Дина Рубина - Последний кабан из лесов Понтеведра
Так неужели же я была всего лишь азартным зрителем, всего лишь сторонним наблюдателем, всего лишь бродячим трувером, хугларом, гостившим в замке, – сегодня он здесь, а завтра – ищи-свищи, и он уже в дороге, он по пути к владениям других сеньоров, о которых сложит другие свои баллады?..
Неужели по проклятой своей сочинительской натуре я могла сочувствовать лишь своему брату – жонглеру, канатоходцу, шуту?
Ведь любой сочинитель до известной степени – канатоходец. Например, в этой моей «испанской сюите», осторожно переступая по сюжету с пятки на носок, балансируя для равновесия с какой-нибудь убедительной деталью в руках и стараясь не смотреть в бездонную пустоту подо мной, я ежесекундно рискую разбиться в лепешку – изображая, скажем, Испанию, в которой никогда не была. И эта смертельная опасность – единственная реальность во всей фантасмагории моей бродячей жизни.
Примерно на это же время пришелся городской скандал с обнаружением группы торговцев и курцов марихуаны.
Полицией были произведены обыски в нескольких квартирах, выяснилось, что среди подростков давно распространена травка. Многие курили, а были и такие, кто приторговывал.
Нас с Люсио таскали по нескольким совещаниям, пару раз мы являлись с понурыми физиономиями в полицию, где нам показывали новые списки вполне симпатичных ребят, покуривающих травку. Альфонсо рвал и метал, бился с пеной на губах на четверговых заседаниях, требовал от нас каких-то решений.
– Я требую решений! Требую решительных действий!
На иврите это звучит как «ахлатот». В ушах моих слышалось хлопанье лопатой по мокрой глине, слабые хлопки, по обморочным щекам, в глазах стыли хлопья облаков…
(Вот в эти-то дни я и заскучала впервые. Мои беглые записи, завязь повествования, набухали током живой жизни, однажды даже – на занятиях по повышению квалификации, заметив, как вдумчиво жует Альфонсо пирожок с картошкой, – я ощутила в себе первый толчок этого нового моего ребенка, а придя домой, отключила телефон и долго писала, и забыла включить телефон наутро, поэтому пропустила важное совещание. Это значило только одно: пришло время вынашивать и рожать дитя в страшных муках, с перекошенным лицом, то есть весьма скоро Судьба должна была позаботиться о том, чтобы меня выгнали с работы…)
Вся эта история с наркотиками неожиданно не то что сблизила, но как-то объединила меня с карликом. На нас обоих орали, нас обоих куда-то посылали, несколько раз мы с ним сидели вдвоем в кабинете, беседовали с растерянными родителями того или другого юного правонарушителя.
Я служила еще и переводчиком: среди курцов марихуаны оказались и «русские» подростки.
Как-то утром позвонила секретарь Отилия, сообщила, что соединяет меня с Альфонсо. Я вздохнула и приготовилась к потоку бурлящей начальственной глупости.
– Итак, – сказал Альфонсо, – я жду от вас проекта.
– Какого проекта? – спросила я и сразу поняла, что оплошала. Потеряла бдительность.
Как я могу спрашивать, орал он, о каком проекте идет речь, когда я день и ночь должна думать о мерах борьбы. Мы с Люсио просто бездельники, если можем спокойно спать, в то время как имя нашего прекрасного города треплют в средствах массовой информации. Если у нас не варят котелки, он уволит обоих немедленно!
Или в течение двух дней мы представим проект по борьбе с подростками, курящими марихуану, или мы свободны от занимаемых должностей. Или – или! (Он дважды провопил этот бессмысленный клич, и я молча слушала, стараясь запомнить интонацию.)
– Ты поняла? – спросил он спокойней.
– Но Люсио болен уже два дня.
– Так иди к нему домой! – сказал он нетерпеливо. – Заодно проведаешь. А то ты совсем не участвуешь в дружбе коллектива.
И я поплелась к Люсио. Разумеется, предварительно позвонив.
Неожиданно для меня карлик моему звонку обрадовался.
– Ну, приходи, приходи, – сказал он, – травки покурим, у меня свежая припасена. Он хочет проект? Он его получит.
Квартира, в которой Люсио жил со своей женушкой, оказалась вполне уютной, хорошо и со вкусом обставленной и выглядела бы, пожалуй, слишком респектабельной, если б не развешанные по стенам, разбросанные по тумбочкам и столам всевозможные уродства: отрубленные головы, отсеченные ступни ног и кисти рук.
С люстры свисали человеческие внутренности, выполненные, как и все, что он делал, с фантастическим мастерством и жизнеподобием. Из голубовато-телесного желудка выползала, извиваясь, блестящая змейка и жалила абсолютно натуральную, влажно-пористую печень.
– Так как насчет травки? – он подмигнул, выдвинул ящик стола и протянул мне бумажную коробку с явно самодельными сигаретами.
– Это марихуана? – уточнила я, ничему не веря. Он кивнул, закуривая:
– Отличная вещь. Гораздо здоровее для организма, чем алкоголь. Угощайся.
– Нет, спасибо.
Он сделал вид, что страшно удивился, потрясен. Вытаращил свои кабаньи глазки.
– Ты не употребляешь наркотики?
– Употребляю, – сказала я, – но более тяжелые: я пишу книги.
– Ладно! – воскликнул он, потирая руки. – К делу! Если не хочешь курева, так, по крайней мере, сварю тебе кофе. – И добавил невинно: – Иди мой руки. Ванная по коридору направо.
И я, дура, пошла зачем-то мыть руки в ванную, хотя с таким же успехом могла бы сполоснуть их под кухонным краном.
Зайдя в ванную, я не вскрикнула – просто обмякла и отшатнулась к стене, продолжая смотреть на повесившегося Люсио. Черт возьми, ведь умом я поняла все в следующую секунду, да и знала ж я давно – на что он способен, но ноги отказывались слушаться, и я тихо опустилась на пластиковый табурет у стены.
Он повесил самого себя, он смастерил свое удушье с такой доподлинной силой, что сердце замирало от страха:
свернутая шея, вываленный язык, закатившиеся глаза и посиневшее лицо качались в полуметре от меня. И только слишком легкие, слишком маленькие ступни безвольно висящих ног намекали на подделку.
Минуты через две я поднялась, обошла висящую куклу и долго тщательно мыла руки, медленно приходя в себя, не желая видеть мертвеца.
Он развесил и разбросал по квартире свои экспонаты, готовясь к моему приходу. Не живет же он так, в самом деле, – со своим повесившимся двойником! Да и его беременная жена – ведь она нормальный человек? Или все-таки ненормальный?
– Ну что ты там возишься? – крикнул он весело из кухни. Я мстительно молчала, продолжая в пятый раз мылить ладони. Через мгновение по коридору протопали его шажки, и в зеркале рядом с синюшной физиономией удавленника я увидела встревоженное лицо карлика. Наши глаза встретились.
– Ну, извини, – проговорил он, смутившись, – извини, пожалуйста… Я думал, тебя это позабавит.
Говнюк, недоделок, наполеончик рахитичный, мерзкий ублюдок…
– Ты – большой мастер! – сказала я искренне. – С твоими руками да с твоим воображением – гнить в этом Матнасе, с этими мотэками…
Я знала, что он будет тронут моими словами, но не представляла насколько: он чуть не прослезился. Прости, прости еще раз, он знает, что я испугалась, но он не со зла, просто в этом вонючем городке нет на самом деле никого, кто мог бы оценить уровень того, что он делает. Да, только «русские», понимающие – что такое истинное творчество…
– Ну так как насчет кофе? – перебила я его.
Едва он разлил кофе по чашечкам, зазвонил телефон, и Люсио жадно схватил трубку. Его заплывшие глазки посветлели, стали вдруг беззащитно-детскими, он залепетал, не стесняясь меня, по-испански, таким явно интимным тоном, что я отвернулась, словно застала его раздетым…
Несколько раз он повторил нежно: «миамор, миамор»…
…Иногда вставлял ивритские слова и даже фразы, как многие, кто давно живет здесь и в быту частенько переходит на иврит. «Так поздно? – жалобно спросил он. – Почему? Нет-нет, я буду ждать тебя с обедом. Возьми такси, миамор, не думай о деньгах…»
И опять что-то по-испански, чуть ли не умоляющим тоном.
Он положил трубку и несколько секунд смотрел перед собой странным остановившимся взглядом, и в течение этих секунд взгляд его темнел, мрачнел, он усмехнулся каким-то своим мыслям.
– Где Альфонсо? – вдруг спросил он жестко. Мне бы стоило сделать вид, что я не поняла вопроса, например, спросить невинно – в каком смысле где? И почему я должна знать, где в данный момент находится его родственничек, черт бы побрал весь их клан?..
Но я ответила сразу, легко, без напряжения – как всегда, когда врала:
– В Матнасе. Я только что оттуда. У него встреча с каким-то строительным подрядчиком.
И – сразу спало напряжение, он повеселел, стал угощать меня фруктами и маленькими фигурными вафлями с шоколадной начинкой…
А я сидела и думала с тупым отчаянием – с какой стати я лезу опять в ангелы-хранители его душевного покоя?
…Да, конечно, говорил Люсио, он мечтал бы уехать не только из этого городка, но вообще – в Европу. Может быть, в Америку, не исключено, что и в Голливуд. У него уже есть опыт работы в кино… Но жена… Она очень привязана к стране, к этому городу… к брату… (Еще чашечку, с кардамоном? Нет, не отказывайся, ты не представляешь, как я варю кофе с кардамоном…) Ну, ты знаешь, конечно, что Альфонсо – двоюродный брат моей жены, ее единственный родственник? Причем долгие годы они были разлучены и чудом здесь встретились… А она очень дорожит родственными связями… Ее буквально с места не сдвинешь… Ну, а Альфонсо, конечно, не мыслит своей жизни без Матнаса. Человек он большого размаха и здорового честолюбия… Ты же знаешь, как он увлечен идеями… – Карлик поднял на меня глаза и осекся.
