Олег Врайтов - Записки фельдшера
Локтевая вена нашлась быстро, короткий прокол, затемненела кровь в канюле, короткое «ой», изданное женщиной — все, делов-то! Я спустил воздух из манжеты, покосился на кардиограф, приклеил лейкопластырем оттопыренные «крылышки» катетера и присоединил к инъекционному клапану шприц.
— Так, милая. Теперь я буду очень медленно вам вводить лекарство, а вы, если вдруг что-то не так почувствуете, мне сразу говорите. Договорились?
Пациентка, все так же, не разжимая век, затрясла головой. Я услышал, как сзади насмешливо фыркнул врач.
— Говорить-то уже можно.
— Да… да, хорошо.
— Хорошо так хорошо. — Поршень шприца, повинуясь надавливанию моего большого пальца, неторопливо пополз вперед.
Время шло, раствор таял в цилиндре. Периодически я останавливал введение, внимательно глядя на пациентку. Да вроде бы все нормально, зря паниковал — лежит спокойно, дышит ровно, бледнеть не собирается.
— Как вам?
— Ничего, доктор. Душно только как-то.
— Душно? — Я косо глянул на Егора. Тот хмурился.
— Маша, открой-ка окошко.
Девочка спрыгнула со стула, отложив в сторону книжку-раскраску, в которой только что увлеченно обводила что-то фломастером, и распахнула окно. Порыв ветра дернул тюлевую занавеску к потолку, ринулся в комнату, смахнув обертку шприца и пакет с пустыми ампулами на пол, громко брякнувший при падении.
— Да не на всю же, — буркнул я. — Щель оставь, а то маму простудишь в довесок.
— Доктор… — тихо раздалось с дивана.
Я обернулся.
— Дурно мне что-то… — невнятно произнесла больная и попыталась встать. — Дышать… тяжело…
Нет, она не побледнела. По лицу, груди и даже рукам стали выступать большие, просто неприлично и нехорошо большие красные пятна с неровными краями. И выступали быстро, набирая сочность цвета прямо на глазах.
— Д-дьявол! — не сдержался я.
Глаза у больной закатились, она попыталась что-то сказать — я отчетливо услышал, как что-то словно булькнуло у нее в груди — и потеряла сознание. Реакция на иглу? Черта с два, санитар с дипломом! Божество, прицельно гадящее неофитам выездных бригад, так мелко не шутит. Я вцепился свободной рукой ей в запястье — разумеется, пульса не было, ни аритмичного, ни слабого, вообще никакого. А значит — давление все же ухнуло вниз, и именно на новокаинамиде, чума его возьми, но совершенно не по тому поводу.
Помню, в училище нам преподаватель на занятиях по неотложным состояниям и реанимации достаточно подробно и неоднократно рассказывал об аллергической реакции немедленного типа, именуемой «анафилактический шок», до слез доводил студентов, заставляя наизусть, до бессознательного повторения вызубривать клинику и алгоритм помощи. Но то — училище, аудитория, белые халаты, и шок этот, развивающийся быстро, практически мгновенно, перед нами был только на бумажных листках, где были изложены симптомы, тогда можно было, не суетясь, отбарабанить «катетеризация вены, адреналин, гормоны, антигистаминные» и довольно откинуться на жесткую спинку стула, получая оценку; а сейчас, здесь, на вызове, видя, как это самое ненавистное состояние развилось у настоящего, живого человека, да еще и после проведенной мной терапии… Я струхнул… да какое там, я похолодел внутренностями настолько, что даже затошнило, в голове забилась птицей трусливая мысль: «Реанимацию! Телефон — и спецов в помощь!».
Рука Егора сдавила мою:
— Леша, потом паниковать будешь. Вену не потеряй.
Я моргнул и увидел, что уже почти выдернул катетер, который сам же бережно приклеивал. Рефлекторная реакция — выдернуть шприц с аллергеном, она объяснима, только потому вену при таком давлении найти будет подвигом. Молча ругнувшись, я подтолкнул канюлю катетера обратно, торопливо наклеивая оттянувшийся лейкопластырь.
— Шприц убрал, в «двадцатку» полкуба адреналина на физе, — все так же ровно, тихо, почти безэмоционально произнес врач. — Разговоры потом.
Я тупо смотрел на него, не понимая смысла произнесенных Егоркой слов. Он сощурил глаза и отступил в сторону — прямо за ним, широко раскрыв глаза и кусая кулачок, стояла Маша, с ужасом глядя на нас.
— Мама… мамочка…
— Отца нет, — жестко ударил меня в уши голос врача. Таким злым я его никогда не видел. — Ребенок останется вообще один!
Лучше бы он меня по лицу ударил! Ступор мой прошел почти мгновенно — створки ящика разлетелись в стороны, хрустнули «носики» ампул адреналина и хлорида натрия, с цвирканьем втянул в себя растворы шприц, предыдущий, с злосчастным новокаинамидом, полетел в сторону.
— Тихо… не спеши…
Толкая поршень, я не сводил глаз с пациентки: ох, паршиво она дышала, с хрипами, с клокотанием, неравномерно, глаз не открывала, кожа вся блестит от обильного, невесть когда успевшего появиться, пота, пятна эти проклятые еще больше стали. Повезло, ох, повезло, точно, санитар с дипломом… вот так и ломает «Скорая» гонор у юных специалистов, опылившихся первичными понтами после пары месяцев работы с опытными коллегами под боком. Так и надо, конечно, кто спорит — но не ценой же человеческой жизни, проклятье! Я до боли стиснул зубы.
— Остаток болюсом, «дексы» шесть набирай — и струйно.
— Шесть? — моргнул я. Дозировка как-то…
— Шесть, — повторил Егор.
— Но в стандартах…
— Шесть!
Опустошив шприц, я торопливо схватил три ампулы темного стекла с надписью «дексаметазон», трясущимися пальцами сломал «носики», выдернул из ящика очередной шприц, только уже «десятку». А вот попасть иглой в ампулы не мог. Руки ходили ходуном, как у профессионального алкоголика, да еще как! Попытавшись исправить положение, я поставил все три ампулы на край стола и тут же благополучно уронил одну на пол. В звоне разбитого стекла мне послышался довольный смешок божества — грозы зазнавшихся фельдшеров.
Ладонь Егора накрыла мою.
— Успокойся, Леша. Все получится. Набирай эти и новую открой.
Как он это делает вообще? Дрожь хоть и не полностью, но ушла, и гормоны, втянувшись в цилиндрик «десятки», через минуту уже заструились по пластиковому «хоботку» катетера.
— Систему. Реополиглюкин подключай.
Пакет, бинт, вата со спиртом — флакон в пакет, протереть спиртом в районе горлышка, бинт поверх донышка, завязать узел «хвостиками» пакета поверх бинта, завязать бинт поверх «хвостиков», сделать петлю… ага, люстра невысоко, как раз повесить сгодится. Собирая капельницу, я скосил глаза на пациентку — или мне показалось, или она правда стала дышать ровнее? Посмотрел на Егора, тот многозначительно поджал губы.
— Доктор, а мама проснется? — прозвучал в комнате дрожащий детский голосок.
— Проснется, — пробормотал я, подкручивая прижимной ролик на пластиковой трубке системы. — Конечно, проснется, зайка. Пусть только попробует не проснуться.
Флакон не успел опустеть даже наполовину, когда пациентка, внезапно разразившись кашлем, зашевелилась на диване.
— Доктор… я что, сознание теряла?
Кому и как объяснить это чувство, когда ты возвращаешь человека обратно, дав уже протянувшей холодные руки костлявой шикарного пинка под зад?
— Мокрая вся, надо же… — пожаловалась больная, проводя свободной от системы рукой по лбу и груди. — Ой, как я так? Маша, ты бы окно открыла, вон и доктор весь взопрел.
— Я открыла! — обиженно ответила дочка. — Дядя врач сам попросил!
И хорошо сделала, молча поддакнул я, чувствуя, как предательские струйки стекают по вискам, лбу, змеятся между лопаток. Было бы куда дяде врачу прыгать головой вниз, если бы твоя мама не отреагировала бы на адреналин с гормонами…
— Вы мне только больше не колите ничего, ладно? Даже затошнило с вашего укола.
— Ну… бывает, — откашлялся я. — Сердце-то ваше как?
— Сердце, — нахмурилась пациентка. — Да вроде полегче, знаете… так что всегда после этого лекарства бывает?
Не отвечая, я перемерял давление — ну Егор, ну зараза, а ведь и давление уже в пределах рабочего! Уж не предвидел ли он анафилаксию в качестве терапевтического воздействия, раз у меня не хватило духу на дефибрилляцию? Покатав эту мысль между извилинами, я ее отбросил. Паранойя, фельдшер Астафьев, в чистом виде, не увлекайтесь. Лечится уж больно туго.
— Машенька.
— Да?
— Тебе поручение ответственное. У вас соседи есть, которые дяди и которые взрослые? Если да, позови их сейчас и попроси помочь маму до машины донести.
— Ой, ну не надо, я сама дойду!
— А ну, лежите! — рявкнул я. Грозно бы рявкнул, да пустил петуха под финал возгласа. Отдышался, помотал головой. Мать и дочка смотрели на меня круглыми глазами.
— Извините… Так что с соседями?
— Ну, можно Павла из «восьмой» попросить, если сын дома — они вдвоем помогут.
— Чудно. Давай, Маша, беги за ними.
Хлопнула дверь, выпуская ребенка в подъезд.
