Армандо Салинас - За годом год
Все молча курили.
— Нет, конечно, не стал бы.
— Меня выгнали за кусок хлеба.
И опять все замолчали. Педро протянул Лукасу бутылку с коньяком.
— Ты давно влез в это дело?
Прежде чем ответить, Лукас отхлебнул глоток. Вытер рог тыльной стороной ладони.
— Да уж с полгода. С тех пор как похоронили старика.
— А ну, хватит причитать. Как богомолки на похоронах. Говорите тише.
Лукас понизил голос.
— Я родился в деревне, и, когда началась война, нас эвакуировали.
Педро дрожал от холода, особенно тряслись ноги. Он высоко поднял воротник и взял бутылку из рук Лукаса.
— А коньяк — это хорошо, — сказал он.
— Сперва нам с братом пришлось туго. Шатались туда-сюда, воровали на рынке Легаспи. Питались капустой, а спали рядом с Вильяверде, в разрушенном доте. В Легаспи я познакомился с Малышом. Теперь у меня дела поправились. Малыш — парень умный. Из зажиточной семьи. Он даже учился.
Закрапал дождь. Подул, пахнув смоляными соснами и мокрой травой, ветер, закачались верхушки деревьев.
— Уже одиннадцать. Пора приготовиться, — сказал Малыш. — Грузовик вот-вот появится. Мешки оттащим на самый верх шоссе, чтобы никто не заметил. В двенадцать подъедет Кривой на своем пикапе. С ним мы и уедем. Если все удастся, завтра гульнем на славу. Согласен, Лукас? На заработанные бумажки сможешь переспать с толстухой из Хая.
— Как знать. Мне больше нравится худенькая.
— Завтра решишь. Хлебнешь чуток, и все станет па место. Нет ничего лучше на свете, чем пропустить стаканчик, когда под боком красотка. И не кобенься, действуй, и вся недолга.
— Гульнем на славу.
— Накупим дорогих костюмов. Пофорсить в хорошей одежде — первое дело в нынешние времена. Когда принаряжен, никто не придерется, ничего не спросит. Даже если угодишь в участок и будешь при галстуке, к тебе совсем другое отношение. И посмотрят, и поговорят по-иному. Надо будет купить шляпы, — заявил Малыш.
— «Красные не носят шляп. Фирма «Браве». Монтера, шесть», — хохоча, сказал Педро.
— Да, да, смейся. Эта реклама с большим смыслом.
Педро забавляли эти шляпы. Разумеется, многие носили их, даже рабочие. Казалось, это было всеобщим явлением, поветрием, желанием хоть внешне не походить на представителей своего класса.
— Да, ты прав, но это не смешно, — буркнул Педро.
Малыш снова посмотрел на часы.
— Это большой «форд», смотри не ошибись, Лукас, — сказал он.
— А когда я ошибался? — немного задетый, спросил Лукас.
— Все же… бывает. Заберись на скалу, но так, чтобы тебя не видели. Как только заметишь грузовик, свистни.
Старенький «форд» скрипел под тяжестью мешков с сахаром. Он был нагружен до предела. Мешки лежали даже па кабине водителя. Грузовик с трудом карабкался, буквально полз по крутому подъему. В радиаторе закипела вода, из-под пробки выбивались белые свистящие струн пара.
Шофер со скрежетом переключил скорость с третьей на вторую, со второй на первую.
— Теперь не заглохнет, — сказал шофер своему напарнику.
Зажженные фары грузовика выхватывали из густой темноты кроны деревьев, окаймлявших шоссе.
Лукас, притаившийся у скалы, услышал пыхтение грузовика. И тут же из-за поворота вырвались два параллельных пучка света. Лукас вытащил из кармана носовой платок. Грузовик был уже близко, на самой середине поворота. Никаких сомнений. Тот самый, что стоял у таверны в Вильяльбе.
Судорога стиснула горло Лукаса, страх парализовал нервы. Холода он уже не чувствовал. По лбу катился пот, Лукас вытер его платком.
Помешкав, сунул пальцы в рот и свистнул.
Хуан, Малыш и Педро лежали у обочины шоссе, спрятавшись за валунами.
Малыш, услышав сигнал Лукаса, приказал Педро:
— Заберешься ты. Я с тобой. Постарайся, чтобы мешки не плюхались с шумом, и ни слова, пока работаем. Все надо делать очень быстро. Как поравняемся с придорожным столбом, прыгай, Хуан с Лукасом оттащат мешки сюда.
— Ладно!
Они теснее прижались к камням; свет фар стал еще ярче.
— Едет без охраны, — подойдя, сказал Лукас.
— Поднимись и посмотри еще раз, как бы гвардейцы не испортили нам обедни. Потом быстро спустишься, чтобы помочь Хуану.
— Счастливо! — сказал Лукас.
Грузовик поравнялся с придорожным столбом. Малыш и Педро вскочили и, бросившись за ним, быстро догнали. Педро на бегу ухватился за задний борт машины. Малыш уцепился сбоку. Педро подпрыгнул и стал карабкаться по мешкам. Схватив обеими руками мешок, он подтащил его к борту и перекинул. Малыш сбрасывал уже третий мешок. Парни не смотрели друг на друга, каждый старался не мешать другому. В полном молчании разгружали они машину.
Малыш столкнул еще один мешок на шоссе. Хуан и Лукас оттащили его к обочине. И тут Малыш подал Педро сигнал прыгать. Прежде чем спрыгнуть самому, метнул взгляд в сторону кювета. Хуан с Лукасом оттаскивали последний мешок. Малыш успел заглянуть в окошко кабины: там виднелись спины шофера и его напарника.
Перед тем как оставить грузовик, Педро тоже сбросил еще один мешок. Малыш уже спрыгнул; на миг показалось, что он вот-вот упадет, но он, изловчившись, выпрямился и устоял.
— Даже не заметили, — громко сказал Педро. Никто ему не ответил.
Малыш, лежа в кювете, тер лодыжку. Лукас отирал пот, обильно струившийся по лицу. Хуан пересчитывал мешки.
— Одиннадцать штук. Отличная работа, — заметил он.
Грузовик рокотал с каждой минутой все дальше и дальше, где-то на подходе к Скале львов.
— Все прошло как по маслу.
Хуан свернул сигарету и замурлыкал ту же песенку, которую напевал у костра.
— Кривой вот-вот подъедет. Сейчас уже без десяти двенадцать, — сказал Малыш, глядя на часы.
Они повалились на землю и стали ждать. Дождь прекратился.
* * *Антон жил на четвертом этаже, в комнате с окнами на улицу. С балкона виднелись крыши домов, расположенных на противоположной стороне, и вся длинная улица, заканчивавшаяся у площади Бильбао.
Мать Антона обычно шила, примостившись на широком подоконнике. Эта веселая, жизнерадостная женщина непременно что-нибудь пела. Отец Антона работал счетоводом в конторе. Был он лет сорока, высокий, сильный, смуглолицый. С прямым, открытым взглядом.
Часто, возвратившись домой, он вел беседы с детьми. У Антона была младшая сестра.
— Ну, как дела в школе?
Антон показывал отцу отметки.
— Низкая оценка по математике — плохо. Надо поднажать, сынок. Дети трудящихся должны быть готовы к будущему. В один прекрасный день мы возьмем власть в свои руки, и тогда нам понадобятся люди, которые способны управлять машинами, составлять планы, строить дома, создавать экономику.
— А у тебя как? — спрашивал он дочь.
Девочка тоже показывала отцу свои отметки.
— Когда вырастешь большая, пойдешь работать. Прошли те времена, когда женщине полагалось только делать домашнюю работу и искать мужа. Женщины должны будут работать наравне с мужчинами, осваивать новые специальности.
Воскресными утрами он часто выбирался с детьми в окрестности Мадрида. Ребята не променяли бы ни на что на свете эти прогулки с отцом.
Однажды, вскоре после окончания войны, в квартиру Антона нагрянула полиция. Произвела обыск и нашла нелегальную литературу.
— Это книги по вопросам экономики, — объяснял отец Антона.
— Здесь напечатано — Энгельс, — ответил один из полицейских.
После обыска полиция увела главу семьи.
— Я скоро вернусь, — сказал он домашним.
Мать Антона уже не выходила на балкон петь песни. Порой ее видели в очередях за хлебом; соседки интересовались судьбой мужа.
— Ну как? Знаете что-нибудь о нем?
— В четверг ходила в Порлиер его навещать. Чувствовал себя ничего.
— Когда его будут судить?
— Ничего не знает.
— Моего двоюродного брата, — сказала одна из женщин, — держат больше пяти месяцев без всякого суда.
— А в чем его обвиняют? — спросила другая соседка.
— Мой Пабло был лейтенантом во время войны, — отвечала мать Антона.
А несколько дней спустя Хоакин повстречал Антона на лестнице.
— Как я тебе уже говорил, ему дали высшую меру. Сволочь привратник донес на него. Будь он трижды проклят со всеми своими родичами, живыми и подохшими.
— Неужели ты думаешь, его могут?.. — Хоакин не осмеливался напрямик спросить Антона, расстреляют ли его отца.
— Нет, не думаю. Ему, наверное, дадут тридцать лет тюрьмы.
Хоакин распрощался с Антоном. Поднимаясь в лифте, он в упор посмотрел на привратника, который сидел в качалке на лестничной площадке. На нем были форменные брюки и майка. Он обмахивался картонным веером.
Хоакин вспомнил, с каким страхом отец относился к привратнику. Чтобы как-то умаслить этого типа, Матиас всякий раз, когда получал деньги, совал ему на чай. По правде говоря, не один Матиас побаивался привратника. Большая часть жильцов тоже испытывала страх, но сносила его молча.
