ей нужно только немного времени. Все остальное у нее уже появилось.
Из головы Даны не выходили слова Гершовича о том, что он готов взять в свою галерею и другие ее картины в этой манере. Значит, надо срочно приниматься за работу и создавать новые полотна.
Даной овладело небывалое нетерпение и ажиотаж. Она готова была сесть за мольберт прямо сейчас. Но в самый последний момент вдруг почувствовала, что не сможет плодотворно работать, она выложилась полностью. И ей требуется хотя бы небольшой перерыв. Если она начнет писать сию же минуту, то ничего путного не получится, в голове царит сплошная пустота. Все, что было в ней, она уже воплотила. Теперь нужно время дабы восполнить запасы воображения. Через день-два она будет готова продолжить. И тогда…
Дана решила, что сейчас самое время, чтобы оторваться. Она заслужила разрядку, к тому же надо набраться как можно сил для нового рывка. Она стала думать, как с максимальным удовольствием провести время перед предстоящей напряженной работой. В голове то и дело всплывало имя Юлия, но, увы, его нет. И где его найти, не представляет. После невероятного секса с ним, ее одолевало сильнейшее желание. Придется искать замену.
Дана перебирала в памяти знакомых мужчин. И с горечью убеждалась, что никто Юлия не заменит, все не то. Но и без мужчины она не может, он срочно ей нужен. Иначе она в скором времени начнет кидаться на стенку. Конечно, можно удовлетворять себя самостоятельно, так сказать, без посторонней помощи, и периодически она этим занималась. Но сейчас не тот случай, ей, как воздух, требуется реальный партнер, с которым можно не только заняться сексом, но и поговорить, помолчать…
