Сергей Алексеев - Покаяние пророков
Вместо себя Данила приставил к Космачу свою аспирантку Наталью Сергеевну, женщину лет двадцати шести, с гладенькой прической, в очках и с бледным, кабинетным лицом. Особа эта сразу не понравилась, а своей готовностью служить шефу в любой роли вызвала раздражение.
— Б-будешь говорить: жена, — наставлял шеф. — Она п-покорно станет ходить за т-тобой, молчать, записывать и снимать.
— Может, я сам справлюсь, в одиночку? — безнадежно предложил Космач в присутствии аспирантки.
— Н-н-не справишься, — был категоричный ответ. — З-забирай девицу и топай.
Когда они, уже вместе, пришли к нему в больницу накануне выезда, Данила, далее своего кабинета носа не высовывавший, вдруг без единой запинки прочитал целую лекцию, впоследствии оказавшуюся весьма полезной.
— Мы неправильно строили отношения. Я все понял. И ты запомни: никогда не старайся сделаться своим для староверов. Не ломи с ними, как конь, не выслуживайся своим горбом, не сокращай дистанции. Ты — ученый муж! Как только они почувствуют, что ты такой же, как они, — доступ к информации получишь лет через сорок, и то если сильно постараешься. Они не такие простые, как кажется на первый взгляд, и не такие уж наивные, какими им хочется выглядеть. Пока ты ученый, пока ты в их сознании принадлежишь к некоей высшей породе людей, пока ты живешь, чтобы искать истину, ты им интересен.
Летели самолетом до Красноярска, оттуда на теплоходе по Енисею до пристани Ворогово, затем на попутках до Воротилово — последнего населенного пункта, дальше лишь старые лесовозные дороги, эдак километров на полета, а еще глубже — тайга нехоженая, болота и урманы. Коней на лесоучастке взяли по договору, оставив залог в две тысячи рублей, но зато на выбор — двух кобыл под седла и молодого мерина завьючили грузом, которого было порядочно: в двух рюкзаках везли продукты, нехитрые подарки для женщин, патроны и ружейные запчасти для мужчин, резиновую лодку, спальные мешки, палатку, да еще пришлось купить мешок овса.
Было начало июня, только что схлынуло половодье, погода стояла теплая и солнечная, гнус особенно не донимал, но теплые лывы, оставшиеся от разливов, чернели комариной личинкой — через недельку дышать станет нечем, а ходу до Полурад что пешему, что конному — двенадцать суток.
Поначалу Космач присматривался к своей ассистентке, не оберегал от работы — даже коней научил треножить, инструктировал, поучал — все выносила: и день в седле, когда, спустившись на землю, не можешь встать на ноги, и кухарство на костре, и ночевки на болоте. За неделю конного хода они немного сблизились, по крайней мере, не стало официальных отношений и предвзятости, которая одолевала Космача. Единственное, что ему не нравилось, — ее роль жены.
— Давай так: ты мне — сестра, — предложил он однажды. — Это будет лучше и убедительнее.
— А мне кажется, жена лучше, — засмеялась Наталья Сергеевна. — Это солидно.
— Подумай хорошо, нам придется спать в одной постели. Это тебя не смущает?
— Напротив, это меня возбуждает. — Она сняла очки и вместе с ними — образ учительницы женской гимназии. — Свершится то, что бывает только в грезах одинокой женщины. Просыпаешься и чувствуешь; рядом спящий мужчина… Чужое, незнакомое тело, от которого исходит тепло, обволакивающее мужское дыхание… Ночь и полная темнота, случайные прикосновения рукой, обнаженным бедром и — запрет! Табу! Ничего нельзя! А запретный плод так сладок…
— Ты что, сексуальная маньячка? — в сторону спросил Космач.
— Нет, я одинокая женщина.
— Так вот, легенда по поводу супружества отменяется. Мы брат и сестра.
Вся эта родственность была обязательной, ибо, по нравам и законам староверов, чужие люди не могли странствовать вместе. Это вызвало бы настороженность, разрушило едва установленный контакт с оседлыми неписахами. Если есть доверие к тебе, то оно автоматически распространяется на жену, сестру, брата, сына, но ни в коем случае не на чужого, пусть даже самого близкого по духу человека, которого ты привел с собой. Из-за незнания подобных щепетильных тонкостей была загублена не одна экспедиция, кержаки закрывались наглухо и своим подчеркнуто равнодушным отношением или в открытую выгоняли гостей из скитов, не объясняя причины, и еще весть пускали по Соляной Тропе, чтоб не принимали этих ученых странников. Данила, кабинетный аналитик, не мог найти твердого и определенного объяснения такому явлению, хотя высказывал предположение, что это продиктовано сохранившейся у старообрядцев родовой психологией семнадцатого века: доверять можно только кровной родне или супругу.
Наталья Сергеевна не спорила, однако и особой покорности не проявляла.
— Если это нужно для дела, я готова быть и сестрой. «Миленький ты мой, возьми меня с собой…». — пропела она. — Но не забывайте, Юрий Николаевич, нас с вами повенчал сам Василий Васильевич, а мы его рабы и работаем на него.
Аргумент был веский, неоспоримый и прозвучал обидно. Космач лишь поежился и ничего больше не сказал.
И пока он раздумывал, кем лучше представить ассистентку, к выбору легенды подтолкнул случай После переправы через холодный, ключевой Сым Космач пустил коней на дневную кормежку, сам же лег на песке, обсыхал и грелся на солнышке, поскольку плыл вместе с лошадьми. Наталья Сергеевна переезжала реку на резиновой лодке, вместе с вещами и седлами, и потому решила искупаться в теплом заливчике, а заодно затеяла постирушку, пользуясь тем, что на жарком и ветреном берегу нет гнуса и сохнет все быстро. Она уже давно не стеснялась Космача, походные условия, в которых оказалась привыкшая ухаживать за собой женщина, диктовали свои правила, а может, умышленно поддразнивала его — в любом случае, дорвавшись до воды, она раздевалась донага, хватала шампунь, мыло с мочалкой и устраивала баню. Так было и на этот раз. После мытья и стирки она развешивала на кустах белье, когда Космач увидел на берегу человека — короткого бородача средних лет, стыдливо отвернувшегося в сторону Дерюжная лапотинка, валяная шапка, несмотря на жару, бродни из сыромятной лосиной кожи и старенькое ружьишко на плече — странник, и сомнений нет.
— Христос воскресе. люди добрые! — весело поздоровался и поклонился, когда Наталья Сергеевна, схвативши платье, спряталась в ивняке. — Простите уж. что не ко времени явился… Да ведь дело житейское, дорожное..
Космач тоже раскланялся, натянул брюки: вынесло же его в такой час! И ведь наверняка давно стоял затаившись, подсматривал, прежде чем выйти…
Мужичок помялся
— Лошадки-то твои кормятся?
— Мои…
— Кобылки добрые, особенно гнедая… Ты не ученый ли? А то слух был. идет нынче не один, с женой…
Вести по Соляной Тропе разносились молниеносно и необъяснимо с точки зрения здравого рассудка.
— Ученый…
— Вот и я смотрю… А меринок у тебя прихрамывает, должно, стрелку намял.
— Да есть маленько…
— На ночь в глину поставь, так отойдет.
Космач достал из вьюка пачку винтовочных патронов, но отсчитал всего пять, подал встречному.
— Помолись за путников, божий человек.
У того глаза блеснули радостно: хоть и бродил с дробовиком, но винтовку наверняка имел. И если даже нет, то патроны эти были своеобразной валютой, за обойму давали соболя, пуд ржаной муки или фунт соли
— Благодарствую, — ответил сдержанно. — И помолюсь. А зовут меня Клавдий Сорока. Слышат?
— Конечно, слышал!
На Соляной Тропе его знали все, а известен Клавдий был тем, что ходил выручать попавшихся в каталажку странников. Если кого-то из беспаспортных кержаков задерживала милиция, он приходил в тот поселок, сдавался сам и, когда оказывался за решеткой, невероятным путем выводил оттуда своего единоверца и сам убегал. Он давно был объявлен во всесоюзный розыск, и Космач не раз видел его портреты на пристанях и вокзалах, однако Клавдий не унимался и преспокойно ходил в мир.
— Ну так прощай, ученый муж! — застрекотал Сорока. — Авось еще свидимся! Коли помолиться нужда, так здесь близко камень намоленный есть, Филаретов называется. Больно уж радостно бывает на нем. Ангела тебе в дорогу!
Как только встречный скрылся за деревьями, из кустов вышла Наталья Сергеевна, не торопясь стала одеваться. Космач ничего не сказал ей, лишь ругнулся про себя и начал скручивать подсохшую лодку. Ассистентка же с той поры перешла на «ты» и называла его мужем, со всеми прилагательными, — вживалась в роль.
Когда Космач пришел в Полурады, глава рода Аристарх уже покоился в колоде, и встречал их отец Вавилы, Ириней, встречал как родных: в зимней избе поселил, за один стол со своим семейством посадил. Это могло означать, что стал он теперь главой рода, хозяином, от которого, в общем-то, будет зависеть успех экспедиции. Только почему-то дивы лесной, Вавилы, не было видно. Точнее, она существовала где-то близко — то засветятся ее огромные глаза в темных сенях, то в прибрежных кустах или буйных зарослях цветущего кипрея мелькнет, как птица в ветвях, но увидеть ее близко, тем более поговорить, никак не удавалось. Пару раз Космач звал ее, чтобы подарок вручить — титановые легкие пяльцы и набор ниток мулине — Вавила любила вышивать, и еще маленький радиоприемник с запасом батарей и часики, но юная странница исчезала. Однажды он чуть не столкнулся с ней по пути на пасеку, расставленную за деревней на старом горельнике, — неопасна коромыслице два деревянных ведра с сотовым медом, под ноги смотрела и сразу не заметила Космача.
