Лоран Годе - Смерть короля Тсонгора
~~~
Когда Коуаме пришел к Самилии, он был готов умереть. Сражения последних дней вымотали его. Казалось, они обречены на поражение. В людях вокруг себя он видел только бессилие и покорность судьбе. Он пришел к Самилии, как приговоренный к смерти, просящий о последней милости. Только вкусив сладость этой женщины, он мог бы проститься с жизнью без сожаления. Перед тем как оказаться растерзанным, он хотел ласкать ее. Познать запах ее тела. Впитать его. Чтобы чувствовать его на своем теле, когда он рухнет на землю. Он думал о том, что в тот единственный раз, когда он сжимал Самилию в своих объятиях, ничто не могло бы его опечалить. Он думал, что готов умереть. Но произошло все совсем иначе. С тех пор как он вернулся в Массабу, в нем кипел черный гнев. И его изможденное, исхудавшее тело внезапно охватывала нервная дрожь. Он разговаривал сам с собой, все время ругал себя.
«Вчера я уже смирился с мыслью о смерти. И был спокоен. Они могли войти. Но меня ничто не пугало. Я принял бы смерть спокойно. Не удостоив врагов даже взглядом. А теперь… Теперь я умру, но я буду сожалеть об этом. Она осыпала меня поцелуями. Она удерживала меня, сжимая бедра, ее живот был такой мягкий. Но я должен был вернуться на крепостную стену. Нет, теперь я знаю, чего лишаюсь, и лучше было бы, если б я этого не знал».
На крепостных стенах он был единственным, кто метался там. Все остальные словно застыли. Одуревшие от усталости воины. Дети, которых подняли с постели среди ночи, и они стояли там, куда их поставили, ничего не соображая. Все были готовы принять смерть. Они уже не хотели ничего другого, только этой смерти, которая избавит их от усталости. Коуаме плевал на стены, стучал по ним кулаком и кричал: «Пусть они придут, пусть придут и пусть все кончится!» Он не сводил глаз с холмов, где расположился лагерь номадов, их армия уже была на марше, и ему казалось, будто чей-то глаз смотрит на него. «Самилия, — подумал он. — Она идет посмотреть, достойно ли мы умрем».
В этот день номады ринулись к крепостным стенам с яростью. Но в тот момент, когда первые воины достигли крепостных стен, они услышали вдали гул. С южного холма стремительно спускалась какая-то армия, но кто это, они различить не могли. «На этот раз — конец, — подумал Коуаме. — К этим сукиным сынам идет подмога». Словно приговоренный к смерти, который с печалью и некоторым любопытством смотрит на своего палача в капюшоне, он с высоты крепостных стен наблюдал за тем, как в облаке пыли приближается какая-то неведомая ему армия. Он хотел понять, кто сейчас будет их убивать. Но тут увидел, как армия номадов вдруг отступила, вернулась на прежние рубежи. И чем дольше он смотрел, тем явственнее понимал, что подмога эта — не их врагам. Теперь уже можно было разглядеть тех, кто приближался к ним.
— Но… это же женщины… — с удивлением пробормотал Сако.
— Да, женщины… — подтвердил Барнак.
— Мазебу… — тогда тихо сказал Коуаме.
И он повторил это слово несколько раз, все громче и громче. И все люди на крепостной стене принялись выкрикивать его, хотя и не понимали его смысла. Оно звучало словно воинственный клич. Словно крик облегчения, которым они благодарили богов. Мазебу. Мазебу. Это слово как бы говорило каждому из них: «Может быть, сегодня мы не умрем».
— Но кто это? — спросил Сако у Коуаме.
И принц соляных земель ответил:
— Моя мать.
Это действительно была императрица Мазебу, она спускалась со склона во главе своей армии. Ее называли императрицей потому, что она была матерью своего народа, и вот теперь она и ее амазонки скакали на зебу, животных с прямыми и острыми рогами. Мазебу была высокая женщина, вся увешанная бриллиантами и обладающая самым тонким политическим умом в своем королевстве. Она отлично разбиралась в дворцовых интригах, сама вела торговые переговоры. И в каждой войне, которую объявляло ее королевство, сама становилась во главе армии и тогда превращалась в разъяренное животное. Во время битвы она все время изрыгала страшные ругательства и не знала ни снисходительности, ни сострадания. Ее армия состояла только из амазонок, которые владели искусством сражаться на скаку. Сидя верхом на своих зебу, они стреляли из луков, а чтобы им было сподручнее делать это, у всех правая грудь была отрезана.
Армия номадов оцепенела. Они так привыкли к своим ежедневным атакам на город, они так были убеждены в скором падении Массабы, что при виде этой незнакомой им армии просто растерялись. Захваченные врасплох на середине долины, отрезанные от своего лагеря, они почувствовали себя в ловушке. А когда они уже смогли разглядеть тех, кто приближался к ним, когда увидели сидящих на зебу накрашенных женщин, они подумали, что это какая-то мрачная шутка. Вскоре до них донеслись грубые ругательства Мазебу. Она подгоняла своего зебу и вопила диким голосом:
— Идите сюда, я отрублю вам носы, а сами вы будете валяться в пыли! Идите сюда, нагульные дети! Кончилась ваша удача. Идите сюда! Мазебу здесь, и она вас покарает.
Туча стрел обрушилась на первые ряды номадов. Амазонки, стремительно приближаясь, стреляли из луков. И чем ближе они становились, тем смертоноснее были их стрелы. А когда обе армии сошлись, зебу своими длинными острыми рогами сразили бесчисленное множество воинов-номадов. Санго Керим понял: если они останутся в долине, его армия будет перебита. Тогда он приказал ей отступать в лагерь, и началось беспорядочное бегство. Амазонки не стали их преследовать. Они выстроились в одну линию и спокойно, сосредоточенно пускали свои стрелы, которые поражали убегающих номадов. И, сраженные на бегу, те падали лицом в землю. Луки амазонок, сделанные из гибкой секвойи, стреляли дальше, чем любые другие луки. А номадам надо было пересечь всю долину, чтобы оказаться в безопасности.
Впервые за долгие месяцы на крепостных стенах Массабы не было сражения. Впервые за долгие месяцы армия Массабы смогла выйти из города и снова занять позиции на трех из семи холмов. Осада Массабы закончилась. И весь город благословлял это странное имя, которое они услышали впервые: Мазебу.
Всю вторую половину дня и даже еще часть ночи в городе царила кипучая деятельность. Вынесли мертвых, которые лежали на сложенных на каждой площади кострах. Выкопали рвы за крепостными стенами и во избежание эпидемии захоронили их там. Воины поспешили в долину собрать оружие, каски и щиты номадов, убитых амазонками. Принесли траву и зерно, чтобы накормить и животных, и людей. Перенесли временный лазарет в подвалы дворца — там было больше воздуха, они были лучше защищены и более доступны — и наконец устроили на террасе большой пир. В общем, все было так, словно весь город с облегчением глубоко вздохнул. Мазебу торжественно восседала в окружении сидящих вперемежку воинов и амазонок. Она хотела знать имя каждого, с беспокойством осматривала любую, даже малейшую рану. Потом, когда наконец она и ее сын остались на минутку наедине, она взяла его руки и долго смотрела на него.
— Ты похудел, сын мой, — сказала она.
— Все это время мы только убивали и умирали, — ответил он.
— Самилия оставила свой отпечаток на твоем лице. Я смотрю на тебя — и знакомлюсь с ней. Она сделала тебя взрослее. Это хорошо.
Больше она ничего не сказала. Пригласила сына выпить с ней и вместе отпраздновать этот день, первый день, когда Массаба не была в осаде.
~~~
Суба продолжал свое странствие по королевству. И если вначале оно страшило его, то теперь все больше и больше было по душе. Он уже не торопился добраться до какого-нибудь города или найти место для новой гробницы. Он проезжал по дорогам из одного селения в другое, его никто не узнавал, и ему это нравилось. Теперь у него не было ни имени, ни истории. Он жил в покое. Для всех, с кем скрещивался его путь, он был просто странник. Он проезжал по незнакомым землям. Он позволял мулу укачивать его своим ленивым шагом. Он был счастлив, что в такие минуты ему ничего не надо делать, только созерцать мир и отдаваться на волю его сияния.
Он не спеша приближался к Соланосу, городу на реке Танак. Река протекала через большую каменистую пустыню, и в том месте, где она наконец впадала в море, природа вокруг вдруг резко изменилась. На берегах росли финиковые пальмы, создавая зеленый оазис посреди скал. Вот в этом месте люди и построили Соланос. Суба знал этот город по названию. Здесь проходили наиболее славные битвы его отца. Рассказывали, что армии короля Тсонгора пересекли пустыню, чтобы неожиданно напасть на народ Соланоса, который полагал, что захватчики могут прийти только по реке. А они прошли под палящим неумолимым солнцем, от которого покрывались трещинами скалы. От усталости они были доведены до изнеможения, от голода они даже дошли до того, что ели своих лошадей. Некоторые из них сошли с ума. Другие навсегда ослепли. Шли дни, и с каждым днем ряды воинов Тсонгора редели. К Соланосу подошло уже обескровленное войско. Легенда гласит, что тогда жители Соланоса познали гнев Тсонгора. Но это было не совсем так. Не гнев заставил ринуться на город воинов короля с такой яростью. Это дни, проведенные в пустыне, помутили их рассудок. Они ринулись на Соланос как дикие звери и смели его с лица земли.
