Сомали Мам - Шепот ужаса
А ведь могла бы вспомнить, что я плохо знаю французский, могла бы попытаться понять. Я расстроилась. Очень. Когда Пьер вернулся, я ему все рассказала. К моему удивлению, он все понял и сказал, что пора нам подыскать себе жилье в другом месте.
Пьер как раз нашел работу лаборанта, так что поиски жилья облегчались. Мы сняли однокомнатную квартиру-студию на первом этаже, рядом с небольшим садиком. В первую ночь мне приснился кошмар. По саду ползали слизни, похожие на тех червей, которых охранники в борделе тетушки Пэувэ бросали на меня. Я все кричала и кричала, напугав Пьера. Остаток ночи я провела, натянув на себя носки, несколько штанов, перчатки и шапку. Я боялась, что слизни будут ползать по мне.
Но кошмары снились все реже. Центральный рынок Пномпеня был далеко, я же привыкала к новой жизни. Однажды, закончив работу пораньше, я решила съездить в Ниццу, которую едва знала. Села в авто бус. Вышла на остановке наугад и пошла пешком; местность оказалась незнакомой. Заблудившись, я позвонила Пьеру, но он сказал, чтобы я сама выпутывалась, я уже большая: как потерялась, так и найдусь.
То место, где мы жили, было недалеко от моря; я решила, что если пойду по берегу, рано или поздно выйду к дому. И пошла. Шла до тех пор, пока ноги не заболели. Когда же огляделась, заметила вывеску на кхмерском, гласившую: «Суп из лапши по-пномпеньски». Я подумала, что вижу сон наяву. Зашла и заговорила по-кхмерски. Мне ответили. Я совсем расчувствовалась, чуть не заплакала. Села и съела аж две чашки вкусного, сдобренного специями супа. Потом выпила кофе со сгущенным молоком, вылитый на кубики льда, — по-камбоджийски.
Так я нашла кхмеров, живущих в Ницце. Владельцы ресторана рассказали, что всей группой планируют устроить в апреле празднование Нового года, причем с национальными танцами апсар. Я разучивала такие танцы еще в деревне, поэтому меня пригласили поучаствовать.
Затем у Пьера закончился контракт на работу лаборанта. Контракт был временный, и его просто не продлили. В отеле я зарабатывала около трех тысяч франков в месяц, однако наша однокомнатная квартирка стоила целых две с половиной тысячи. Пьер познакомился с людьми, собиравшимися открыть лабораторию в Камбодже, однако переговоры затягивались. Мне необходимо было найти еще какую-нибудь работу, но теперь я уже знала, что вдоль побережья много ресторанов азиатской кухни.
Я стучалась во все двери подряд, и один китаец из Камбоджи согласился взять меня посудомойкой. Даже разрешил есть рис у них перед работой. Работала я неофициально — владелец не хотел платить налоги, но деньгам все равно была рада.
Иногда мне платили, иногда нет. Из дома я выходила в шесть утра, шла десять километров до отеля, работала там до трех, а к четырем возвращалась домой. Затем в шесть снова уходила, уже в ресторан. Пьер забирал меня оттуда в час-два ночи. Но он все жаловался, что от меня пахнет кухней, и я сказала, что буду возвращаться домой одна, пешком.
От Пьера бесполезно было ждать нежностей или утешений. Он говорил все как есть, иной раз больно раня. Но было в этом и свое преимущество: так я научилась заботиться о себе сама и больше не стеснялась говорить — Пьер терпеть не мог, когда я молчала.
Однажды летним днем, работая в отеле, я упала в обморок. Врач сказал, что это от переутомления, что мне необходимо отдохнуть неделю-другую. Но я не привыкла бездельничать, так что через два дня уже вышла на работу. По правде говоря, мне нравилось работать в отеле «Отпуск на море». Нравилось ухаживать за пожилыми. И они отвечали мне добром.
* * *Летняя суматоха закончилась, в отеле меня уведомили о том, что теперь моя очередь уходить в отпуск. Я проработала у них год, и у меня накопилось четыре недели. Я никогда раньше не «уходила в отпуск», я даже не знала, что имею такое право, и уж совсем не представляла себя на месте курортников. Мне казалось, что приезжающие в Ниццу только и делают, что прогуливаются в разноцветных рубашках и тратят деньги. Лишних денег у нас не было, так что вопрос отпадал сам собой.
Родственник моей свекрови предложил нам подрядиться на временную работу — собирать виноград. Он знал человека, который мог определить нас в Виль Франш и провести целый месяц на плантациях винограда сорта «Божоле». Пьер решил, что, поработав на свежем воздухе, мы развеемся.
Месье Марсель оказался человеком приятным, но когда увидел меня, сказал: «Такая работа не для нее». Я была худющей, весила всего сорок килограммов, наш же работодатель был в два раза больше меня. Но я сказала Пьеру: «Ничего, мы еще посмотрим». Мне было не привыкать к тяжелому физическому труду.
Пьер плохо переносил холод, влажность, ему мешала земля, налипавшая на ноги. Он не мог так работать, мне же работа нравилась. Было приятно находиться на свежем воздухе, вдыхать запахи земли, ощущать виноградины в руках. Мне показалось, что собирать виноград гораздо легче, чем рис. Пьер мною гордился, да и месье Марсель тоже. Он называл меня «наша узкоглазенькая». Однако я не обижалась, ведь он говорил так любя.
В определенное время мы прерывались на обед. Вот тогда-то я и научилась есть сыр и холодную колбасу — другими словами, стала француженкой. Я попробовала по-настоящему вкусные деревенские блюда, которые оказались куда как аппетитнее риса в целлофановых пакетиках. Месье Марсель и его семья были людьми хорошими. Когда мы собрали весь виноград, я решила поработать еще, и мы отправились в Жевре-Шамбертен, что в Бургундии. Месье Марсель, оставшийся очень довольный моей работой, подарил мне бутылку вина.
Но пришло время оставить Францию — мы решили вернуться в Камбоджу. Пьеру удалось устроиться в гуманитарную организацию «Врачи без границ». Пьер понял, что жизнь во Франции не по нему — ну не создан он для нее, и все тут. Он обожал разъезды, приключения… В маленькой лаборатории анализов в Ницце он умирал от тоски и скуки.
Я рада была вернуться на родину. Я понимала, что сильно изменилась за те восемь месяцев, что провела во Франции. Я зарабатывала на жизнь честным трудом. Научилась смотреть людям прямо в глаза и общаться на равных. Знала, что теперь никто в Камбодже не посмотрит на меня как на проститутку, спутавшуюся с белым. Во мне увидят его жену. Таких, как я, в Камбодже называют французскими кхмерами. Французские кхмеры живут во Франции, приезжая в родную страну в отпуск, у них есть деньги и положение, они, как и белые, уверены в себе. Пусть у меня темная кожа, пусть я выгляжу как дикарка — я доказала, что ничуть не глупее других и чего-то стою.
Глава 9. Кратьэх
Пьер приступил к работе в Кратьэхе, старом колониальном городе, расположенном на изгибе Меконга, в двухстах милях к северо-востоку от Пномпеня. В ноябре 1994 года мы поселились в одной из комнат большого дома у реки, который снимали несколько человек, также работавших в организации «Врачи без границ», — так было дешевле. Мы вскладчину платили камбоджийке, которая готовила и убирала.
Пьер не хотел раскошеливаться на кухарку, считая, что это слишком дорого, да и вообще не желал проводить слишком много времени за болтовней с соотечественниками. Такой он был. Пьер: если мы оказывались в Камбодже, он предпочитал жить, как все местные. Мне это в нем нравилось. Он с большей охотой заходил в придорожные забегаловки и ел рис в обществе коллег-камбоджийцев, предпочитая его жареной курице в кругу врачей-французов.
В общежитии было совсем даже неплохо. Я помогала убираться кухарке, пожилой женщине лет пятидесяти по имени Веасна, которую все звали Ивонн — так иностранцам было легче. Поначалу женщина удивлялась. Она думала, что раз я французская кхмерка, значит, стою выше простых кхмеров. Я призналась ей, что на самом деле совсем не французская кхмерка, но о своем прошлом рассказывать не стала.
Вскоре после приезда я отправилась повидать приемных родителей. Мы встретились не слишком далеко, в Кампонгтяме, где жила Соеченда, — я хотела увидеться с ней и ее недавно родившимся ребенком. Соеченда сама выбрала себе мужа: после школы она поступила в педагогическое училище в Кампонгтяме, где и познакомилась с будущим мужем, тоже студентом. Я слышала, что оба теперь работают в министерстве сельского хозяйства.
Я ужаснулась тем условиям, в которых они жили. Соеченда с мужем, двумя детьми постарше и грудным младенцем ютились в какой-то развалюхе. Семья в самом деле бедствовала — недавно Соеченда ушла с работы, где им давно уже не платили зарплату, да ко всему прочему их еще обокрали.
Приехала Сопханна, и мне снова стало не по себе: она очень исхудала и постарела, в ней не осталось ничего от былой красоты и молодости. Сопханна привезла с собой пятилетнего сына и дочь Нинг, хорошенькую малышку трех с половиной лет.
Последними приехали родители на стареньком мотоцикле-такси — они совсем постарели. Выглядели мои родные грустными, а когда мы увидели друг друга, заплакали. На меня накатила волна любви и жалости к ним — в письмах они никогда не рассказывали о своих напастях, говорили, что все хорошо и не просили, как другие, выслать денег.
