Дина Рубина - Синдикат
– Да, а насчет монахов... Я, в бытность мою работником Свято-Даниловского монастыря...
– Слава!!! Вы – и монастырь?!
– Дак, Ильинишна... все ж перепробовать надо... У меня там свояк трудился на ниве противопожарной стражи... Он меня и пристроил.
– Кем?
– Трудно сказать... Всяким-разным... Платили полтинник в день, – а это тогда были деньги немаленькие, ну, и полный харч... Так я там навидался, доложу вам... навидался этой святой жизни... Первым делом проходил я собеседование с отцом Никодимом. Я ведь так понимаю: монаси, оне должны быть вдали, так сказать, от мирских утех, а? А тут – вижу, ряса на нем шелковая, бородка подровнена, щечки выбриты, на руце “Сейка” болтается, в офисе его хрусталь-ковры и благолепие сверкающее...
И вот, сколько я там ящиков молотком посбивал, скольких монасей пытал: как, мол, к вере пришел? – никто мне, Ильинишна, не мог разумно ответить. Помню, сидели мы, выпивали с одним монахом...
– Как это, выпивали? С монахом?! Побойтесь Бога, Слава...
– Я-то его не боюсь, поскольку никаких договоров о найме на работу с ним не подписывал, а вот монахи-то почто его не боятся, – не ведаю... Но хряпнуть за милую душу, да добавить вслед – это они зараз... Был там такой, молоденький, вроде завхоза... отец... Евксиний, если правильно помню... Ну, так это, – посмотришь на него – душа радуется: животик круглый, рожа такая умильная, головушку эдак на плечико кладет, улыбается, весь лоснится от довольства...
А однажды, помню, забрел к нам в монастырь настоящий юродивый. Как есть юродивый: ободранный, вшивый, побитый, мочой от него – за версту, пророчества выкрикивает, глаза горят, ну, и прочие прямые признаки. Прямо Исайя, не приведи Господь! Казалось бы – примите с почестями, ведь это ж божий человек, а? Бац, – телефонный звонок от Главного: кто это мол, братцы, колбасится там у ворот? Только бомжей нам тут не хватало! Ну-к, заломите его и дайте такого пенделя, чтоб дорогу сюда забыл...
– Включите-ка радио, Слава – попросила я. – Что там в ваших новостях про нас?
– А что – новости? Сегодня с утра все – про девальвацию в Аргентине. Ну, говорю, до чего нервные эти латиносы! Песо, понимаешь, стал шесть штук на доллар. А херово ли вам жилось бы, ребята, если б в одно прекрасное утро вы проснулись, а песо с шести за доллар прыгнуло бы до семнадцати? А?! И – ничего, и – похеру мороз... Он повернул ручку, и в уши грохнуло:
Ах, люба-любанька,Целую тебя в губоньки,За то, что ты поешь, как соловей!Сегодня ты на Брайтоне сияешь,А завтра, может, выйдешь на Бродвей,Ой, вей!
“Русское радио” передавало в основном песни залихватские, забубенные, уголовные и далеко не русские... Но у Славы эта волна почему-то лучше всего ловилась. Еще у него отлично ловилось православное радио “Святое распятие”, ведущие программ которого с утра до вечера боролись за спасение душ проникновенными беседами на евангельские темы. Иногда, в поисках духовной пищи, Слава нетерпеливо переключал радио с одной волны на другую, затем возвращался, снова переключал... а, бывало, оно само – видимо, от прыжков машины по ухабам и рытвинам – перескакивало с волны на волну, как павиан с ветки на ветку. На слух это составляло причудливые и неожиданные коллажи.
Мы терпеливо выслушали несколько разудалых, с псевдоодесским приторным душком, песен, переключили на “Святое распятие”, прослушали кусочек передачи об “Азбуковнике” 17 века, со стихами, прочитанными проникновенным постным голосом:
В доме своем, от сна восстав, умыйся,Прилучившимся плата краем добре утрися,Отцу и матери низко поклонися.В школу тщательно идиИ товарища своего веди...
– Вона как! – восхитился Слава и переключил опять на “Русское радио”, прооравшее нам знакомым голосом:
За монетку, за таблеточку,Сняли нашу малолеточку,Ожидают малолетку небо в клетку,В клеточку...
Новостей, однако, не дождались.
– Да на черта вам новости, Ильинишна? Без них спокойней. Включишь радио – жить не захочется... Сегодня, вот, передавали – вьюноша, примерный сын, спокойный такой, рассудительный мальчик, отличник, в школу, как мы слышали, тщательно ходил, закончил с золотой медалью, – за ночь порешил топором папу, маму, бабушку и сестренку семнадцати лет... Отличник, золотая медаль, а?! Говорят, он шизофреником был. А я так полагаю, достали они его с этой учебой! Ну, думаю – насчет своего олигофрена, надо бы это на заметку взять. Палку, мол, не перегнуть бы...
В подъезде в нос мне опять шибанул запах горелого. На сей раз, по-видимому, горела пластмасса, запах особенно въедливый и мерзкий. Лифт стоял... Вместо кнопки вызова оплывала, чадила черная горючая капля. Ее задумчиво обнюхивал громадный черный пес, закрывая проход наверх. Я с минуту потопталась на почтительном расстоянии, наконец, вежливо, но с усилием, как шкаф, отодвинула эту лошадь и стала подниматься по лестнице.
Двумя этажами выше кто-то легко, почти неслышно взбегал по ступенькам. Перегнувшись через перила, я заглянула вверх. Увидела только мелькнувшие детские кроссовки...
– Э-э-эй!!! Стой, мальчик!
Где-то хлопнула дверь, и все смолкло... Открыла мне дочь с незнакомым, каким-то отупелым, опухшим от слез лицом.
– Они взорвали дельфинариум, – сказала она на иврите. Я ничего не поняла, но ее лицо страшно меня испугало. Стылая тошнота подкатила к горлу.
– Что... где... что это?! Это где дельфины?!
– О, Господи, – зарыдала она, – мама, ты как всегда ничего не знаешь! Это дискотека в Тель-Авиве, дискотека!!! Ребята пришли потанцевать!
И монотонно, как заученную молитву, повторяя, – “они пришли потанцевать, они пришли потанцевать!”, – закрылась в своей комнате.
Microsoft Word, рабочий стол, папка rossia, файл sindikat
“...кажется, у Яши дома неприятности – он ходит потерянный и какой-то заспанный, вернее, недоспавший. Он мне бесконечно симпатичен – Яша. Рубашки всегда мятые. Видно, стиральная машина работает исправно, а вот две пары девичьих рук, что должны бы отца выпускать на люди с иголочки, заняты чем-то другим. Чем?
Я переждала дня два, потом все-таки, на свой страх и риск, полезла в душу. В крайнем случае, пошлет меня к чертям. Сначала он мялся, недоговаривал, потом расстроился настолько, что все разом и вывалил на меня:
– Понимаешь, напрасно Москву выбрал. Надо было в какую-нибудь тьмутаракань забиться, в какое-нибудь Сельцо под Брянском, где одна закусочная, под названием “Рюм. чная”.
– В Сельцо синдиков не посылают.
– В том-то и дело... – расстроенно сказал он. – Выросли мои девки, нате-пожалуйста!.. Я ж их совсем не вижу. Где они шляются, чем заняты... На днях прихожу домой и застаю вальяжного такого господина в кресле...
– В твоем халате?
– Да нет, – он махнул рукой, – они вообще не по этой части, они очень нравственные девочки, если ты имеешь в виду разврат... Там похуже дела...
– Наркотики?! – ахнула я.
– Нет-нет, этого еще мне не хватало!.. Хуже, хуже...
– Подожди... – я встала, закрыла дверь своего кабинета, вернулась и заставила Яшу сесть на диван. – Извини, как родитель – родителю: что может быть хуже наркотиков и блядства?
Он посмотрел на меня измученными впалыми глазами и сказал:
– Непостижимая гениальность... – Он помолчал... – Не знаю – в кого это они, говорят, у моего деда Мини были выдающиеся математические способности, только вот образование не удалось получить... Но эти... Понимаешь, они цифры, числа чувствуют на каком-то паранормальном уровне. Дело даже не в том, что у них замечательные математические данные, – таких людей навалом... Но мои как-то видят... сквозь преграду, на расстоянии чувствуют... Как Вольф Мессинг...
– Ничего не понимаю, – сказала я. – Ну и что? В чем беда-то?
Яша оглянулся на дверь и прошептал: – Они играют.
– На чем?
– Не на чем, а в карты... Бридж. Преферанс...
– Ну и что?
– А то, – в полном отчаянии проговорил несчастный отец, – что их нанимают богатые люди – для игры. Вот как домушники малолеток запускают в форточку, чтобы дверь изнутри открыли... За ними охотятся, их перекупают...
– Я... не понимаю... – пробормотала я... – Никогда не играла в карты. Не моя область интересов... Объясни, пожалуйста...
– А чего тут объяснять, – он тяжело и как-то покорно вздохнул. – Бридж, “Роббер”, игра математическая, основана на теории вероятности. Суть игры – обмен информацией. На основе заявления партнера ты должен вычислить – какие карты у вас с партнером, какие у противника. Так вот, им даже не нужен никакой обмен информацией, они – обе – все карты просто видят, кожей, нюхом – не знаю чем, а кроме того, друг друга чувствуют за тысячи километров, мысли читают...
– А сколько игроков в этой игре?
– Четверо, играют по двое, партнеры сидят друг напротив друга. Крестом.
– И что?
– Ну и богатые люди нанимают профессионала – играть в паре.
