Энтони Бёрджес - Мед для медведей
– Я, – сказала Белинда, – тоже хочу танцевать.
Пол с искренним удивлением взглянул на супругу. Она выглядела угрожающе здоровой. А глаза сверкали, как драгоценные камни.
– Мы не можем, – пробормотал он, – не здесь же. А в том зале, где танцуют, совсем нет места.
– Ты имел возможность повеселиться, – заявила она, – теперь моя очередь. Ты танцевал прошлой ночью, а сегодня буду танцевать я.
– Ты имеешь в виду, одна? – уточнил Пол. Самое страшное, что одному Богу известно, какой наркотик ей могли впрыснуть эти ненормальные русские. – Дорогая, ты уверена, что чувствуешь себя нормально?
– Я чувствую себя превосходно. Пойдем танцевать.
И они начали танцевать фокстрот здесь же, в проходе между столами. Каждому столу, который они задевали, Пол считал своим долгом пробормотать: «Пожалуйста».
Студенты моментально прекратили ссориться и во все глаза уставились на необычную пару. Один из них, высокий блондин, похожий на юного светловолосого бога, воскликнул:
– Блеск! Я тоже хочу с тобой потанцевать!
А буги-вуги продолжали греметь со сцены. Но в конце концов бесконечная череда повторяющихся, диссонансных аккордов оборвалась, и полились плавные, протяжные звуки медленного блюза.
– Ненавижу смотреть на закат, – пропела Белинда.
Пожалуй, она чувствовала себя как-то неправдоподобно хорошо. Не было заметно сыпи, йоги двигались быстро и легко.
– Хватит, – сказал Пол, – достаточно.
Очевидно, пианист принял аналогичное решение. Ему надоела и музыка, и инструмент, на котором он играл. Он с размаху стукнул ладонями по клавиатуре и этим весьма своеобразно звучащим аккордом завершил свое выступление.
– Музыку! Музыку! – закричала Белинда. – Темп! Живо!
– Это был санкт-петербургский блюз, – сказал Пол. – А теперь пойдем.
Он провел ее обратно к столику и обнаружил, что освободившиеся места опозорившегося ремесленника и его супруги снова заняты. Теперь там сидела узкоглазая девушка, поминутно гремящая деревянными бусами, и ее спутник, молодой человек, оказавший Полу неоценимую услугу при общении с официантами.
– Вот как? – удивился Пол.
– Если вы не возражаете. – Молодой человек снова попросил закурить.
– Вы быстро справились с предыдущей пачкой, – отметил Пол и принялся озабоченно шарить по карманам. Сигарет он не нашел, только оцарапал палец ключом от гостиничного номера.
– Судя по выговору, вы американец? – полюбопытствовала Белинда. Она достала из сумочки пачку длинных сигарет и предложила новым соседям по столику.
Девушка покачала головой, парень сказал:
– Спасибо.
– Моя жена, – объяснил Пол, – из Массачусетса.
– А кто они такие, американцы? – задумчиво проговорил юноша и глубоко затянулся. Вслед за этим он выдохнул дым через нос и несколько озадаченно взглянул на свою девушку, словно припоминая, откуда она взялась. – Это Анна. А меня зовут Алексей Прутков. Это похоже на американское имя?
– Но вы из Штатов? – настаивала Белинда.
– Я родился в Бруклине, – сказал Алексей Прутков. – Мой отец родом из Смоленска, а его отец – из Ниссогорска. Он увез своего сына в Америку, я имею в виду, мой дед увез моего отца, когда тому было всего пять лет. – Он смотрел попеременно то на Пола, то на Белинду и одновременно указывал на своих собеседников левым указательным пальцем. Создавалось впечатление, что он не вполне уверен, хорошо ли его понимают.
– Что ж, – улыбнулась Белинда, – значит, вы стопроцентный американец. А теперь вы приехали познакомиться со своей исторической родиной. Вполне объяснимое желание. Я рада познакомиться с вами, Алексей.
– Просто Алекс, – откликнулся новый знакомый. – И я вовсе не любопытствующий турист, жаждущий увидеть родину предков, понимаете? – Он снова перевел взгляд с Пола на Белинду. – Так? Я примерно в курсе дела, что здесь происходит. Что-то узнаешь от туристов, что-то из газет. Понимаете? Они тут все безумцы. И крутые. Что-то в этом роде.
– Некоторые вещи я совершенно не понимаю, – дружелюбно улыбнулся Пол. – Если вы не знакомитесь с исторической родиной, чем тогда вы здесь занимаетесь? Учитесь? Приехали по делам?
В обеденном зале все шло своим чередом. Самые пьяные уже покинули помещение, сами или с посторонней помощью. Несколько юношей, не спрашивая разрешения, подсели к столу четы Хасси. Студенты перестали шуметь. Теперь они выстроились в колонну, причем каждый положил руку на плечо впереди стоящего. В таком виде они маршировали по залу и что-то пели.
– У моего отца был рак, – грустно сказал Алексей Прутков. – Он хотел умереть на родной земле. У него остался только я. Моя мама давно умерла от пищевого отравления. Она очень много работала, а ее пренебрежительно именовали выходцем из Центральной Европы. Мы остались с отцом вдвоем и приехали сюда. Но ему так и не довелось увидеть Смоленск. Он умер в Павловской больнице.
– Вот оно что, – протянул Пол и искоса взглянул на Белинду. Очевидно, название ей ничего не говорило.
– Он довольно своеобразно смотрел на жизнь, – продолжал Алексей, – особенно когда уже был серьезно болен. Ему не нравилось в Америке. Он не хотел, чтобы его называли «коммунякой», все равно как ниггером или жидом. И все только потому, что его фамилия Прутков. А потом появился сенатор Маккарти… Отец говорил, что там еда не имеет никакого вкуса. Чем хуже он себя чувствовал, тем больше говорил о Смоленске. Мне казалось, что он знает об этом городе все, хотя его увезли оттуда в пятилетнем возрасте.
Угрюмый юнец в очках выдохнул на Пола облако алкогольных паров и спросил:
– Эрнест Гемингуэй. Убийство или самоубийство?
– Думаю, что убийство, – ответил Пол. Узкоглазая девушка громко зевнула. Ее тонкие губы на мгновение образовали ярко-красную заглавную букву «О». – Вероятно, дело как-то связано с кубинской политикой. Политическое убийство. – Последние два слова были подхвачены сидящими неподалеку юношами и быстро разнеслись по залу.
– Пол, все-таки ты идиот, – вздохнула Белинда.
– В Ленинграде жил мой дядя Вадим, – сказал Алексей Прутков, – он меня воспитывал. Я говорю по-русски и по-английски. У меня есть работа. Я – переводчик в «Интуристе». – Он свысока посмотрел на собеседников, словно ожидая, что на него сразу же посыплются поздравления. – Но где я? – тоскливо вздохнул он. – И где это все? Куда мы все идем? В общем, я не знаю, где я и кто я.
– Вы имеете в виду, что не уверены в своей лояльности? – уточнил Пол.
– Не знаю, что я имею в виду, – вздохнул Алексей Прутков. – Я слышу рассказы о людях, ждущих, что им на головы свалится бомба. Люди в Америке и Западной Европе живут, слушают музыку и ждут, что на них сбросят бомбу. А кто собирается ее сбросить? Вот что мне хотелось бы знать.
– Мы все хотели бы это знать, – сказала Белинда.
– Виновато государство, – заключил Алексей Прутков. – Именно оно хочет уничтожить все живое только для того, чтобы доказать, что оно самое сильное.
– Ерунда, – сказал Пол. – Кстати, вам вообще не стоит вести такие разговоры. Во всяком случае, здесь, в России.
– Россия или Америка, – вздохнул Пол. – Какая разница? Все равно – государство. А нам ничего не остается, только собраться вместе и просто жить, не думая о завтрашнем дне.
– Вы можете это сделать здесь? – поинтересовалась Белинда.
– А почему бы не попробовать? – улыбнулся Алексей. – Жизнь – важная и интересная штука. Вино, женщины, музыка, другие удовольствия… Нельзя терять ни минуты. Пока еще есть время, надо брать от жизни все.
Глава 10
Обстановка стала непринужденной и вполне дружелюбной. Вначале незнакомые и похожие друг на друга лица молодых ленинградцев теперь обрели индивидуальность и даже имена. Владимир, Сергей, Борис, Павел… В воздухе плавал сизый дым, все ели борщ и селедку. Время пьяного разгула миновало, наступил час поэзии и серьезных разговоров.
Сергей, студент одного из ленинградских технических вузов, с чувством читал Белинде лирическое и очень грустное стихотворение Пушкина:
Я вас любил, любовь еще, быть может,В душе моей угасла не совсем…
Алексей Прутков добросовестно выполнял функции переводчика.
– Я любил тебя, – говорил он, – возможно, это чувство еще не совсем умерло в моем сердце, сечешь? Но пусть это тебе не доставляет больше никаких неприятностей. Я не хочу, чтобы ты о чем-то тревожилась. Я любил тебя тихо и без всякой надежды, иногда умирал от счастья, иногда от ревности. Я любил тебя так искренне, так нежно, врубаешься? Пусть Бог пошлет тебе еще такую любовь.
…Как дай вам Бог любимой быть другим.
Глаза Пола наполнились слезами. Федор плакал навзрыд. Рядом стоял официант с еще неоткрытыми бутылками. Его физиономия тоже выражала неизбывную грусть. Только на Белинду поэзия не произвела никакого впечатления.
– Любовь, – фыркнула она. – То, что люди называют любовью, означает все брать и ничего не давать взамен.
