Алехандро Ходоровский - Плотоядное томление пустоты
Послушай, мать, все это не нужно! Нам хотелось бы такой жизни, но мы не желаем становиться пленниками придуманной памяти. Кто-то, выполняя изощренный приказ, погрузил ее в наш мозг — если только он существует. Возможно, мы и не люди вовсе — невзирая на то, к чему стремимся всеми силами, — и бредем по этой дороге, выясняя свое призвание. Может быть, оно — в том, чтобы уничтожить весь этот воображаемый мир.
Все миры — воображаемые, дети мои. И каждый из них вправе выбирать самые подходящие для него сны. У иллюзии много ступеней: от самоубийственной тоски до восхищения всем сущим. Научитесь взбираться по древу символов, чтобы сорвать плод вечной жизни. И снова говорю вам: главное — верить, особенно в самих себя. При любом сомнении войска Чародея переходят границу. Вот и сейчас город гудит. Перед белыми фасадами видны сооружения из цемента в виде плотоядных коренных зубов. Сладостные ароматы сменяются зловонными испарениями, слизняки заползают в священные кубки. Не давайте победить себя! Пусть жизнь ваша укоренится здесь! Вспомните: вы родились в прекрасных местах. Вспомните белый домик. Вы играли с желтым медведем. Ваша мать — высокая длинноволосая женщина с мелодичным голосом. Ваш отец одевался в лиловое и играл на скрипке. Вы ходили в школу. Начали курить. Прошли военную службу. Женились. У вас появились дети. Счастье. Что может быть лучше? Вы познакомитесь с женщиной вашей жизни. Не судите ее наскоро: она молода и, несмотря на скрытые очками близорукие глаза, внутри прекрасна, как золотое кольцо, покрытое слоем свинца. Сначала она покажется вам вялой, но понемногу, меняясь, станет другой, способной достичь всего, что доступно человеку. Она станет дочерью, и сестрой, и любовницей, получит возможность сделаться матерью и, наконец, Великой посвятительницей. Вы молча обожали ее с детских лет. Она скромна и работает в маленькой аптеке, уставленной флакончиками с восхитительными синими ярлыками. По понедельникам она нетерпеливо ждет, когда же вы унесете заботливо упакованные ею свертки.
— Сеньоры, как я рада вас видеть! Вот они, реактивы для ваших экспериментов! Ртуть! Соль! Сера! Трисульфат висмута! Универсальный растворитель! Тяжелая вода! Щелочи! Бура! Серная кислота! Кровь пеликана! Что-нибудь еще?
— Флакончик киновари, пожалуйста.
— Конечно, все для вас. Как опыты, пока ничем не закончились?
— Мы читаем и перечитываем, учимся, молимся, работаем. Однажды у нас все получится.
— Извините, я тут совсем разболталась. Но я умираю от любопытства узнать, что же вы ищете!
— Мы можем ответить, только открыв веер и обмахнувшись несколько раз.
— А-а, мои яичники! Жжет изнутри! Не знаю, что со мной! Уши мои полны гноя! Этот бесконечный запах. Если бы вы знали, что делается, когда я снимаю трусики! Будто у меня между ног дохлый пес! Зеленая жидкость течет себе и течет! Нижние губы вздуваются, фиолетовые, словно куриная кожа! Фурункул на клиторе! Все влагалище в угрях! Оттуда с шумом вырываются газы! Я разрожусь грибом в двадцать сантиметров! В мочевом пузыре завелись морские улитки! А еще из меня вытекают черные сгустки!
— Спокойно, сеньорита, мы можем вылечить вас. Мы обладаем необходимым даром. Дайте ваты — заткнуть нос. А сейчас мы прижимаем нос к вашему животу и приступаем к легкому массажу.
— Аааа! Оооо! Мммм! Настоящая панацея! Ниже! Ниже! О, я не в силах устоять: вздыхаю, стенаю, верчусь, повожу бедрами, задыхаюсь, кричу так, что аптека становится вверх дном! Да, да, я теперь как новая! Вы не представляете, насколько благодетельны ваши носы! Не только все мои недуги прошли — но если приподнимете юбку и сунете палец во влагалище, то обнаружите там нечто удивительное: между ног моих образовалась поразительнейшая дыра! Она подрагивает, трепещет, заполняется водой, издает превосходный запах, нагревается и остывает, исходит волнами наслаждения. О-о! Она растягивается изнутри, достигает моего мозга! Я хотела бы, точно курица, ронять большие светлые яйца в ночные часы. Надо еще прибавить, что нижние губы, до того морщинистые и оттопыренные, как уши, стали гладкими. Теперь они розовые и напоминают губки на лице кинозвезды. Не желаете взглянуть?
— Если вам так хочется, сеньора. С большим удовольствием.
— Прелестно. Я сяду на прилавок, осторожно приподниму юбку, приспущу трусики, раздвину ноги. Встаньте на колени, осмотрите тщательно.
— И в самом деле, как ротик кинозвезды. А какие алые!
— Если честно, то это не есть их натуральный цвет. Я подкрашиваю их помадой. Обожаю наводить красоту. Я буду идеальной супругой! Если вы пригласите меня к себе, то увидите, какая из меня отличная хозяйка. Не успеете и слова вымолвить, как я наведу порядок. Прикажу пробить лишние окна, чтобы выгнать затхлый воздух. Заменю мебель. Натру паркет. Повешу яркие занавески. Мы будем спать на медной кровати. Ежеутренне я буду выносить за вами горшки, чтобы в точности запомнить цвет мочи. Я заведу в садике, конечно же, заброшенном, шиповник и гевею, настоящего жирафа, дерево с вороньим гнездом, часы с маятником, вделанные в ствол, рождественскую иллюминацию, искусственный туман и, наконец, гипсового гнома. Вы ведь холостяки?
— Именно так.
— Я гляжу вам в глаза: вы сгораете от жажды пригласить меня. Хорошо, я согласна. Эту ночь я проведу с вами. Вы не представляете, что значит для женщины найти три родственные души, чистые и скромные, как ваши! Мой анус сжимается, следуя ритму сердца! Я так взволнована, что пускаю шумные ветры! О, какой стыд! Что вы подумаете обо мне?..
— Не беспокойтесь, сеньорита. Этот звук прекрасен, как мотоциклетный выхлоп.
— О сеньоры, как я хотела бы оказаться среди вещей, которые вам по нраву! Но вот что: я люблю вас и потому ненавижу. Вы — моя величайшая радость и величайшее горе. Я хочу вас, как простая сука, и готова навлечь на себя Господень гнев, лишь бы заполучить вас. Вы стали основой моей души, воздухом моей жизни, огненным мечом, что превращает меня в черного зверя. С каждым поцелуем из моего лона выходят куски сердца. Я люблю не только форму ваших тел, но и тень, отбрасываемую ими. Вы прекрасны, как хлеб, но мне достанутся одни крошки. Ради бога, снизойдите до меня. Я буду лизать вам зад, чтобы повстречать Ангела Сознания. Пусть мои ласки достигнут ваших колыбелей. Я стану целовать ваши башмаки. Вы для меня — как отпущение грехов. Верьте, прошу вас: быть и добиваться — разные вещи. Я есть, но не добиваюсь вас. И все же я наводняю вашу жизнь. Вместе мы зажжем светильник во тьме мироздания!
Да, это так: весной цветок распускается для всего мира, но ты его не видишь — и никогда не увидишь. Ты останешься перед исписанным снизу доверху холмом, не понимая смысла надписей; на наших лбах несуществующими знаками будет начертано послание — ты его не прочтешь. И все же станешь упорствовать: «Я знаю, что в нем говорится: вы уйдете утром, а я останусь здесь. Камни под холмом пустили корни. Все пускает корни во мне, даже очки. Ваши орудия растут в моем животе, подобно деревьям, ветви их пронзают меня, листва забивает легкие. Сжальтесь. Ваши имена вырезаны во мне навсегда». А потом мы встретимся в аптеке: тебя, чьи руки скрещены, клюют куры. Изо рта, словно хобот, высовывается ветка, на ней — каменные листья, на листьях вырезаны наши фальшивые имена. Как нам хотелось бы захотеть остаться лицом к лицу с тобой, получая от тебя собачью любовь! Как мы желали бы пожелать сколь возможно глубоко (если в нас вообще есть глубина, что сомнительно) протянуть тебе тонкий хрустальный бокал и добыть твоей менструальной крови! Позволь нам захватывать, направлять, украшать, пожирать! Оставить отпечаток раскаленного семени в твоих яичниках! Стоя на коленях, глядеть, как твой живот набухает и рождается младенец, и еще, и еще, согласно расположению звезд! Обвить в кружении, озарившись, твое беспрестанное кружение вокруг нас! Загнать вселенную в твой тихий уголок, подарить тебе тысячи жаб, воспевающих твою красоту, сломать твой детский колчан — пусть твои движения станут по-мужски уверенными, ты отрежешь мужские признаки богу-быку! Помочь твоей мухе стать драконом, сопровождать тебя в твоей изумительной слепоте, где ты — лишь неистощимый вопль, обращенный к никогда не бывшему солнцу! Как бы мы жаждали, прикрыв лица собачьими личинами, притянуть тебя к себе и скитаться среди мебели, ища следов, которые совсем не следы, — тени, скользящие в плотном предрассветном мраке, увлеченные в бессмысленный поход на Юг, разбитые неистовым желанием превзойти пределы, назначенные человеку, словно змеи, ползущие по смертному ложу, со ртом, раскрытым в жутком безмолвном крике, — путь гибели и возрождения, непростой отрезок времени, когда, скинув старый панцирь, мы ждем появления нового, и в наших прозрачных глазах светится запредельное стремление не быть вовсе — или быть в избытке! Мы знаем, что ты ждешь сотни месяцев, как отражение, как отпечаток; истончившееся тело, служа тенью для которого (точно срезая мозоль в груди, сдирая с себя кожу и плоть, ты уничтожила собственное имя; словно планета с чистой водой, ждущая иссохшего рта, ты глядишь на путников, и вся твоя кровь приливает к языку), мы не можем проникнуть в сердцевину твоих замыслов. И хотя ты — самая утонченная, самая сильная, самая хрупкая, самая страшная, самая прекрасная из всех известных нам женщин, — мы не можем попасть в ловушку, изображая видимость жизни. У нас уже есть очки, шляпы, плащи; мы не можем облачиться в заемные личины. В этом мире, рядом с тобой, мы — никто!
