Насмешливое вожделение - Янчар Драго

Ему нужна вода, молоко, все равно что. Но когда он вспомнил о состоянии кухни, всякое желание что-нибудь съесть и выпить пропало. В ванной он посмотрел на свое опухшее лицо с большими черными кругами под глазами. Струи воды скользят по коже, только по коже, внутри все еще полный разгром. Он оставил воду течь из крана, это успокаивало. Он пойдет на берег и будет весь день смотреть на реку. Река успокаивает, река течет. Он поднял одежду. В кармане нашел смятые сигареты, пепельницу (я украл, что ли?), несколько ключей (чьих?), пластмассовые бусы, кучу пластмассовых золотых монет с гербами королей разных карнавальных процессий.

В прачечной были только потерпевшие. Кто-то шутил, остальные смотрели, как вращаются барабаны. У молодой женщины была куча окровавленной мужской одежды.

Вернувшись, он развернул стопку смятых листков с красно-черным распятием. Их ему сунули в руки воины Армии Спасения. Все это он претерпел за тебя. Кто? Он тупо уставился на текст. Голова была пуста, тело истощено. Только тараканий панцирь его и держал, внутри была безнадежная пустота. Или это Попеску, трансильванский вампир, высосал из его вен всю кровь, выпил телесные жидкости, иссушил источники жизни, заставил побледнеть его лицо? Кто? Кто же пострадал? Он. Статистика не хотела заканчиваться. Тысяча восемьсот тонн, провозгласил диктор. Тысяча восемьсот.

Он начал медленно читать листовку Армии Спасения:

Знайте же, братья и сестры, что за вас он пролил 62 000 слез и 97 307 капель крови. Получил 1667 ударов по своему священному телу. 110 пощечин. 107 ударов в шею. В спину 380. По голове 85. В груди 43. По почкам 38. По плечам 62. По рукам 40. По бедрам и ногам 32. По губам его ударили 30 раз. В его драгоценное лицо подло и отвратительно плюнули 32 раза. Пинали ногами как бунтовщика 370 раз. Бросались на него и валили на землю 13 раз. Таскали за волосы 30 раз. За бороду драли 38 раз. Да возгорится огонь в вашем сердце. Во время увенчания терновым венцом нанесли на голову 303 отверстия. Он издал 900 стонов и вздохов ради вашего спасения. Перенес 162 смертных мучения, от каждого из которых мог умереть. Был перед лицом смерти 19 раз. От судилища до Голгофы сделал 320 шагов. И за все это получил один акт милосердия от Святой Вероники, которая вытерла его покрытое потом и кровью лицо.

Он отложил листовку. Отдаст ее Блауманну для его исследования. Религиозная меланхолия.

Зазвонил телефон. Он выключил радио и взял трубку. Это была Анна. Через спутник.

«Где ты шатаешься, третий день звоню».

«По преисподней».

«Да, ну!»

«Ну, да».

«По преисподней?»

«Именно».

Щелкнуло и пошли короткие гудки. Анна повесила трубку. Через мгновение снова раздался звонок. Это была Ирэн.

Утром Пепельной среды Питер уехал в Нью-Йорк.

Глава одиннадцатая

ВЕСЕННИЙ СВИНГ

Второй час креативного письма тянулся невыносимо. На первом Фред Блауманн говорил о трагедии и катарсисе романа Фолкнера «Авессалом, Авессалом!». Во время своей речи он, не отрываясь смотрел в окно. Возможно, поэтому никто не осмелился спросить, почему Фолкнер поставил столь нежелательный восклицательный знак, аж в название своего произведения. Мэг отсутствовала. Мэг была где-то в другом месте. Закончив, он собрался и молча ушел. Вероятно, к компьютеру, переполненному сведениями о меланхолии. Разбор новых текстов, подготовленных студентами, был предоставлен Грегору. Градник очень старался. Но светловолосая галеристка была безнадежно бездарна. Он не мог объяснить ей, почему. Ее текст снова рассказывал о людях, проходящих мимо галереи, в которой она работает. Люди останавливаются перед витриной; наблюдая за ними, она представляет, что они смотрят на нее через стекло и видят светловолосую куклу. Галерея — дом искусства, и она с ним сроднилась. Но идущие мимо этого не понимают. Они проходят мимо, словно тени быстротечной жизни, а она просто кукла в витрине. Они ничего не чувствуют, она тоже почти ничего не чувствует, она же кукла в витрине. Короче, она как Бланш из «Трамвая „Желание“». Жизнь проходит мимо. И красота. Номер девять был талантлив, но Грегор не мог объяснить ему, почему. В его сюжете баскетболист бросает мяч в последнюю секунду матча. В этот момент у героя мелькает детское воспоминание: его брат падает, он пытается его поймать, бежит к нему… его рука дрогнула, мяч летит к корзине… он подхватывает брата, оба падают… мяч подскакивает на обруче… Градник, может быть, исправил бы начало, слишком длинно описывает воодушевление трибун и растущую нервозность баскетболиста, девушку, сидящую в зале и смотрящую на него… Ты когда-нибудь задумывался, спросил он у девятого номера, о том, что писателю знаком подобный страх… Страх писателя перед компьютером… который может удалить его текст, только что сочиненный, уникальный. Тут он посмотрел в окно. И правда, была уже весна.

Градник утомился. Занятие тянулось бесконечно. Слова висели в воздухе, подпрыгивали на обруче, он был, как кукла в витрине. Он давно не говорил о Мальдороре. Предпочитал рассуждать о куклах. Теперь и он понял, почему профессор Блауманн говорит о восклицательных знаках. Номеру девять он порекомендовал Хандке: роман «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым».

Жизнь быстро потекла по-старому. Удивительно, как столько событий могло стереться из памяти. Красота забвения. В профессорской столовой снова тихо позвякивали столовые приборы. Фред сидел за компьютером и заполнял его цитатами и сравнениями. Правда, книга с места не сдвигалась. Мэг Холик объявила, что сразу после диплома переедет в Нью-Йорк. Гамбо и Луиза исчезли. Квартира была заперта, несколько раз он видел стоящего перед дверью Тонио Гомеса в светлом костюме. Румынский византинист Попеску уехал. Он накопил достаточно денег со стипендии, чтобы дома купить машину. И новый холодильник. Грегор Замза тоже исчез. Все исчезали, только Стелла со своими немытыми волосами сидела у окна и курила сигарету за сигаретой. Раньше она не курила, а тут начала. Ковальский за ее спиной метался как пойманный лев. Пришла весна. Заменили дверь. Страховая компания возместит убытки. Landlord был приветлив, потому что получил новый чек. Когда Грегор проходил мимо «Ригби», ему помахала Дебби. Она все еще смеялась без остановки и носила зеленые подтяжки. Теперь и блузка на ней была зеленая, так как приближался День Святого Патрика, покровителя Ирландии. Пес Мартина каждый вечер лежал в дверях и грыз лед.

Позвонила Анна. Она каталась на лыжах. Он написал ей длинное сентиментальное письмо.

На полке пылились пластмассовые золотые монеты и бусы.

Дни стояли прозрачные, с реки веял приятный прохладный ветер. И деревья зазеленели. Весна в Новый Орлеан пришла очень рано.

Он позвонил Ирэн и спросил, можно ли одолжить прославленный велосипед. Они сидели в полумраке и пили чай. Из уличного бара ветер доносил звуки блюза. Блюзовые тоны и дёрти-тоны[13]. Свинг: упрямая нарастающая прогрессия. Она все время говорила о Питере, который в Нью-Йорке занимался устройством их квартиры. Ей пора переехать и начать с чистого листа. Нужно только закончить подготовительную стажировку в суде. Но все равно, был полумрак, звучал свинг. Уезжая на велосипеде, он бросил пластиковые бусы ей на балкон. Утром найдет.

Каждый день он ходил в библиотеку и читал то, что в тот момент попадалось под руку. Читал Фому Аквинского и собирал выдержки на тему tristitia, чтобы вставить их в компьютер Блауманна. Таков был его скромный вклад в этот труд, который, вероятно, никогда не будет завершен. По Аквинскому tristitia — печальная пустота души. Tristitia чувствует себя как дома на сиротливых улицах под дождем или над темной морской гладью с нависшими над ней облаками. Tristitia близка музыке. Про музыку это он, пожалуй, сам добавил. А потом не мог отличить своего от выписанного. Во всяком случае, мрачная душа была определением Аквинского. Мрачная душа, ленивая душа, малодушие. Это было забавно. Душевная апатия влияет на человеческое тело, отнимает у него радость движения. Грех бездействия ведет человека к греховным поступкам. Мрачная душа.