Поль Авиньон - Диалоги пениса
Отныне у него в жизни только одна уверенность: он посмотрит на Соню, и ему непременно захочется положить руку на кудряшки у нее на затылке, притянуть ее к себе и поцеловать, вслушиваясь, как собственное его сердце бьется в унисон с ее сердцем. В ее объятиях, по вечерам, он не думает ни о чем, кроме всепоглощающей полноты чувств. Ему хорошо и светло. Неужели мозг способен прекратить беспрестанно складывать колонки с цифрами?
По вечерам, когда он раздевается, чтобы улечься рядом с этой нежной и благоухающей теплотой, происходят чудеса, какая-то неведомая энергия начинает вибрировать вокруг его пупка. Чистый концентрат эмоций! И это не прекращается до тех пор, пока они занимаются любовью, часами напролет, и пока она, с шутливой улыбкой и счастливыми глазами, не попросит у него пощады. Ему в этом мире хочется видеть только Соню — больше никого. И если он по-прежнему ходит в офис, то только потому, что она работает напротив, и он боится ее потерять. Боится утратить источник чистой воды, из которого пьет так, словно жажда его неутолима.
Валерия? Жюль? Анаис? Их больше не существует. Они — часть далекого прошлого, того, где он, одетый в серое, вышагивал по серым улицам бесцветного мира.
23. Жан Клод
— Марш вперед! Не хочу, чтобы кто-то знал, что ты со мной. Фу, какая толстомясая… Мне стыдно за тебя. Кончишь, как твоя мать, жирная корова!
Дело происходит в супермаркете, на окружной дороге Армантьер — четырнадцатилетняя Морин отходит на несколько шагов вперед, чтобы удалиться от Жана Клода, своего отца. Она почти никогда его не видит, он живет в Лилле, со своей четвертой женой, с каждым разом все настойчивее избегает сближения с Морин и ведет себя еще презрительнее, чем в предыдущую встречу. Он приходит к ним — ее матери, Сью-Хелен, и к ней — лишь для того, чтобы их унизить. Морин глубоко задумывается — что же это за человек на самом деле, как сочетаются в нем такие изысканные и такие оскорбительные манеры.
Жан Клод — сын рабочего из Армантьер, его отец надорвался на службе и стал законченным алкоголиком и безработным. У самого Жана Клода с юных лет был хорошо подвешен язык. Этот дар удобно было применять на практике — с девушками. Одной из его побед оказалась Сью-Хелен, тоже дочь рабочего, которая забеременела от него. В ту пору им обоим было по семнадцать лет. Он женился на ней, у них родилась Морин. Сначала они жили на мелкие приработки Жана Клода, затем он находит место коммивояжера, где в полной мере развернулся его прирожденный талант краснобая. Он начинает активно продвигаться по иерархической лестнице. Шесть дней в неделю он в разъездах. По мере того, как сам он делается утонченней и одевается все лучше и лучше, Сью-Хелен и Морин делаются толще и обрастают все большим жиром. Вскоре Жан Клод превращается в лучшего торгового работника своей конторы. Размер его комиссионных за месяц порой превышает заработок его отца за год. Жан Клод не берет с собой жену ни на какие праздники, организованные его фирмой, будь то Рождественские елки или проводы на пенсию. А тем более, на приемы, куда его приглашают клиенты. Когда он вынужден идти вместе с женой и дочкой за покупками, он всегда отбегает от них на двадцать метров вперед, словно они зачумленные. Ему не терпится завести любовницу, он находит секретаршу одного из своих клиентов и два года спустя женится на ней.
История эта повторится трижды. И каждый раз женщины, которых он обольстит и на которых затем женится, окажутся чуть более высокого социального уровня, чем он сам, хотя действия с его стороны, скорее, бессознательны и непреднамеренны. И каждый раз от этих брачных союзов родятся девочки.
В настоящее время Жан Клод — коммерческий директор крупной фирмы по посылочной торговле, живет он в Лилле, со своей четвертой женой, ее отец — разорившийся промышленник из Турсуэнь. У них есть дочка, Аник, подобно трем своим сводным сестрам, она почти не видит своего отца, а если видит, то лишь для того, чтобы послушать, как он изливает на нее свою злобу.
Каждая знает о существовании трех остальных, хотя они никогда не встречались. Все четыре находят прибежище в воображаемых мирах, куда регулярно заезжают прекрасные принцы, желающие их похитить.
24. Жан Солен
— Так и знай, Мартина. Тут замешаны наркотики. И ничего другого. Одна из девчонок точно их употребляет. Взгляни на Мюриэль, какие у нее глаза!
— Ведь мы их воспитывали одинаково, и Мюриэль, и Фанни!
— Хорошо это знаю. Но тут достаточно бывает одного дурного знакомства. Только одного, и пшик! Если бы ты меня послушалась, они бы сейчас находились под присмотром сестер-монахинь!
— Я и сама могу повлиять на них.
— Бедная моя Мартина, это тебе не двадцать пять лет назад. Присмотрись, что творится вокруг! О чем трещат с утра до ночи по телевизору!
— Надеюсь, они обворовывают только нас. Представь себе, вдруг они грабят соседей, или того хуже! Что же нам делать?
Жан Солен и Мартина лежат на кровати из бамбука, которую он привез из Тайланда, и смотрят в потолок. Вернее, потолок лишь угадывается — в узкой спальне их домика в Ланьи погашен свет, и сквозь приоткрытые ставни проникает только тусклый отблеск уличного фонаря.
История эта началась несколько месяцев назад. Из кошелька Мартины стали исчезать деньги. Трудно определить, когда это случилось впервые, она не обратила внимание. Вроде есть еще сто франков, потом вспоминается, что купюра была разменена вчера, чтобы купить газету. Но это стало происходить так часто, что ей уже казалось, что она теряет память. Сначала она принялась тайком вести подсчеты в блокнотике, а уж затем, перед лицом очевидности, заговорила с Жаном Соленом. Они вместе условились, что до поры до времени не станут обсуждать это с дочерьми. Портить девочкам настроение, когда те приходят из лицея! Высказывать им подозрения в чем бы то ни было, значило бы провоцировать бесконечные споры и ругань, как минимум, на неделю. Неожиданно пропажи денег прекратились столь же необъяснимо, как и начались. Теперь стали исчезать драгоценности. Так, ничего особенного, несколько кулонов и колечек, привезенных Жаном Соленом из Африки или с Востока. Из красного золота и серебра. Она снова сказала об этом мужу, тот счел ее сумасшедшей.
— Ты про ту серебряную берберскую штучку? Вспомни, бедная моя Мартина, ты отдала ее своей сестре, десять лет назад!
И вот вчера пропало золотое кольцо с маленьким изумрудом, подаренное ей отцом в день ее двадцатилетия. Тут сомнений нет, кольцо это она никому не отдавала и дорожила им как реликвией. И сегодня вечером, когда она ему об этом говорит, он пускается в рассуждения о наркотиках. Да еще так спокойно! Будто ему совершенно на это наплевать, таким тоном, словно речь идет о проигрыше футбольного клуба «Париж Сен-Жермен». Нет, если бы потерпел поражение «Париж Сен-Жермен», он и то реагировал бы живее!
После выхода в отставку с военной службы это был уже не тот Жан Солен, что прежде. Эх, остаться бы на сверхсрочной службе, ведь в свои пятьдесят пять он еще хоть куда! Но тут приключилась эта история с импортом. Угораздило его увлечься экзотическими безделушками — он вдруг вообразил, что сделает себе на них состояние. И повадился ездить к производителям изделий народных промыслов на базары Банкока и Дакара, скупая оптом всякую дребедень. Там, на местах, он завел знакомства с обитателями этих базаров. Послушать его, достаточно запустить их кустарные поделки в продажу, и все простофили будут у твоих ног.
— Когда-то, — посмеивался он, болтая с Марселем, ветераном 117 роты, — вы привозили этим дикарям стекляшки, а они совали вам золото. Сейчас все наоборот! Привези нашим белым недоумкам какую-нибудь пепельницу, «характерную» для Камбоджи, и они тут же вынут денежки.
Выйдя в отставку через два месяца, он открывает дело под названием Импорт Экзотики и летит в Дакар. Там он накупает полный контейнер всяких фитюлек: из черного дерева, из слоновой кости, из кожи. В результате налета Жана Солена — базар в Сандага начисто опустошен! Аттила местного ремесленного сословия! Тем летом вся его семья прибыла на косу Раз, там, 21 июля, между 14 и 16 часами, должно было проходить грузовое судно из Гавра Доминик , оно перевозило сказочный контейнер, который непременно принесет им удачу. Дочери вырывали друг у друга бинокль, чтобы разглядеть, как судно огибает маяк в Ар-Мен и идет по направлению к порту своей приписки Уэссану. Береговой ветер, подобно предзнаменованию, нагнал в тот день густой туман, и они почти ничего не увидели. Точно так же Жан Солен не увидел ни малейшей перспективы возместить свои затраты. Ему удалось продать не больше сотни красивых по форме масок одной крупной сети розничных магазинов, торгующих мебелью и экзотическими предметами, причем за половину той цены, которую он рассчитывал получить. Все остальное осталось у него на руках. Но нашелся все-таки один полуразорившийся торговец, который за бесценок скупил у него всю партию товара. Тогда-то, наконец, Жан Солен впервые обнаружил, что на базаре в Ланьи, как и на всех базарах Франции, полным-полно прилавков, где по низким ценам выставлено то, что ему самому досталось со столькими издержками. Подобные лотки держат мюриды из большой мечети Туба в Сенегале, они работают почти в убыток, ради восхваления гробницы мусульманского отшельника.
