Ирина Потанина - Русская красавица. Анатомия текста
— Ты куда улетела, Сонычко? — Боренька несколько раз провел ладонью перед моими глазами. — Расстеклите взгляд, девушка. О чем истерика? Ты обиделась, что ль? Повторяю, не нужен мне никто, кроме Сэмушки, да и не возьмет меня никто другой, с моими-то сумашедшими идеями. А Сэм их понимает. Они ему родные, потому что почти что вместе когда-то делались… Вот если с ним окончательно не срастется, тогда будем искать кого-нибудь постороннего.
Я знала, что не срастется. Просто Бореньке пока не говорила, чтоб не расстраивать. Сэм недавно обмолвился, что встретил девушку. Это, конечно, совсем не наше дело, но то не обыкновенная девушка, а «существо с потрясающими вокальными данными». Скорее всего, он захочет взять ее в вокалистки группы. Боренька бы не возражал, если б это само собой не влекло смену репертуара — Борькины песни для женского вокала совсем не годятся. А за свои песни ББ всегда готов был стеной стоять. Не позволит он их из альбома выкидывать. И обычным соло-гитаристом в группе с чужим репертуаром тоже быть не захочет. А Сэм обязательно его попросит об этом. Вот тогда мне и пригодится визитка Лилии, желающей спонсировать что-то связанное с покойной Бесфамильной…
— Алло? — едва я подумала это, как сотовый зазвенел, высветив на табло неизвестный номер.
— Сонечка, это Лилия, — голос по ту сторону разговора звучит вальяжно и немного насмешливо. — Удивлена? Сохрани номер хэнди, это мой. Послушай, мы тут кое-что покумекали с Геннадием. Есть к тебе достойное предложение. Приедешь?
— Г-м, — только и могу ответить я. Голова еще не осознала сказанное, а правая бровь уже опускается на самый глаз — с ней происходит это всякий раз, когда я делаюсь настороженной. — Что такое хэнди, кто такой Геннадий и куда я должна подъехать? — спрашиваю.
— Хэнди — это значит сотовый! Его немцы так называют! — шипит у меня над ухом всезнающий Боренька.
Я досадливо отмахиваюсь. И так сосредоточиться не могу! Убегаю в кухню…
— О, ха-ха-ха, ты просто прелесть! — сообщает мне телефон. — Геннадий — это такой большой-большой начальник. Супербосс всех времен и народов! А подъехать тебе нужно будет к нам в офис. Записывай адрес. Не волнуйся, оно того стоит. Все, что предлагаю я, обычно с лихвой окупается. Увидишь, согласиться на встречу действительно в твоих интересах…
Записав адрес и оговорив время, я почувствовала себя изнасилованной.
— Она разговаривала со мной так, будто делает одолжение этим разговором… — кричу через всю квартиру Бореньке. Хочется поделиться с ним, но я совсем не знаю, с чего начать, чтобы быть понятой. Какие все-таки несчастные существа люди! Насколько тяжело им передавать себя словами… — Как-то все это неестественно. — вот единственное, что я могу сказать о разговоре.
Телефон тут же звонит снова.
— Да, — словно спохватившись, говорит Лилия. — Совсем забыла объясниться. Не воспринимай мои слова превратно. Я вовсе не пытаюсь давить на тебя, или там, запугивать…
— Я и не думала ничего подобного, — смутившись своей рассекреченности, я постыдным образом прячусь за мнимой беспечностью.
— Она и не думала так! — кричит Лилия кому-то за свою трубку. — А Геннадий решил, что думала. Он вообще странный у нас в последнее время. — последние слова она говорит явно в качестве камня в огород слышащего ее Геннадия. — Некоторые ненормальные всех по себе ровняют, а этот — хуже — всех по Марине Бесфамильной теперь меряет… Утверждает, что раз она считала нас полными угроз злодеями, то и ты так мои слова воспринять можешь. Видишь, даже заставил перезвонить, объясниться…
— А почему Марина так к вам относилась? — я не выдерживаю и задаю откровенный вопрос.
— А кто ее знает. Вы же слышали, наверное, о последней записке ее. Она там всех обливает, чем ни попадя… — эти слова прозвучали как-то излишне поспешно, тем паче — я помню ведь прекрасно — ничего о злодействе Лилички (так Марина, судя по всему, звала эту даму) в тех, найденных мною записях, не было. — Да не зло это, просто констатация фактов! — это Лилия снова кричит за телефон. — Нет, ну чистый мучитель. То не так, се не так! — жалуется она мне довольно громко. — От работы с таким шефом можно сразу в петлю лезть… Но ты не думай, — спохватывается, — Это он только со своими такой, которых давно знает. А с привлеченными со стороны — само благородство. А мне вот чушь несет всякую. С Мариной Бесфамильной он, видите ли, в таких же обстоятельствах, как я с тобой, познакомился…
Она тараторит и, словно семечки, с равномерным напором лускает слова. Я совершенно запутываюсь.
— На Марининых похоронах, что ли?
— Ха-ха! О, твои бы шутки, да богу в уши! Стольких ляпов бы избежали. Нет, познакомились, когда она еще живая была и нормальная. То есть, казалась нормальною… Просто Генка ей тоже задолжал. И тоже из-за сумочки. И тоже, потому что она себя на удивление порядочно повела. Я не знаю точно, в чем там суть… Но Генка теперь в тебе новую Марину видит. Ты не бойся, он к ней неплохо относится, особенно сейчас, задним числом. Сожалеет о всяком… В общем, тебе только сливки достанутся.
Последние ее слова я почти не слышу, они звучат, как из-за ватного одеяла, откуда-то совсем издалека, я даже не вдумываюсь. «в тебе новую Марину видит!» — гремит у меня в голове, словно на пластинке, которую заело, и я ощущаю прилив настоящей паники — «в тебе новую Марину видит!»
— Послушайте, послушайте, послушайте! — шепчу в трубку. — Только не перебивайте, иначе я не доскажу что-то важное. — Я не приду к вам на встречу. Я не стану ни во что ваше впутываться. Я не хочу иметь ничего общего, ни с вами, ни с Мариною… И не звоните, и не рассчитывайте, и не ищите меня больше никогда. А если найдете — пеняйте на себя! Я, когда злая, страшная… Простите, что так выходит, но я категорически, категорически отказываюсь! Вы меня слышите? — обрываю связь, слышу, как сердце стучится в ушных перепонках и хочет выскочить…
— Боренька! — бросаю крик о помощи и вдруг понимаю, что Бореньки уже нет.
«Сонычко, мне срочно на стрелу, долго объяснять, позвонил один… Скоро, я.» — наскоро нацарапанная записка валяется под зеркалом. Когда он успел? Опять? Почему не подошел попрощаться? Прокрался-выкрался, боясь, что я попрошу остаться, а потом будет доказывать, что попросту не хотел мешать мне разговаривать.
Я точно знала — в ближайшее время Боренька не придёт. Все это было далеко не в первый раз, и повторялось всегда, как по писанному, с точностью до продолжительности Борькиных утренних головных болей и сожалений о впустую проведенном времени… После таких внезапных звонков, Бореньку обычно утаскивали в клуб и разговор о делах затягивался на всю ночь и приводил собеседников в абсолютно недееспособные состояния. Раньше Боренька брал меня с собой. Сейчас — окончательно убедившись в моей нелюбви к подобным его состояниям, — уходил один, каждый раз обещая вот-вот вернуться и каждый раз нечаянно — он не обманщик, он действительно верит, что сегодня вес будет не так, как раньше — действительно нечаянно втягиваясь в разговор и зависалово. А потом мучался острыми приступами тоски от бессмыслицы, бросал все, сбегал от друзей ко мне, чтобы спустя время, опять сбегать, но уже обратно, от меня — к ним.
И даже смешно это раньше было. Такой большой и просветленный в прошлом — а никогда не делает выводы и повторяет все это снова и снова. Было смешно, сейчас — больно. Разница в том, что ни в одно из прежних Боренькиных внезапных исчезновений, я не нуждалась в его советах и помощи…
— Не вовремя! — громко кричу я и падаю спиной на диван. /Несвоевременность — вечная драма…/ — пытаюсь напевать, но вместо мотива в голове крутится умалишающее: «он в тебе новую Марину видит!» — А-а-а-а! Выключите этот голос, выключите! — кажется, это истерика. Таки настигла меня — гадина, таки окутала. — А-а-а! Выключите голос!
* * */Полупустой вагон метро/ Древний тоннель/ Меня везет ночной экспресс…/ — бурчу себе под нос очень обиженно, хотя и стараясь выглядеть сильной.
В гулких стенах опустевшей студии я не осталась. С какой стати? В конце концов, я ведь сдаю эту комнату Сэму с Боренькой. Так какого же черта я стану занимать собой оплаченную ими жилплощадь.
Место постоянного моего обитания — тихая, махонькая квартирка, подаренная мне маман при весьма мистических обстоятельствах десять лет назад — нужна мне сейчас в лекарственных целях. Полежать без движения в горячей ванне, выдуть полбутылки мартини — знаю, что противопоказано, но оставаться в трезвом уме мне сейчас куда опаснее — сделать себе такую вот временную лоботомию, остаться без мыслей и без ощущений, провалиться в небытие, выспаться…
/И пусть меня никто не ждет/ У дверей/ Вези меня, ночной экспресс/ Вези меня скорей…
Примостившись на корточках напротив моей деревянной двери, облокотившись спиной на перила, полуждал-полуспал Павлуша. «Вот и впала в прострацию…» — намеренно хмуро подумала я, но на самом деле, конечно, встрепенулась вся и ощутила приятное.
