Масахико Симада - Плывущая женщина, тонущий мужчина
– Ты, кажется, любишь рис с соусом карри? А сырой мясной фарш?
– Люблю, – ответил Мицуру. Он решил, что, поедая мясной фарш с карри и прикидываясь ее братом, исподволь начнет рассказывать ей о себе. Но Аои как будто совершенно не интересовало, кто он такой в действительности. Она смотрела на него исключительно как на человека, напоминающего ей брата. В течение всей этой ночи Мицуру молча слушал то, что рассказывала ему Аои.
Выяснилось, что она по меньшей мере раз в неделю бродит по улицам, пребывая во сне. Наутро она чувствует усталость и по испачканным ступням узнает, что выходила из дома. Однако после той ночи она установила на двери три замка, и ее загулы стали реже. Хорошо, что она встретила тогда Мицуру. Ей повезло, а то бы еще могли изнасиловать или похитить. Она и живет-то в Ивакуре главным образом из-за того, что по ночам здесь на улицах безлюдно. И еще потому, что нет крутых склонов и сомнамбула может передвигаться без особого риска, в-третьих, квартирная плата невысока.
– Пожалуй, трех причин более чем достаточно.
В Ивакуре находится психиатрическая лечебница. Старожилы Киото, услышав, что кто-то живет в Ивакуре, сразу воображают человека не от мира сего. Поэтому появление на улице сомнамбулы никого не удивляет и принимается как должное.
Это сладко свербящее тепло
В районе, где располагается психиатрическая лечебница, всегда царит покой, здешние жители ведут себя с подчеркнутой вежливостью и не склонны к шумному веселью.
Детские годы Мицуру прошли в районе, где также была психиатрическая лечебница. До того как воспользоваться ее услугами, Мицуру пожил в провинциальном американском городке, но и в нем оказалась своя психиатрическая лечебница. Там, где он поселился после возвращения, лечебницы не было, но сам дом супругов, висящий над обрывом, стал своего рода приютом для умалишенных. Наверняка и во многих других домах по соседству скрывались мужчины и женщины, страдающие душевным расстройством. Девочка, сбегая вниз по дороге, обращалась к встречным с мольбой: «Спасите!», за что заслужила у местного молодняка прозвание «Спасучка». Окрестности автомата с кока-колой, стоящего по пути к железнодорожной станции, оккупировал юноша с кривой улыбкой, постоянно что-то бормочущий себе под нос. В соседнем квартале жила прелестная алкоголичка, выходившая выбросить мусор в одном нижнем белье…
В каждом районе непременно найдутся люди, слышащие голоса из космоса. Люди, перешедшие по ту сторону рассудка, те, от которых шарахаются окружающие. Даже если среди друзей таких нет, среди друзей друзей есть наверняка. И если покопаться в родословной, обязательно кто-нибудь да отыщется.
Однако когда средь близких и есть кто-либо с легким отклонением, большинство предпочитает делать вид, что ничего не замечает. Брак Мицуру и Мисудзу также худо-бедно поддерживался тем, что они старались ничего друг за другом не замечать. Страдая душевно, оба прилагали все силы, чтобы не выдать себя, сохранить свое достоинство. Понимая, что подобные отношения между мужем и женой ведут к катастрофе, они упрямо избегали разговоров и секса.
Кстати, когда он спал с Мисудзу в последний раз? В Америке под влиянием знакомых американских супружеских пар, считавших, что «половые отношения являются главным условием нормального брака», они три-четыре раза в месяц совершали пресный половой акт, сводившийся к тому, что он на вершок всовывал и вынимал член, но и это как-то само собой стало случаться все реже и реже. В какой-то момент они оба пришли к согласию, что «нет занятия скучнее». С тех пор Мицуру стал собственноручно наводить порядок в своей нижней половине.
Он считал, что их дом, висящий над обрывом, является олицетворением онанизма. В дни, когда они были дома, он включал телевизор, но ничего не смотрел, пролистывал, не читая, журналы и, находясь в одной комнате с Мисудзу, никогда с ней не заговаривал. Если было настроение, уединялся в кабинете и по очереди перечитывал давно прочитанные книги. Никаких свежих открытий он не совершал. Он вообще не делал ничего, только охранял заповедную зону своих знаний. Жизнь без сношений с чужой плотью, с чужим мозгом… Это и есть в буквальном смысле онанизм. Испытывая смутное беспокойство о том, как долго может длиться подобное существование, он прозябал на наследстве отца, на своем интеллекте и образовании, даже не пытаясь по собственной воле совершить маломальский поступок.
С одной стороны, хорошо, что единственный капитал Аои – ее тело. По ее словам, она успела поработать продавщицей в овощной лавке, официанткой в закусочной, на приеме в транспортной конторе, нигде долго не задерживаясь, а сейчас устроилась агентом страховой компании. Обеспечивая случайной работой минимум средств к существованию, приноравливаясь к переменам в мире, она плыла по течению. Разумеется, она была всегда готова к тому, что завтра ей придется стать бездомной бродягой.
– Самое ценное – общение с людьми. Такова была ее любимая присказка, но с такой красивой внешностью, как у нее – даже если бы она не ценила людское общение – наверняка не было бы отбоя от поклонников, вот только до сих пор не посчастливилось встретить хорошего мужчину. Если из красивой внешности вычесть сомнамбулизм, в остатке на долю мужика остаются одни только физические тяготы, поэтому – с полувздохом-полусмехом – говорила она:
– Как наступит ночь, самый стойкий любовник захочет дать деру. Во мне видят не то вампира, не то зомби. Такая жуть, что невозможно привыкнуть. Чтобы общаться со мной по ночам, требуется немалое мужество. Один мой давний приятель решил, что я убегаю ночью снимать мужиков. Впрочем, любой, застав меня в таком состоянии, примет меня за женщину, готовую переспать с первым встречным.
Мицуру робел перед красотой Аои, но, услышав ее признания, подумал, что и у него есть право ее любить. И все же главная проблема была в нем. Так или иначе, он решился рассказать все начистоту.
– Я живу в Канто, женат. Но я готов на жертвы. Позволишь мне еще какое-то время общаться с тобой? Ты мне необходима.
– Все эти дни я ждала, когда ты вновь войдешь в мой сон, – сказала она, положив ладони ему на спину, и разрыдалась. Впервые в жизни он заставил женщину плакать. – Я тоже не могу без тебя. Когда любовь взаимна, ран не избежать. Только сомневаюсь, правда ли то, что ты мне говоришь.
Конечно, правда. Это не было сном. Он отдавал себе отчет, что не может любить Аои, не изменяя Мисудзу. В этот момент он представил себя поселившимся в скором поезде. Длинный коридор мчится со скоростью двести километров в час от дома на обрыве до квартиры в Ивакуре, и в закутке этого коридора – его рабочее место, его обеденный стол, его кровать.
Ну вот он и признался ей во всем. Но от этого Киото не стал ближе. Предлог для поездок с каждым разом вызывал все больше подозрений. Мисудзу – умная женщина. Чтобы ее обмануть, надо прибегать к весьма хитроумным способам. Если б найти в Киотоском университете место временного лектора, не о чем было бы беспокоиться, но нигде в его услугах не нуждались. Превратив ежемесячную поездку в обыденность, он решил на ходу изобретать подходящую к случаю причину. К счастью, Мисудзу особенно не донимала его расспросами, и он постепенно осмелел. «Мы с учеными из Киото готовим совместный научный проект», «Из России приехал специалист по мистической философии, он выступит с лекциями в Киото, я должен присутствовать» и т. д.
Видя, что муж стал непривычно активно общаться со своими коллегами, Мисудзу сказала: «Ты что-то задумал», но не выказала ни малейшего подозрения. Мицуру изо всех сил старался держаться с ней как обычно. Он решил, что выдаст себя, если привезет ей подхалимских сувениров, или пригласит ни с того ни с сего в ресторан, или вдруг станет склонять ее к близости.
Но Аои свидания раз в месяц не удовлетворяли. Заявив, что готов принести ей в жертву свой брак, Мицуру тянул и старался отсрочить катастрофу. Периодически наведываясь в Ивакуру, он предпочитал ждать, когда ситуация сама каким-то образом разрешится. Мицуру пытался не допустить, чтоб их отношения с Аои углублялись слишком быстро. Он убеждал ее, что, поскольку их будущее предрешено, им не следует торопить события, лучше некоторое время тешиться на мелководье.
Мицуру знал, что рассуждает так из подспудного страха, но и сам не понимал, чего, собственно, боится. Что-то держало его под контролем, что-то жало на тормоза. Раздевшись догола, Аои всячески возбуждала его, но не давалась, говоря, что еще не время.
– Понятное дело, жены боишься. Меня позорить можно, а честь жены – это святое.
Жены он, конечно, боялся, но по-настоящему его пугало что-то другое. Как ни подступалась к нему Аои, он не находил объяснений, и только мучился вопросом, как исполнить свой долг перед обеими женщинами и не обесчестить ни ту, ни другую. Разумеется, эти метания потакали лишь его самолюбию. Таясь от жены, задабривая недовольство Аои, утоляя сексуальный голод онанизмом, он занял нейтральную позицию, которая никого не могла устроить. В результате страдали все трое.
