Алексей Никитин - Истеми

— Теплеет, ты заметил? — произнес у меня за спиной голос, не узнать который я не мог.

— Ветер меняется. А ты все за мной следишь?

— Я за тобой, Саша, и прежде не следил, и теперь не собираюсь, — Синевусов встал рядом со мной.

— Это у тебя просто привычка такая гулять здесь. Под дождиком, — понимающе кивнул я.

— Дождик ни при чем. Я здесь живу, — он махнул рукой куда-то в сторону Владимирской. — Вот, с собакой вышел.

Я оглянулся. В руках у Синевусова был поводок.

— Которая твоя? — Недалеко от нас резвилась жизнерадостная собачья компания.

— Нет, мой вон идет, — он указал на одинокого печального терьера с трудом поднимавшегося по склону. Синевусов свистнул и похлопал рукой по бедру. Терьер сделал вид, что торопится к хозяину, но скорости не прибавил.

— Почтенных лет собачка, — заключил я.

— Нет. Просто хитрая и ленивая тварь, — хмыкнул Синевусов.

Мы не спеша пошли к Историческому музею.

— Ну, если мы так случайно встретились, то грех не спросить: ты тоже Курочкина валил?

— С чего ты взял? — искренне удивился Синевусов. — Это не мой профиль. Совсем не мой. Я, наоборот, взялся было помочь ему по старой памяти. Но, кстати, как и ты, довольно скоро понял, что лучше не связываться. Я тебе скажу без метафор, Саша, он себя сам завалил. Сам во всем виноват. Думаешь, почему он двух ветеранов в помощь позвал — тебя да меня? Что, особо ценные кадры? Уверяю тебя, ему в жизни встречались куда более квалифицированные специалисты. Сомневаешься?

— Нет, не сомневаюсь.

— Правильно. Не осталось просто людей, которым он мог бы доверять. Всем успел Курочкин свинью подложить. Кому поросенка, а кому и здоровенного хряка. Кроме нас с тобой. Хотя… тебе тоже. Только ты, видно, еще не знаешь.

— Да брось. За столько лет любая свинья уже всплыла бы. Если б что-то было, я бы знал.

— Ну, так готовься, — тихо засмеялся Синевусов. — Сейчас будешь присутствовать при всплытии. Всплытие, как известно, покажет! История давняя и к нашим нынешним делам отношения не имеет. Разве что самую малость, — еще раз засмеялся он.

— Ну, давай, — пожал я плечами, — вытаскивай свой скелет на свет Божий.

— Можно, конечно, и так, можно и скелетом ее назвать, но мне больше нравится как-нибудь нейтральнее. Историей знакомства, например. Нашего с тобой знакомства.

Синевусов замолчал и искоса глянул на меня. Я понял его намек. Я его понял, и на мгновение у меня перехватило дыхание. Этого не могло быть!

— Ты глупости только не говори, Синевусов! Курочкин проторчал у вас два месяца, как и я. Как и все мы. Мы вместе вылетели из университета, нас — и его тоже — отправили в армию. Выдумай что-то более правдоподобное, а то совсем уж меня за идиота держишь. Обидно даже.

— Жирный, значит, кабанчик оказался, — довольно кивнул он головой. — До чего тебя, Давыдов, бизнес все-таки не испортил. Как это тебе удалось сохранить практически девственную чистоту и веру в студенческую дружбу. Мог бы уж и привыкнуть…

— Я так и думал, что фактов у тебя нет…

— Фактов, фактов… Бумажки тебе нужны, что ли? С собой не ношу. Да и не готовился я к этому разговору, сам понимаешь. Но ты мозгами пораскинь, Давыдов, может, и без документов сообразишь. Начнём с последствий. Курочкин был единственным из вас, кто смог еще раз поступить в университет. И не на какой-то радиофизический, а на юридический. Это после всего-то… Идем дальше: два года в армии. Это для вас были потерянные годы, но не для Курочкина. Он делал карьеру, понимаешь? Уже тогда делал. Шаг первый: сдал группу аполитически настроенных студентов, численно моделировавших сценарий раздела Союза; шаг второй: армия; шаг третий: юрфак. И постоянно в контакте с Комитетом, постоянно. Ну, и дальше… Правда, это тебя лично уже не касалось. Кстати, Давыдов, ты в «Цивилизацию» играешь?

— Нет, не интересно.

— В молодости, значит, наигрался. Я к тому, спросил, что ваша игра поувлекательнее была. Я на компьютере трехсотпроцентные цивилизации строю. Веришь? Затягивает, конечно, но не так. Потому что у вас живые люди играли. Психология, борьба интеллектов…

— А что ж вы тогда нас отпустили, если мы что-то там численно моделировали.

— Ветер переменился…

— Я думал, о погоде мы уже поговорили.

— Я не о погоде. Первые две-три недели мы над вами работали по общей схеме, а потом пришла команда: притормозить. Мы притормозили. Неделя прошла, вторая, третья, месяц, ну сколько можно? Потом опять команда: отпустить сопляков. Мы отпустили.

— Выходит, Курочкин зря старался?

— Причём тут он? Он свое четко отработал. К нему вопросов не было. Просто ситуация поменялась. Повезло вам, одним словом.

Мы дошли до Исторического музея. Дождь прибавил. Синевусовский терьер отметился на поганском капище, откопанном археологом Викентием Хвойкой, и сел вычесываться. Брызги с его загривка разлетелись широким веером.

— Нам лучше отойти, — взял меня за локоть Синевусов. — Сейчас он будет отряхиваться.

— Ну, хорошо, — не мог понять я. — Допустим, ту ситуацию создал Куркин. Но ведь касалась она только нас четверых. И знали об этом только мы. Кто же тогда организовал письмо? А девяносто миллионов, которых он не досчитался.

— А-а, — засмеялся Синевусов, — действительно, письмо про девяносто миллионов. Письмо пришлось немного подредактировать. Нет, нет, подделывал его не я, — взмахнул он рукой, перехватив мой взгляд. — Я только консультировал. Да это и консультацией назвать нельзя. Так, одно небольшое предложение, как сделать его более правдоподобным.

— Конечно, — догадался я. — «вх» внизу страницы. Ваш ход.

— Он нервничал по поводу ультиматума, и я чуть-чуть ему подыграл… И в суму его пустую грамоту вложил другую…

— Так и ультиматум — твоя работа.

— Нет.

— Ну ладно врать-то. Какой смысл что-то скрывать, когда ты и так уже все рассказал? Кроме тебя ведь некому было это сделать.

— Зачем мне врать, Давыдов? Достаточно было молчать.

— Почему же рассказываешь?

— Мне кажется, у тебя есть право знать, как все было на самом деле. Ну и потом, ты всегда был мне симпатичен.

Плевать я хотел на его комплименты. Я не верил Синевусову.

— А ты, я так понимаю, — продолжил он, — не смог узнать, кто разослал этот ультиматум?

— Кроме тебя — некому, — упрямо повторил я.

— Значит, не узнал. Пойми меня правильно, я спрашиваю не потому, что это важно или может что-то изменить, просто не хватает одного звена. Последнего.

— Определенности хочется?

— Конечно.

Ночь накатывала на город. Дождь лил уже в полную силу. Я смотрел на уходящую во тьму Замковую и отчетливо видел ясный майский день. Я видел Курочкина и себя. Нас только накануне отпустили с Владимирской, он расстался с Рыскаловым, я — с Синевусовым. Тогда мы их победили, и это было очевидно, а теперь Синевусов говорит, что победы не было. Я быстро глянул на него. Он тоже смотрел на Замковую, но я даже представить не мог, о чем он думает. Крупная капля дрогнула у Синевусова на виске и легко сбежала по щеке. Прежде он потел маслом. Маслом и ядом. Маслом и ядом пробивались его задние, тайные мысли. Но теперь это была вода. Только дождевая вода.

Дождь лил, смывая остатки красок, которыми мы когда-то разрисовали этот унылый пейзаж. Вода безжалостна и настойчива в своем стремлении к чистой правде.

Мне вдруг вспомнилась предыдущая встреча с Синевусовым.

— Помнишь, неделю назад мы сидели в кафе на Подоле? Там был такой тип, которого ты в шпионы записал.

— Это не я его записал. Англичане, скорее всего.

— Значит, помнишь. Я все хотел спросить, что ты ему сказал, когда я вышел на улицу?

— Ты заметил? Да не волнуйся, ничего особенного. Сказал, что его давно раскрыли, а ты полковник российской ФСБ, которому поручено его ликвидировать.

— Отлично… Ну, и зачем ты это сделал?

— А что б глядел веселей. А то сонный он какой-то — смотреть противно.

— Тогда, конечно, — согласился с ним я.

— Ну что ж, нам пора домой, — Синевусов свистнул собаке. — Как с тобой связаться? Электронная почта есть?

— Записывай. Если есть чем и на чем.

— Говори. Я запомню.

— Мой адрес: истеми, собака…

— Из чего, из чего?

— Лучше запиши. По буквам: ай, эс, ти, и…

— А-а, понял, — засмеялся Синевусов. — Конечно. Истеми… Как это ты себя называл: каган коша запорожского? Теперь не забуду. Это же надо было такое выдумать. Только и ты, если вдруг узнаешь, кто разослал ультиматум, дай знать.

— Обязательно.

— Меня легко найти. Я каждый вечер тут гуляю, — он слегка махнул мне, прощаясь.

Синевусов и меланхоличный терьер ушли в сторону Владимирской, а я продолжал мокнуть, разглядывая ночные киевские пейзажи. Пора было уходить и мне.

Когда я утром выходил из дома, чтобы спокойно и не спеша погулять пару часов по городу, то представить не мог, где, когда и с кем закончу эту прогулку. При желании, не сложно было приписать случившемуся мистический смысл или, к примеру, символический. Но такого желания у меня не было. Когда-то мы наплодили теней, и этим теням удалось изменить нашу жизнь — мы сами были в этом виноваты, никто, кроме нас. Они до сих пор не рассеялись и остаются Императором Священной Римской Империи Карлом XX, Президентом Словенорусской Конфедерации Стефаном Бетанкуром, Президентом Объединенных Исламских Халифатов Халифом Аль-Али, Ламой Монголии Ундур Гэгэном, Истеми, Каганом Запорожского Каганата, и майором Комитета Госбезопасности Синевусовым. И хотя их власть над нами уже не та, что была прежде — она ослабевает и с годами станет еще слабее, — но полностью они уже не оставят нас никогда. Как не оставит меня и воспоминание о жарком майском дне 84-го года, который мы провели с Курочкиным на Замковой. День, когда мы победили. Если кто-то спросит меня о самом счастливом моменте моей жизни, я всегда буду знать, что ответить.