Ингрид Нолль - Натюрморт на ночном столике
Представляю себе, как же трудно было художнику голландского барокко заманить в свое мрачное жилище хоть лучик солнечного света. Наверное, стеклянные шары помогали в этом не только плотникам или сапожникам, вечно торчавшим в темных подвалах, но и другим ремесленникам. Художника же такой шарик радовал сразу по двум причинам — как фонарь и как произведение искусства. А хрупкость чудо-лампочки лишний раз напоминала о бренности всего живого, о мимолетности любви и счастья.
Так и в мое мрачное подземелье на короткое время проник лучик солнца, скоро, впрочем, потухший. После истории с Имке мы с мужем перестали спать вместе, и вдруг неожиданно как-то жаркой ночью он, как вихрь, обрушился на меня на моей половине нашей супружеской кровати. Я даже не стала размышлять, простить ли мне его окончательно или нет, — меня саму так всю и затрясло от возбуждения.
На следующее утро он сам побежал вынимать газету из почтового ящика, сам включил кофеварку, сорвал в саду бутон и преподнес его мне со словами, звучавшими не особенно оригинально: «Роза для Аннарозы». И я возмечтала о новом счастье и втором медовом месяце.
Вечером Райнхард принес домой на проверку напечатанные бумаги. Я приготовилась к тому, что мне придется их все сейчас перепечатывать. Но Биргит справилась с работой как нельзя лучше. При этом печатала она, конечно, на компьютере своего мужа, а не на старомодной пишущей машинке, как я.
— Новая метла хорошо метет, — признала я, — что ты ей за это заплатишь?
Райнхард не имел представления, до сих пор они так и не договорились.
В эйфории позвонила Сильвия:
— Добрые вести, ребятки! — ликовала она. — Осенью начинаем строиться!
Что, ей захотелось новую виллу? Да нет, речь наконец-то идет о новых конюшнях! Райнхарду заказали новый манеж и здание клуба, и чтобы все было в лучшем виде!
Я позвала к телефону мужа. Он так и просиял. Вот это да! Никогда еще он ничего подобного не строил! И клиенты — люди совсем не бедные, так что заказ солидный.
Он условился с Сильвией и председателем конного клуба о неофициальной встрече и напоследок спросил, не смогу ли я пойти вместе с ним. Я замахала руками, замотала головой: с моей аллергией только по конюшням ходить!
В конце концов Райнхард достал из подвала бутылку вина, — обычно он предпочитал пиво, — и мы сели ужинать в саду, где я в тот летний вечер накрыла стол. Мы всей семьей дружно сдвинули бокалы.
— Конец войне! — провозгласил мой муж.
— А кто воевал-то? — поинтересовался Йост.
Да, кое-кто многого не знает, но у меня язык не повернется, это не для детских ушей. К тому же вдруг разговор прервал истошный визг Лары: у нее в стакане с яблочным соком барахталась оса.
— Ты сегодня поедешь играть в теннис? — обратилась я к мужу.
— Господи, совсем забыл, спасибо, что напомнила! — отозвался он. — Да, поеду, конечно. Доктор Кольхаммер ужасно расстроится, если я не приеду.
Рисовать не было сил. Я осталась с детьми в саду и выслушала их пожелания на ближайшие каникулы: две недели отрываться в парижском Диснейленде или полазать в Большом Каньоне.
— С вами вместе, разумеется, — заверила меня дочь.
— Дороговато будет, — осадила я их, — скорее всего, я вас отвезу к бабушке.
— Тогда лучше в парк Хаслох, — предложил Йост, — там настоящие гномы в маленьком кемпинге живут…
Тут Лара вспомнила, что по телевизору идет потрясающе интересный документальный фильм про олимпийские игры для инвалидов, и мои отпрыски ускакали в дом.
А я так и сидела на деревянной скамейке, сложив руки на коленях, тихая и неподвижная. До чего ж у мужчин все просто: один раз затащил женщину в постель и думает, что уже дело улажено и в доме снова мир. С вишни мелодично засвистел дрозд. Отчего мне так неуютно, что не дает мне покоя? Мне еще нет сорока, и у меня есть все, о чем я мечтала в юности; правда, нет профессии и работы, но зато есть семья, дом, сад. Мой взгляд упал на огромный побег крапивы, обосновавшийся на грядке с аконитами и лилиями. Вот он, мой брак! Вот оно, мое счастье! Я напялила рукавицы, со всей силы рванула наглеца из земли, и мне стало лучше. Я хищно огляделась вокруг. Райнхардовы любимые елочки, которые он пару лет назад приволок из леса, забивали мои розовые кусты. Я возненавидела этих мрачных, угрюмых хвойных оккупантов, когда они были еще саженцами, а между тем они уже переросли нашего младшего. Да разве мой муж заметит, если их здесь не будет? Он уже сто лет не дотрагивался до сада. Я схватила топор и безо всяких усилий — даже сама удивилась — порубила тех, кто развел тут в моем саду никому не нужную сырую тень.
На другое утро весь мир был задернут серенькой пеленой мелкого летнего дождика. Когда муж и дети ушли, я босиком выскользнула в мокрый сад. Елочки валялись на земле, словно воины на поле боя, ожидающие погребения в братской могиле. Надо их убрать отсюда. Я закуталась в серый дождевик, отстригла секатором для роз еловые ветки и побросала их в пластиковый мешок. Я чувствовала себя преступницей. Стволы и крупные ветки пришлось измельчить топором. На это злодеяние у меня ушло все утро: я обливалась потом, орудуя топором и секатором. Однако справилась, уложилась до обеда: распихала все по мешкам, а мешки утрамбовала в багажник машины, чтобы потом отвезти их на свалку, где из них приготовят компост или комбикорм.
И вот опять я гляжу на фамильные снимки. Неуютно, должно быть, чувствовала себя моя прабабушка, когда жесткий меховой воротник-горжетка поверх шерстяного платья туго сдавливал ей шею. Длинные полоски меха серебристой лисы свисают с плеч до талии, на живот, до самых бедер. Пышные лисьи хвосты спускаются чуть ли не до пят. Перенести ли этот царственный образ на мое стекло? Боюсь, тогда портрет будет напоминать мне Сильвию, это от нашей общей прабабушки она унаследовала страсть к дорогой красивой жизни, к элегантной одежде.
Я все рассматривала свой неоконченный шедевр, когда вдруг между мной и столом возник Райнхард.
— Ну что ты встал? Уйди, ты не прозрачный, — пошутила я.
Но ему было не до шуток: я поняла это, увидев его мрачную физиономию.
— Где елки? Когда ты их вырубила? — спросил он меня.
Надо же, как быстро он заметил! Врать было без толку, пришлось признаться, что его хвойные подружки давно стояли мне поперек дороги. Он посмотрел на меня таким взглядом, что у меня даже сердце остановилось.
— А мне осточертело вот это! — Он схватил мою картину…
Райнхард ушел, а я осталась одна с грудой осколков. Тут появились дети.
— Папа разбил твое стекло? — спросила Лара. Она слышала, как отец в ярости хлопнул входной дверью.
— Да нет, нет, — запричитала я, слезы бежали у меня по щекам, — это не папа, это я, я его уронила. Папа здесь ни при чем…
— Мы тебе новое найдем, — утешал меня Йост.
— Дурак ты, Йост! — одернула его сестра. — Мама не из-за стекла плачет! Ей работу свою жалко, искусство пропало, понимаешь? Мам, ты лучше рисуй на бумаге, она не бьется.
Я обняла детей. Они тут же решили, что настал удобный момент поканючить насчет летних каникул.
— Сузи едет в Канаду! — заныла Лара.
Йост к ней присоединился — его друзья тоже разъезжались по разным уголкам Земли.
— Вы бы поторопились, а то бунгало не достанется, — напомнила дочь, — а что папа говорит?
— Спроси его сама, — всхлипнула я. Ехать в отпуск вместе с мужем! Господи, театр абсурда какой-то!
Йост между тем сложил осколки моей картины на кухонном полу, как мозаику, и предложил их склеить. Не надо, спасибо. Швы будут всю жизнь напоминать мне о минувшем скандале.
— Смотри-ка, мы с Ларой разбились, а бабушка и вот этот мальчик почти целы, — обнаружил сын, — можно я их себе возьму?
Я кивнула и собрала оставшиеся кусочки стекла. Хотела было выбросить их, но, повинуясь тому же импульсу, что и Йост, сложила изображения моих детей на поднос и задвинула его на буфет, на самый верх.
Новый кризис, как я и ожидала. Мы почти не разговаривали, только при детях перебрасывались парой ничего не значащих фраз. Райнхард бывал дома крайне редко, а когда появлялся, мы старались разминуться. По ночам мы ложились в одну кровать, но поворачивались друг к другу спиной. И мне было страшно: а вдруг он побежит за утешением к Биргит?
Наконец муж отправился на встречу с заказчиками новых конюшен. Значит, в его офисе некоторое время никого не будет. Дети с классом на весь день отправились в поход, готовить мне было не нужно, и я с чистой совестью покинула дом. Ключом из мужнина секретера я открыла бюро и прежде всего с особым пристрастием исследовала кожаный диван. Разумеется, это оказалось полной глупостью.
Розовый кустик в горшке весь пересох, я не удержалась и полила его. Потом села за рабочий стол Райнхарда и сразу заметила незнакомый альбом с фотографиями. Точно, от Биргит! Закладка указывала на страницы, где были снимки из общих студенческих времен моего мужа, Биргит и Миа. Вот все трое смеются, перегнувшись через перила мостика над Неккаром, вот они и еще какая-то компания на развалинах старинного замка Виндэк, перед университетом, в чьей-то машине, у каждого на носу огромные солнечные очки, и еще что-то, и еще, и еще…
