Леонардо Шаша - Палермские убийцы

— Вы что-то пишете? — спросил инженер.

— Как? — не поняла девушка.

— Мне показалось, вы что-то пишете на стекле.

— Ах да, я писала свое имя. Это от смущения.

— Вас нисколько не должно смущать, если я говорю, что вы красивая девушка и приятная собеседница, потому что это правда.

Она вздохнула и стиснула руки, словно запрещая им писать на стекле имя.

— Может быть, неразумно продолжать дорожное знакомство после того, как мы приедем, но я хочу сказать, что с удовольствием увидел бы вас еще.

Занавески раздвинулись, и в коридор высунулась голова синьора Миччике, напоминавшая отрубленную голову Крестителя, только у того лицо было в крови, а у учителя — сонное и недоверчивое.

Вы почему это ушли из купе? — спросил он довольно сердито.

— Я тоже, — просто, без тени кокетства сказала инженеру девушка и направилась в купе, чтобы успокоить мнительного учителя.

Поезд подходил к Паоле, и, едва утих скрежет тормозов, раздались крики: «Клубника! Клубника! Клубника!»— которых господин Миччике ждал, держа наготове шестьсот лир: по стакану ягод каждому, включая инженера.

Проснувшись, еще с закрытыми глазами, дети потянулись за ягодами.

— Далась тебе эта клубника! — расстроилась синьора Миччике. — Ты их разбудил.

— Это не я, их разбудили крики торговцев, — оправдывался муж.

— Ты вскочил, когда еще никто не кричал.

— Я встал, — пробовал объяснить учитель, — потому что…

Он умолк, смутившись, и незаметно показал глазами на девушку и инженера. Но, вместо того чтобы разделить опасения бдительного супруга, синьора Миччике обрадовалась: в ней пробудилось призвание каждой замужней женщины устраивать браки незамужних женщин, чему способствовали и романтические обстоятельства — поезд, инженер с континента, хорошая девушка из провинции.

Не съев еще и половины своей порции, Нэнэ объявил:

— Хочу еще клубники.

— Я тебе отдам свою, мне не хочется, — сказала мать.

— И это называется воспитанный ребенок? — спросил учитель, обращаясь ко всем.

— Да он и свои ягоды не осилит, он вроде тебя — говорит, потому что у него рот есть. — Она намекала на недавнюю бестактность мужа в отношении девушки и инженера.

— Я съем мою порцию, и твою, и еще десять, и еще сто стаканов клубники, — заявил Нэнэ.

— Я съем сто стаканов клубники! — передразнил Лулу.

— Двести, тысячу! — разозлился Нэнэ. Однако он ел уже через силу и спустя секунду протянул стакан матери — Это на потом.

— Уф! — издевательски вздохнул Лулу.

— Заткнись, пока цел, — предупредил Нэнэ.

— Он не потому говорит, что у него рот есть, а потому, что он грубиян… — поддел жену синьор Миччике. — Но ты у меня допляшешься, в приют отдам, будешь знать.

— Это где сироты? — со знанием дела осведомился Нэнэ.

— Совершенно верно. Где сироты.

— Если ты не умрешь, меня не возьмут. Сначала умри, и тогда я поеду к сиротам.

Синьор Миччике суеверно замахал руками:

— Типун тебе на язык! — Застраховав таким образом себя от смерти, он с неизменной гордостью обратился к инженеру — Слышите, какая логика? — а сыну заметил — Ошибаешься, тебя возьмут и при живом отце, достаточно мне замолвить словечко падре Ферраро. — И, справедливо предвидя реакцию Нэнэ, он вскочил на ноги и, устрашающе наклонившись над ним, предупредил — Только попробуй о падре Ферраро вслух сказать то, что у тебя вертится на языке! Так всыплю, что сто лет помнить будешь.

— А я не вслух, я про себя, — не моргнув глазом ответил Нэнэ.

Учитель нервно провел несколько раз рукой по лицу и засмеялся. Засмеялись и остальные. В это время в дверях появился контролер и попросил предъявить билеты, учитель справился, не опаздывает ли поезд. Едва контролер ушел, Нэнэ сообщил:

— А я еще думаю про падре Ферраро.

— Господи! — простонала синьора Миччике, меж тем как ее муж, инженер и девушка хохотали до слез.

Подъехали к Вилле Сан-Джованни, обсудив на все лады бойкость Нэнэ и раза два разняв сцепившихся в драке братьев, в память о миротворческой деятельности рубашки учителя и инженера были разукрашены клубничными пятнами.

Возбужденный учитель предложил всем подняться на палубу парома выпить кофе.

— А чемоданы? — спросила жена.

— Верно, чемоданы… — огорчился учитель. И с особым пристрастием к самоуничижению, присущим всем сицилийцам, объяснил инженеру, что, когда подъезжаешь к Сицилии, необходимо держаться доброго правила никогда не оставлять вещи без присмотра, не то что на севере, где, по его представлению, чемоданы, как собаки, признают исключительно своих законных хозяев.

Синьора Миччике, у которой были собственные планы, нашла выход из положения: первыми пойдут Дина и инженер, пусть спокойно, без всякой спешки выпьют кофе, а потом, когда они вернутся, пойдет она с мужем и мальчиками.

Возражения детей, которым не терпелось взобраться на палубу, были категорически пресечены. Учителя, правда, раздирали сомнения: с одной стороны, он помнил об ответственности перед братом девушки, с другой — ему было приятно, что и от него зависит намечающаяся идиллия. Однако решимость жены опрокинула все его сомнения.

Так они оказались вдвоем — девушка и инженер — над Мессинским проливом, сиявшим первыми лучами солнца. Они быстро выпили кофе и молча сели лицом к Мессине, ясной, отражавшей сверкающий свет.

После бессонной ночи их мысли словно ослепило яркое утро над морем. Когда паром тронулся, девушка сказала:

— Пойдемте, детям, наверно, не терпится выйти на палубу.

Она была права: Лулу ныл от нетерпения, а Нэнэ, выражая молчаливый протест, лежал на полу.

Синьор Миччике показал на него девушке и инженеру:

— Полюбуйтесь на это посмешище. Чем не свинья? — Но Нэнэ уже выскочил из купе, а следом за ним — Лулу и мать.

Учитель был в коридоре, когда его кольнула мысль, что он оставляет девушку наедине с мужчиной в почти пустом вагоне; он вернулся и, дабы избавиться если не от беспокойства, то от угрызений совести, спросил девушку, не хочет ли она с ними за компанию вернуться наверх. Девушка отказалась, объяснив, что устала.

— Учитель нам не доверяет, — смекнул инженер.

— Он хочет доставить меня домой в целости и сохранности, — улыбнулась девушка.

— Надеюсь, ему это не удастся, — сказал инженер, — надеюсь, вы… — Он не находил слов.

— Да, — краснея, подтвердила девушка.

Больше они ничего не сказали. Застав их молчащими, синьор Миччике не знал, что и подумать: то ли инженер оказался настолько порядочным человеком, что даже не позволил себе говорить с девушкой в его отсутствие, то ли, напротив, столь непорядочным, что попытался действовать, но получил от ворот поворот. Учителю помогла жена: по ее глазам, по опущенным ресницам он понял, что идиллия продолжается с соблюдением всех приличий, — достаточно посмотреть на их лица.

Синьор Миччике успокоился, однако, если, как считала жена, идиллия продолжалась, он полагал, что пришло время выяснить, с кем они имеют дело. Ну хорошо, он инженер, неженатый — во всяком случае выдает себя за холостяка; на вид лет тридцать пять; приятной наружности; характер, кажется, неплохой… Но необходимы были исчерпывающие сведения. И он приступил:

— Судя по выговору, вы из-под Венеции. Я угадал? — Дело в том, что синьор Миччике был в Маростике на офицерских курсах.

— Из Виченцы, — ответил инженер.

— Красивый город, культурный, — сказал учитель.

— Виченца, Винченца, Винченцина — тетя Винченцина, — продекламировал Лулу.

— Бисквит тети Винченцины, — подхватил Нэнэ, слизывая с пальцев следы шоколадки.

— И живете в Виченце? — продолжал дознание учитель.

— Я бы сказал, формально. Мне редко удается вырваться туда. У меня там мать, братья… Я долго жил за границей — в Америке, в Персии. А теперь — Сицилия, Джела.

— Нефть?

— Нефть.

— АНИК?[44]

— АНИК.

— В таком случае откройте мне по секрету: есть в Джеле нефть или нет? — спросил синьор Миччике, понижая голос до шепота.

— Конечно, есть.

— Понимаете, ходят слухи, будто все это — как бы сказать? — «утка», будто нефти так мало, что игра не стоит свеч.

— Глупости!

— Вот и я то же самое говорю. Но иногда — знаете, как бывает? — начинаешь подозревать, что этот ваш Маттеи[45] пускает пыль в глаза… Только поймите меня правильно: что он гений, никто не спорит… Даже если Джела — афера, чтобы обставить такую аферу, нужно быть гением.

— Эта не афера, — заверил инженер.

— Ну раз это говорите вы… — И синьор Миччике поднял руки, показывая, что сдается. Оставя АНИК в покое, он вернулся к более актуальной теме — непосредственно к инженеру Бьянки — А в Джеле вы долго пробудете?

— Думаю, что да, может, не столько в Джеле, сколько вообще в Сицилии… В Тронне, в Гальяно…