Юхан Борген - Избранные новеллы

Он обещал написать, когда изобретение пойдет в ход. Он шел под моросящим дождем, и Лиза следила за ним, пока он не исчез в лесной чаще, и думала об одном: помнит ли он ее? Она не решилась спросить его. Всю ночь она не спала и думала о "Титанике", о двух войнах, о Йоне. Теперь радио было в порядке. Этот агент оказал ей большую услугу. И ее осенило: она может помочь ему за все то, что он сделал для нее.

Он исчез в лесу, а она все еще стояла на каменном крылечке и смотрела ему вслед. А потом пошла в коровник с ведром. Он обещал написать, когда начнет делать опыты, когда "сосредоточится".

Каждую неделю она будет спускаться в поселок и искать письма в желтом ящике, и когда-нибудь письмо придет. Тогда она узнает, что все в порядке. И если из какого-нибудь большого хутора выйдет ребенок, она, быть может, вместе с ним направится к знакомым и навестит их.

Лиза чувствовала в этом ожидании какую-то поддержку, защиту против дома для престарелых, против ленсмана, против бед, свершающихся в мире, против тоски по Йону. Сидя по вечерам у радио, она по-прежнему вязала для Йона. Он умер, его убили на войне, но они были почти одного роста - Йон и агент, его отец. У них обоих были ловкие руки, которые могли все сделать.

Стоя у почтового ящика, висящего на государственном столбе у проселочной дороги, она чувствовала, как ожидание защищает ее от всего дурного. Оно связывало ее теперешние дела с тем, что случилось тогда, когда она впервые узнала о гибели "Титаника", с тем, что, как казалось, уже было забыто ею.

Да, это случилось еще до того, когда все несчастья в мире стали такими огромными, что их нельзя уже было измерить. Первая война, и та, что шла теперь, и Йон. И все вместе сливалось в ее сознании в одно целое, потому что это было самое большое событие в ее жизни.

Каждую неделю Лиза заглядывала в пустой почтовый ящик, ослепленная ожиданием и счастьем.

Зверь. Перевод О. Сушковой

I

Диковинный Зверь спускался к реке на водопой. У него было три головы, и у каждой головы - отвратительная пасть, из которой, похожие на ножницы, торчали крупные и мелкие острые зубы. Чудище имело три пары глаз, которые одновременно обозревали все вокруг. Три шеи и бока были сплошь покрыты шипами; в лучах вечернего солнца шипы эти блестели, будто роговые или металлические. За спиной у Зверя виднелись крылья. Вот он их сложил, и послышался странный металлический лязг. Лап у Зверя было восемь, поэтому он плавно скользил, как бы совсем не касаясь земли, и двигался очень быстро.

Камыш тревожно шумел, когда Зверюга пробирался сквозь него. Все обитатели здешних мест - Антилопы, Олени с гордо поднятыми головами, плоскотелые Барсуки, Зебры и Медведи, - едва завидев чудище, кинулись врассыпную в заросли кустарника, покрывавшие топкий берег, и там затаились. Выдра нырнула и поплыла, а за ней на тихой воде протянулась серебристая дорожка. Без единого всплеска выбралась она на другой берег и исчезла в вечернем тумане, легкой дымкой укрывавшем землю. Белка высоко на дереве только моргнула - от страха она плотно прижалась к стволу и не осмеливалась даже пошевелиться. Тревожной была эта вечерняя тишь. Все вокруг будто вымерло, все живое затаилось в испуге. А тем временем на другом берегу реки Зайчиха родила пятерых серебристо-серых зайчат и тихонько, но усердно их вылизывала.

Неведомое чудище тоже замерло. До чего же странные у него были лапы: в середине копыто, как лошадиное, а вокруг него пальцы с короткими жесткими когтями, между которыми натянута прочная кожистая перепонка, а по краю, как окантовка, были еще пальцы, которые помогали Зверю ступать по болотистой почве. Хвост у чудища - весь в жесткой чешуе и шипах - так и гнулся, так и колотил во все стороны. Зверь этот мог быстро передвигаться где угодно. Из-под каждого куста за ним напряженно и внимательно следили глаза насмерть перепуганных животных: Медведь старался оценить скрытую в пришельце силу, Олень - его стремительность и ловкость, и все, все смотрели на длинные, поблескивающие зубы-ножницы. Спускаясь к реке, Зверь ловко сек ими ветки, преграждавшие путь.

Вот он почти у самой воды. Огромные лапы ступали по земле бесшумно, и лишь по скрипу чешуи можно было догадаться, что Зверь движется к реке. Солнце, клонившееся к закату, отражалось в его панцире, покрытом шипами. Наконец Зверь начал пить, он пил так долго, что река обмелела. Даже камыш, росший в воде далеко от берега, оказался на сухом месте, и, если бы не темно-зеленый цвет его стеблей, всегда находящихся под водой, кто бы мог подумать, что когда-то здесь была вода! "А если он будет есть, он всю траву у нас сожрет", - подумала Антилопа-гну. И она забилась подальше в чащу.

Но, видно, недостаточно далеко. Пока одна голова чудища пила, две другие зорко глядели вокруг, шеи по-змеиному изгибались, а торчащие из красных пастей зубы-ножницы хищно поблескивали. Стремительно повернувшись, Зверь схватил Антилопу-гну. Ножницы щелкнули и сомкнулись, хрустнул мощный хребет Антилопы. Головы разодрали тушу на части и с чавканьем стали пожирать сырые куски, перерезая ребра и хребет своими страшными зубами. Насытившись, Зверь лениво и удовлетворенно шлепнул хвостом по хрупким стеблям прибрежного камыша, тут же их поломав. Солнце спряталось за горизонт.

Зверь поплыл на другой берег; вода бурлила под сильными ударами его хвоста, оставляя пенящийся след; шеи извивались над самой поверхностью воды; волны вздымались, накатываясь на берег, и вода разливалась среди шумящего камыша. Зверь вылез на берег и, переваливаясь, рывками стал взбираться на крутой холм. Он постоял наверху, прислушиваясь и подняв свои головы к багряному закатному небу. Короткая птичья трель разнеслась вдруг над рекой, похожая на дерзкий, отчаянный смех, и тут же смолкла, не успев набрать силу.

Звери, притаившиеся в кустах, молча побрели прочь. Лишь останки растерзанной Антилопы-гну остались лежать в темноте.

II

Едва забрезжило утро, звери собрались у подножия скалы с северной стороны, чтобы вместе решить, что делать дальше. Скала была совершенно отвесной, и стоило кому-нибудь ступить на нее или низко летящей птице сильно взмахнуть крылом, как вниз обрушивалась каменная осыпь. На вершине стояло исхлестанное всеми ветрами дерево. И на его ветвях сидела на страже Птица-пересмешник; в случае опасности она должна была подать сигнал тревоги - расхохотаться во все горло, - чтобы звери успели скрыться: у кого длинные, стройные ноги - стремительной рысью, у кого короткие, сильные быстрым галопом, те, у кого крылья, - повыше в небо, а кто может быстро рыть норы - поглубже в землю.

Конечно, все они - каждый по-своему - умели уходить от опасности и все-таки чувствовали себя неспокойно. Антилопа смотрела на свои стройные ноги и думала, что они коротки и слабы, ей казалось, они с трудом несли ее сюда, хотя путь лежал по равнине. Готовность к побегу чувствовалась во всем: и в нервном подергивании кожи на спине, и в пульсирующей крови, и в ощущении неуверенности. Даже большие птицы, такие, как Гриф и Кондор, чувствовали какую-то усталость. Ведь они вчера своими глазами видели, как Зверь поднялся в небо, расправил тяжелые крылья и исчез в облаках. Маленькие пушные зверьки придвигались поближе к большим и сильным, которых раньше боялись, прижимались к ним, будто в поисках материнского тепла. Однако они видели, что и крупные звери дрожали от страха, шерсть у них поднималась дыбом, и из нее сыпались искры, стоило ее нечаянно задеть. Никто не чувствовал себя в безопасности.

Да, никто не чувствовал себя в безопасности, и никто не мог толком ничего предложить. Кое-кто что-то приглушенно выкрикивал, кто-то негромко рычал или лаял. И ни один из собравшихся не заметил, что Лис потихоньку скрылся. Вчера он лежал в зарослях кустарника с горящими глазами и смотрел, он видел, каким огромным был Зверь - а тот и вправду был громадный, - он видел, что у Зверя три головы и восемь когтистых лап и весь он покрыт чешуей и шипами, а из пастей у него торчат зубы-ножницы - такого Лис никогда раньше не встречал. И никто не обратил внимания, что Лис потихоньку ускользнул, когда увидел, как все растеряны и напуганы.

Чувствуя всю свою беспомощность, звери впали в глубокое уныние - ведь каждый надеялся, что его сосед придумает что-нибудь, каждый верил, что стоит им собраться вместе, и их страх и бессилие спадут с них, как ненужная оболочка, и останется главное: их собственная воля. Им так хотелось с наступлением дня быть вооруженными - да, вооруженными - этой своей волей к победе...

Но никакая оболочка с них не спала, они по-прежнему дрожали каждый в своей собственной шкуре, и им не на что было опереться, нечем вооружиться и защищаться было нечем. Даже голоса их стали хриплыми, почти как весной, когда северный ветер из пустыни заметал пастбища и каждый листочек свежей травы был покрыт слоем мелкого песка, как бутерброд - маслом, и с каждым глотком пищи звери вынуждены были съедать и этот мелкий песок. Да, вот как это было.